Оливер подал мне руку, чтобы помочь подняться.
— Думаю, протоколы могут подождать, — сказал он инспектору. — Хотя бы до утра.
Заботу я оценила, но от щедрого предложения отказалась:
— Мне все равно придется это записать. Почему не сейчас? Только… мы ведь вернемся сюда? Когда… будет можно?
Можно было и сейчас. Если бы я по-настоящему хотела, никто не помешал бы мне подойти к Норвуду. Коснуться обожженной руки. Посмотреть, что огонь сделал с открытым мальчишеским лицом, которого я не представляла без улыбки, что оставил от густой шевелюры… Но мне не хватило решимости. Это ведь из-за меня все, из-за моей треклятой книжки. Сначала сделала парня бедным стипендиатом в потертой куртке, придумала эти таинственные исчезновения, а потом, уже будучи здесь, лично втравила друга в историю с расследованием.
— Да мы и уходить не будем, — успокоил инспектор. — Тут где приткнемся.
«Приткнулись» в кабинете леди Райс.
Инспектор первым делом подсунул мне уже составленный его людьми отчет о случившемся в библиотеке. Сухие рубленные фразы, но так, наверное, и лучше. После велел перерисовать схему плетения — тот самый поводок, что сняли с Норвуда. Элси схема была незнакома, не та специализация, да и уровень подготовки пока невысок, но один элемент я по ее воспоминаниям опознала: круг некроса, он входил почти во все заклинания мастеров смерти.
— Это еще ни о чем не говорит, — не спешил с выводами Оливер. — Разве что о том, что наш библиотекарь — не менталист, иначе мы могли бы и не увидеть привязки. Тут же имеем довольно простое, по сути, плетение, но… вывернутое, извращенное, использованное не по привычному назначению. И совсем не обязательно его накладывал некромант.
— Но исключать этот вариант не будем, — вставил мистер Крейг.
«Не будем», — записала я, соглашаясь.
— Как близко Рысь должен был находиться от мага, который надел на него поводок? — спросила для протокола и лично для себя.
— Зависит от способа, которым это было сделано, — ответил ректор. — Заклятье могли накладывать не напрямую, а опосредованно, через какую-нибудь вещь, принадлежавшую мистеру Эрролу.
— Носовой платок, к примеру. Лучше, если пользованный, — инспектор повертел в руке свой собственный платок, вздохнул и убрал в карман. — Или рубашка ношеная.
— Волосы, ногти, кровь, — расширила список леди Пенелопа. — Если маг достаточно силен, хватит нескольких строк, написанных жертвой. Стакана, из которого та пила. Зеркала, в которое гляделась.
— Значит, это мог быть кто угодно? Никаких зацепок? — от бессилия хотелось выть.
— Попробуем зацепиться, — утешил полицейский. — Найдем, за что. На поводке парень дня три проходил, а то и меньше. Разузнаем, где бывал, с кем встречался. Сам он теперь вряд ли все вспомнит, но всегда отыщется кто-нибудь…
— Шанна! — осенило меня. — Это его подруга, они в последние дни много времени проводили вместе. Возможно, она что-то заметила, но… нужно, чтобы ей сказал кто-то…
Только не я. Я не смогу.
Оливер понял. Кивнул успокаивающе:
— Думаю, мистер Крейг найдет, кого послать к девушке. А вы… Вы обедали сегодня?
Видимо, всем просто хотелось отвлечься, и неважно на что. Так почему бы не на оголодавшую девицу? Леди Пенелопа ухватилась за этот предлог первой. А если наставница за что бралась, так перепадало всем. Досталось и ректору с инспектором, за то что «совсем девочку задергали, даже поесть некогда», и самой «девочке», от которой, по словам сердобольной целительницы, только кожа да кости остались. Голода я не чувствовала, мысли о еде вызывали отвращение, но заикнуться об этом в таких обстоятельствах было себе дороже. Оставалось лишь поблагодарить за заботу и радоваться, что Оливер не додумался послать за полноценным обедом в несколько блюд: сэндвич я в состоянии была жевать, запивая чаем, в который леди Райс для пущего эффекта плеснула успокоительной настойки. А когда пришла сестра с известием о том, что Норвуда уже устроили в палате, никто не заметил, как я завернула надкушенный бутерброд в салфетку и спрятала в карман.
За окном, занавешенным дешевым тюлем, собирались сумерки, но света в палате не зажигали. Возможно, специально, хотя особого смысла в таких ухищрениях не было: все равно не рассмотреть ничего за бинтами в желтых пятнах целебной мази и розовых — просочившейся крови. Лишь закрытые глаза видны, краешек распухшей губы, подбородок, кончики пальцев…
— Доктор Кленси сказал, что угрозы для жизни нет, — едва слышно, словно опасался разбудить парня, прошептал Оливер. Обнял сзади за плечи, оттащил меня от Норвуда и усадил на пустую кровать. — Все будет хорошо.
— Будет, — повторила я.
Вспомнила вдруг, как мы целовались тогда, в комнате Мартина — совсем не для вида, а по-настоящему, забыв на миг даже о стоящем под дверью полицейском — и, как ни жмурилась, не смогла сдержать слез. Они просто лились из глаз, текли по щекам, капали с подбородка на платье… Откуда-то, показалось, что прямо из воздуха, появился мягкий белый платок, стер с лица влажные дорожки, промокнул припухшие веки. Платок пах ветивером и грейпфрутом, деревом и солнцем… мужчиной, услужливо подставившим плечо, под мою отяжелевшую голову…
— Расскажите.
Он спрашивал уже, раньше, о моих родителях и друзьях, словно и правда верил, что среди маленьких личных тайн отыщется разгадка тому, что происходит со мной сейчас, а мне нечего было ему рассказать, ведь те тайны не были моими. Прежде не было. Слезы размыли грань между моей и чужой памятью, прорвали плотину чувств. Прошлое Элси стало моим прошлым. Я помнила — так, будто это и впрямь происходило со мной, — первый день в академии, общежитие, знакомство с Маргаритой… Форменные платья, которые нам выдала строгая пожилая дама, тогда казавшаяся олицетворением власти в этом новом для нас обеих месте, а на деле бывшая лишь кастеляншей при общежитии. Но мы с Мэг и не подозревали об этом, как и не знали здешних правил, а потому на посвящение вместо своих нарядов надели именно эти платья, решив, что так положено… Летти ушивала мое с вечера, но оно все равно сидело ужасно, и я думала, что ничего кошмарнее, чем выйти в таком на люди, со мной еще не случалось… А сейчас поняла, что если бы не те платья, Рысь к нам никогда не подошел бы. Мы с Мэг были такие… такие обычные в них и ничуть не походили на избалованных аристократок. А то, что какой-то второкурсник взялся устроить нам экскурсию по академии, сочли одним из местных порядков. Ну а то, что парень попался веселый и общительный, так это нам повезло. Шутил, смешил нас. Яблоками угощал… мы же не знали, что он их из сада при земледельческом отделении таскал… А еще мог оборачиваться рысью. И уши разрешал трогать. А Сибил, с ней мы через два дня познакомились, даже прокатил один раз. Она же маленькая, как подросток, в ней весу всего ничего… Хотя Рысь потом сказал, что и меня выдержит, но я отказалась… Потом мы на Грайнвилля набрели, он гербарий у реки собирал… сказал, что гербарий. А Сибил сказала, что прорицатели этими травами помещения перед медитацией окуривают, и Норвуд хмыкнул так знающе… А Мэг себе таких травок попросила: мол, что прорицатели используют, то и целителю пригодится. Грайнвилль ей целый букет подарил…
Я рассказывала и снова плакала. И улыбалась сквозь слезы, вспоминая, как хорошо все было. Как легко. Как… давно…
Неужели все это осталось в стертой реальности, а в этой не будет уже веселых встреч, прогулок, простых и понятных радостей?
— Все вернется, Элизабет. Обязательно вернется.
Все вернется, обязательно опять вернется —
и погода, и надежды, и тепло друзей…
Тоже вспомнилось.
Дед любил Розенбаума. Не только за песни, но еще и потому, что тот был врачом. Профессиональная солидарность. А эта песня деду особенно нравилась. Я помню.
Я помню, давно, учили меня отец мой и мать:
Лечить — так лечить…
Нужно было все-таки в мед поступать. Сглупила. Но ничего, может быть в этой жизни, в этом мире, другая я…
Все вернется, а вернется — значит, будем жить!
Воспоминания, мои и чужие, смазываются медленными взмахами ресниц, растворяются в аромате грейпфрута и ветивера, тают под ласково гладящими мои волосы пальцами. Мир постепенно гаснет, как экран старого лампового телевизора, и на смену полутемной палате приходит непроглядный мрак терминала.
Ну, здравствуй, боже.
— И тебе не хворать, — Мэйтин посветил мне в лицо карманным фонариком и покачал головой. — Укатали сивку крутые горки, да? Еще и леди Райс с настойкой перестаралась.
— В смысле?
— В смысле, спишь ты. Можно поговорить.
Глава 4
— Рысь… — начала я, с того, что сейчас считала самым важным, но божество не изволило слушать.
— С ним все будет в порядке. Ожоги не настолько глубокие, чтобы организм оборотня не справился.
— Он — маг-оборотень, а не врожденный…
— Маги со способностью к оборотничеству произошли как раз от природных оборотней, — напомнил Мэйтин то, что нам рассказывали на первом курсе по общей теории. — И по скорости регенерации ничем им не уступают. К тому же твой друг под присмотром целителей, а на что эти господа способны, ты уже знаешь.
Да уж, способны. Особенно некоторые… гении…
Но Оливер сказал, что Норвудом занимался не Грин, а Кленси… Почему Кленси?
— Доктор Кленси — хороший хирург, — сообщил невозмутимо бог. — Но если бы ситуация была действительно сложная, Грин ее ему не доверил бы. Это еще раз подтверждает, что с твоим приятелем все не так уж плохо.
Подтверждает, конечно. Подтверждает, что мозг у некоторых с горошину, а совести совсем нет. Как единорожий навоз собирать, а потом приворот прямо на рабочем месте тестировать — энтузиазм так и прет, а как нуждающемуся в помощи человеку внимание уделить, так случай, оказывается, недостаточно сложный для него!
— Бет! — строго одернул меня Мэйтин. От того, как он меня назвал, я вздрогнула всем телом… которого, по идее, у меня тут быть не могло. — Что ты прицепилась к Грину, как будто он — источник всех бед? У него свои проблемы, у нас — свои. Вот и давай их решать.
— Давай. Только скажи, как, вмиг тебе все решу! — огрызнулась я в ответ.
— Говорил уже. Найди книгу.
— Какую?! Где?!
— Не ори, — он поморщился. — Не знаю.
— На кой тогда вытащил меня сюда? Дал бы хоть поспать спокойно.
— Пришел оказать моральную поддержку, — обиженно передернул плечами бог. — Но могу и уйти.
— Не нужно, — сменила я гнев на милость. — Просто…
— Непросто.
— Непросто, да.
— Совсем никаких подвижек?
Я удрученно покачала головой. Хотя…
— Я поняла, кто такая Элизабет.
— Да? — Мэйтин подался ко мне. Опустив в пол фонарик, дотронулся свободной рукой до лба. — М-да… — протянул разочарованно. — А счастье казалось так возможно…
— О чем ты? — встрепенулась я. — Разве Элси — не одна из моих версий? Нет?
— Грайнвилль сказал все, что тебе нужно было знать, чтобы ответить на этот вопрос, — не ответил бог. — Мне добавить нечего. Если бы я знал, чем лечится недостаток веры, до сих пор жил бы среди людей.
— Что? Ты… ты жил среди людей? Или это такая фигура речи?
Божество почесало белобрысую макушку и усмехнулось:
— Кажется, я догадался, в чем твоя беда. Ты не можешь сосредоточиться на чем-то одном. Хватаешься за каждую новую мысль, а прежние отпускаешь, недодумав до конца. Такое свойственно скорее юной девице, а не взрослой рассудительной женщине, которой ты себя, как мне помнится, считала.
Считала. Когда в паспорт заглядывала. А на деле со взрослостью у меня и в прошлой жизни не очень было. Психолог, к которому я когда-то обращалась, говорил, что инфантильное поведение — это подсознательно выбранный мною способ защиты от проблем.
— Может, не только в проблемах дело? — предположил Мэйтин.
Видимо, на что-то намекал, но я, как обычно, намека не поняла и спрашивать, предвидя, что он все равно не ответит, не стала.
— Что же мне с тобой делать? — задумался бог. — Не помнишь, не веришь, магией пользоваться не можешь… Что остается? Какие у тебя есть таланты, кроме как в неприятности влипать?
— Макраме плету и крестиком вышиваю.
— Не то, — отмахнулся он, будто воспринял всерьез брошенную раздраженно фразу. — Пойми, я не могу подавать тебе ответы на блюдечке, ты же… Ты же героиня у нас, или как? Должна сама что-то уметь? Вот сейчас, например… хм… — физиономия божества расплылась в шкодливой улыбке. — Сейчас начинается один интересный разговор. Тебе неплохо бы знать о нем, но пересказывать его я не имею права, поэтому… Вспомни, что лучше всего получается у тебя в терминале?
— Открывать не те двери?
— Именно. Главное, не спеши входить, иначе тут же окажешься в палате на втором этаже, в своем теле. А если просто заглянуть…
Точно! Однажды я подсмотрела так разговор Элизабет с Мэг, тот, где она делилась впечатлениями от посещения чужого мира, хоть и не понимала, что это был чужой мир. Получается, при желании можно открыть дверь, за которой библиотекарь проводит ритуал, и узнать…
— Для начала — время и место, — вклинился в мои рассуждения Мэйтин. — Куда и когда ты хочешь попасть. Ты знаешь? Тогда забудь. Иди в сейчас. Первый этаж лечебницы, кабинет леди Райс. Представь себе и попробуй найти дверь. Должно получиться.
Боже, ну к чему такие сложности?
— Не бухти, а принимайся за дело, пока там тебя кто-нибудь не разбудил.
— Фонарик дашь?
— Когда это ты тут с фонариком бродила? Не-а, не будем нарушать чистоту эксперимента.
Еще один экспериментатор на мою голову!
Еще и фонарь погасил.
Я чертыхнулась и пошла вперед, выставив перед собой руки. Хорошо, что пол ровный и посторонними предметами не заставлен, а то я со своей удачей раз десять навернулась бы, пока ладони уперлись в гладкую стену.
И куда теперь? Влево? Вправо?
Или…
При том, что миров бесчисленное множество, не может быть отдельной двери в каждый, иначе терминал заполонил бы собой вселенную. Значит, дверь тут одна. Вернее, дверь тут везде. Или — бредить так от души! — дверь тут всё.
Я толкнула то, что секунду назад было стеной, и в глаза ударил яркий свет.
За плечом одобрительно хмыкнул Мэйтин, а впереди в дверном проеме показался кусочек кабинета леди Пенелопы. Самой целительницы там не было, а за ее столом сидели друг напротив друга ректор и инспектор Крейг.
Говорил полицейский.
— …сами понимаете, милорд. Все, что парень знал, он наверняка библиотекарю нашему выложил. Значит, тому уже известно, что у нас за секретное оружие. И если есть хоть малейшая возможность, что мисс Аштон своими записками остановит изменения, тот, кто все дело затеял, постарается такого не допустить, верно?
— Верно, — мрачно кивнул Оливер.
— И что?
— Отошлю Элизабет из академии. Свяжусь с ее отцом и организую охрану…
— Дурак вы, милорд.
Ректор косо усмехнулся:
— Вы уж определитесь, мистер Крейг, или «дурак», или «милорд».
— Значит, дурак, — определился инспектор. — Ты дело раскрыть хочешь? Изменения остановить? Мразь, что все это устроила, найти? И как ты это без девчонки сделаешь?
— У нас есть ее записи.
— Записи… Сказать, куда их засунуть можно будет, если упустим сволочь, или сам догадаешься? Нет в этих писульках ничего, чтобы по ним библиотекаря найти. Не в прошлом гада искать надо, понимаешь? В настоящем. Сегодня он себя проявил и еще проявит, только подождать. И готовыми быть, ясно дело.
— Я не стану использовать Элизабет как приманку, если вы об этом.
— Об этом, об этом, — проворчал полицейский. — Волнуешься, значит, за девицу? Или папашу ее боишься?
— Я…
— Ты-ты, — усмехнулся снисходительно мистер Крейг. — И не кипятись. Знаю я ее батюшку, сам, честно скажу, побаиваюсь. Потому и проследим, чтобы ничего с красавицей нашей не сталось, да?