– Яд, от которого не поможет ничто из этой маленькой сумочки, – сказал Ашер.
Я уставилась на него, вдруг поняв, что он только что сказал.
– То есть он, скорее всего…
Я не могла даже произнести это вслух.
– Умрет, – закончил за меня Ашер тем же абсолютно спокойным, мягким и будничным тоном, которым он пользовался с тех пор, как вошел в домик.
Я поднялась, несмотря на то, что руки Натаниеля цеплялись за меня. Я посмотрела на Шерри, и она подошла, чтобы помочь мне освободиться. Я собиралась сказать Ашеру то, что не должен был слышать Натаниель. С другой стороны на кровать забрался Зейн, и Натаниель схватился руками за него. Его скрутила еще одна судорога. Позволяя ему со своей немалой силой сжимать их руки, Зейн и Шерри удерживали Натаниеля на кровати. Пока его колотило, леопарды смотрели на меня. Зейн и Шерри смотрели на меня. Я была их Нимир-ра, их королевой. Я должна была защитить их, а не втягивать в такое дерьмо.
Отвернувшись от их укоряющих и ждущих глаз, я потащила Ашера к двери.
– Что значит – он умрет?
– Ты видела вампиров, которые гниют и изменяют свою форму?
– Ага. И что?
– Один из таких укусил Натаниеля.
– Меня тоже кусал один такой. И Джейсона. С нами ничего подобного не было.
Я оглянулась и увидела, как Джейсон держит Натаниеля за руку, а Шерри принялась промывать раны на груди. Хотя не думаю, что перевязка могла тут помочь.
К нам подошли Джамиль и Дамиан. Мы стояли кругом и говорили, пока Натаниель кричал.
– Это один из самых редких талантов, – сказал Ашер. – Я думал, что им обладает только Морт д’Амур, Возлюбленный Смерти, член совета. Колин старательно выбрал свое послание. Порезы нанесены с расстояния, одной только силой.
– Жан-Клод не мог наносить раны на расстоянии, – сказала я.
– Нет, и никто больше не может заразить разложением от укуса. Никто в этой стране.
– Разложением, говоришь? – вмешался Джамиль. – А что это точно значит?
К нам подошла Шерри, держа в руках белые марлевые салфетки. На бледной коже ярко выделялись веснушки. Салфетки были в желто-зеленом гное.
– Вот это выходит из ран на груди, – сказала она спокойно. – Что это, черт возьми, такое?
Мы дружно посмотрели на Ашера, даже Дамиан. Но вслух это сказала я.
– Он гниет. Разлагается, хотя сам еще жив.
Ашер кивнул.
– Разложение у него в крови. Оно будет распространяться, и он будет гнить.
Я посмотрела на кровать. С Натаниелем тихо и мягко говорил Джейсон, гладя его по голове, словно успокаивал больного ребенка. Зейн смотрел на меня.
– Должно же быть что-то, что мы можем сделать, – сказала я.
Лицо Ашера было таким же непроницаемым, как всегда. Одно из воспоминаний Жан-Клода об Ашере пронзило меня так остро, что у меня закололо кончики пальцев. Это было не воспоминание о каком-то событии. Я просто узнала осанку Ашера. Я знала язык его тела до мелочей, которые можно изучить только за годы общения. За большее число лет, чем было мне самой.
– Ты что-то скрываешь, Ашер? – спросила я.
На меня смотрели светлые-светлые пустые невозмутимые глаза в обрамлении потрясающих золотых ресниц, похожих на блестящее кружево. Он улыбался. В улыбке было все, что должно было быть: радость, чувственность, приглашение. И эта улыбка пронзила мне сердце, как клинок. Это лицо я помнила целым и совершенным. Я помнила, как от этой улыбки у меня перехватывало дыхание.
Я тряхнула головой, и движение помогло: воспоминания вытряслись. Они померкли, но это не изменило того, что я видела, что я знала.
– Ты ведь знаешь, как его спасти, правда?
– Как сильно ты хочешь его спасти, Анита?
Теперь его голос был равнодушным, почти злым.
– Я привезла его сюда, Ашер, и он попал в беду. Я же должна его и защитить.
– А я думал, это он должен был исполнять роль твоего телохранителя, – заметил Ашер.
– Да он ходячая пища, Ашер. Сам знаешь. Натаниель даже за себя заступиться не может.
Ашер тяжко и долго вздохнул.
– Натаниель –
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Это означает “яблоко крови”. В Совете так называют добровольных доноров.
Закончил Дамиан:
– А вампир, который пьет из
обязан защищать его, как пастух ограждает овец от волка.
Пока говорил, Дамиан смотрел на Ашера. И взгляд у него был не добрый. Они точно были насчет чего-то не в ладах, но сейчас не время это выяснять.
Я дотронулась до руки Ашера. Она была мертвой, словно деревянной. Он отстранился от меня, от комнаты, от того, что здесь происходило. И собирался позволить Натаниелю умереть, даже не попытавшись ему помочь. Неприемлемо.
Я заставила себя взяться за его деревянную руку. Ненавижу, когда Жан-Клод такой. Это напоминало о том, кем он был, и кем – не был.
– Не дай ему умереть, только не так. Пожалуйста, mon chardonneret.
Услышав прозвище, которым пользовался Жан-Клод много лет назад, Ашер подскочил так, будто я ему врезала. Дословно эти слова переводились как “мой щегол”, что на любом другом языке это звучит довольно глупо. Но вид у Ашера был далеко не глупый. Он был в шоке.
– Уже лет двести меня никто так не называл.
Его рука под моими пальцами расслабилась, потеплела и снова стала казаться живой.
– Я нечасто о чем-то прошу, но об этом я умоляю.
– Он так много для тебя значит? – спросил Ашер.
– Он жертва для всех, Ашер. Хоть кому-то не должно быть на него наплевать. Пожалуйста, mon…
Он накрыл мои губы пальцами.
– Не повторяй, Анита. Не говори так, пока это не будет идти от сердца. Я спасу его, Анита. Для тебя.
У меня возникло ощущение, что я что-то пропустила. Я помнила прозвище, которое дал Ашеру Жан-Клод, но не могла вспомнить, почему Ашер так боялся попытаться исцелить Натаниеля. И пока я любовалась, как он идет к кровати, как его золотые волосы будто роскошная сверкающая вуаль струятся по плечам, эта мысль не давала мне покоя.
Ашер протянул руку Дамиану.
– Давай, брат мой, или знаменитая храбрость викингов тебя подвела?
– Я рвал на части твоих предков еще до того, как ты стал проблеском в глазах своего пра– прадеда.
– Черт, а это ведь опасно, да? – очень вовремя спросила я.
Ашер опустился на колени рядом с кроватью. Он оглянулся на меня, и, скрывая ее, на обезображенную часть лица скользнули золотые волосы. Само золотое совершенство, стоящее на коленях, горько улыбнулось.
– Мы можем вобрать разложение в себя, но если у нас не хватит сил, оно охватит нас, и тогда умрем мы, но твой драгоценный верлеопард будет жив в любом случае.
Дамиан опустился на пол с другой стороны кровати, оттеснив Зейна с места у изголовья Натаниеля. Натаниель перестал кричать. Только лежал неподвижно, кожа побледнела и блестела от пота. Дыхание было неровным и поверхностным. Раны на груди сочились гноем. По комнате плыл пока слабый, но усиливающийся запах. Укус на шее был целым, но кожа приобрела темно-зеленый цвет, словно на ней был огромный и глубокий кровоподтек.
– Ашер, – позвала я.
Скользя рукой по обнаженному бедру Натаниеля, он посмотрел на меня.
– Дамиан не мастер.
– Я не смогу спасти твоего леопарда один, Анита. Кого ты выбираешь? Кем готова пожертвовать?
Я посмотрела на Дамиана. Зеленые глаза снова были совсем человеческими. Свернувшись рядом с Натаниелем, он выглядел очень смертным.
– Не заставляй меня выбирать.
– Но это выбор, Анита. Это выбор.
Я покачала головой.
– Ты хочешь, чтобы я его спас? – спросил Дамиан.
Я встретила его взгляд, и не знала, что ответить.
– У него совсем слабый пульс, – вмешалась Шерри. – Если вы собираетесь что-то делать, то вам лучше поторопиться.
– Ты хочешь, чтобы я его спас? – повторил Дамиан.
В наступившей тишине раздавалось только быстрое прерывистое дыхание Натаниеля. Все смотрели на меня. Ждали, что я решу. А я решить не могла. Я почувствовала, как моя голова кивнула, словно это была вовсе и не моя голова. Но я кивнула.
Вампиры начали пить.
– Это действительно настолько близко к сексу?
Веселье исчезло с его лица, и он просто смотрел на меня.
– Тебя правда ни разу полностью не захватывал вамп, да? Я знаю, у тебя и до меток был частичный иммунитет, но я думал, что хоть кто-то где-то до тебя добрался.
– Не-а, – сказала я.
– Иногда мне кажется, что это может быть лучше секса, и почти все, кто делает это со мной – парни.
– Выходит, ты бисексуал?
– Если то, что они сейчас делают, считать сексом – да. Если нет, то... – он рассмеялся и его смех был таким неожиданным в этой тишине, что Зейн и Джамиль подпрыгнули. – Если не считать это сексом, то, скажем так, “мест, где не бывал человек”, уже нет.
Будь я проклята, если мне не хотелось узнать, кто же это был. Может, я бы и спросила, но тут заговорила Шерри, и момент был упущен.
– Пульс усилился. После такой потери крови он должен слабеть.
Ашер оторвался от раны.
– Мы не столько пьем кровь, сколько вытягиваем разложение.
Он поднялся, поддерживая Натаниеля за бедро, затем бережно положил его ногу на кровать и выпрямил ноги в коленях, как спящему ребенку. Минуту назад это было абсолютно сексуально, теперь же в действиях Ашера появились скорее забота и ласка.
Дамиан тоже отстранился от раны. На его губах остался след – черный, а не красный. Я подумала, что, наверное, вкус мерзкий. Он стер пятно тыльной стороной ладони. Будь это чистая кровь, он бы ее слизнул. Значит, на вкус не слишком приятно.
Он выполз из-под Натаниеля, бережно уложил на спину и укрыл одеялом.
Шерри открыла аптечку и стала промывать раны на груди антисептиком. Первые несколько салфеток оказались насквозь пропитаны гноем. Сами того не осознавая, мы придвинулись к кровати. Рядом с ней запах был сильнее, неприятный, но слабеющий. Когда кожа и раны были полностью обработаны, плоть оказалась нормальной, а порезы заполнила чистая ярко-красная кровь.
Лицо Шерри озарила улыбка, такая теплая и радостная, что нельзя было не улыбнуться в ответ.
– С ним все будет в порядке, – в ее голосе слышалось удивление, и я подумала, насколько же он был близок к смерти.
Кто-то с шипением втянул воздух. Я обернулась на звук. Дамиан пятился назад, уставившись на свои ладони. Их молочно-белая кожа темнела, под ней разливалась чернота. На наших глазах плоть его рук начала распадаться.
14
– Черт, – сказала я.
Дамиан протягивал ко мне ладони, словно ожегшийся ребенок. Не знаю, что было хуже – ужас на его лице или почти смирение в глазах.
Я тряхнула головой.
– Нет, – но голос меня подвел.
– Нет, – повторила я громче и решительнее.
– Ты не можешь этому помешать, – сказал Ашер.
Дамиан со сдерживаемым страхом смотрел, как темнеют кисти его рук.
– Помогите, – прошептал он, и посмотрел на меня.
Я уставилась на него, не имея ни малейшей идеи, как его спасти.
– Что мы можем сделать?
– Знаю, что у тебя в привычках прискакать на белом коне и спасти положение, Анита, но некоторые битвы выиграть просто нельзя, – сказал Ашер.
Дамиан опустился на колени, по-прежнему глядя на свои ладони. Он сорвал рубашку, оставляя на руках обрывки рукавов. Гниение было на полпути к локтям. Отвалился и упал на пол ноготь, хлынула какая-то темная и зловонная жидкость с приторно-тошнотворным запахом.
– Однажды я исцелила Дамиана, когда ему поранило лицо, – вспомнила я.
Дамиан с горечью усмехнулся.
– Это не порез во время бритья, Анита, – он перевел взгляд с отваливающейся плоти своих рук на меня. – Даже ты не сможешь это излечить.
Я упала на колени и потянулась к нему. Дамиан отшатнулся.
– Не трогай меня!
Я положила свои руки на его. Они были почти горячими, словно распад сжигал его изнутри. Кожа была такой мягкой, что, надави я сильнее, она поддалась бы, как кожура сгнившего яблока.
У меня перехватило горло.
– Дамиан… прости меня, – Господи, до чего неподходящее слово. Тысяча лет “жизни” – и он погибает из-за меня. Он никогда бы не пошел на такой риск, если бы я не попросила. Это была моя вина.
Взгляд его был благодарным и полным боли. Он осторожно убрал свои руки из-под моих, стараясь не задевать их слишком сильно. Думаю, мы оба боялись, что мои пальцы прорвут его кожу и повредят плоть под ней.
Лицо вампира исказилось от боли и с губ сорвался едва слышный стон. Я вспомнила, как кричал, страдая, Натаниель.
Кончики пальцев Дамиана лопнули, как перезрелый плод, на пол и мне на руки брызнуло что-то черное и зеленоватое. Зловоние накатывало волнами.
Я не стерла капли, хотя хотелось. Хотелось смахнуть их с визгом, словно паука. В моем голосе чувствовалось напряжение, которое я пыталась согнать с лица.