— Приступайте.
Из отражения на меня смотрела сердитая девица. Она насупилась, поджала губы и прожигала взглядом инара, глядя на него через зеркальное отражение. На щеках ее пылал гневный румянец, и я неожиданно удивилась, обнаружив, что в той девице проглянула твердость и упрямство. И тут же стало стыдно. За что я злюсь на почтенного мастера? Он всего лишь выполняет свою работу, а я и, правда, мешаю ему. Вздохнув, я отвела взгляд от портного, застывшего за моим плечом, опустила руки, до этого скрещенные на груди, и отвернулась к окну, размышляя о том, что задумал папенька, и сколько средств д’агнара Альдиса уже ушло на наше семейство.
— Вот! Ну вот же! — воскликнул инар Рабан. — Ткани.
Последнее относилось уже к подручным. И тут же вокруг меня закружился цветной круговорот. Мне накидывали на плечи то одну, то другую ткань, заворачивали в них, прикладывали к лицу. Инар Рабан что-то диктовал, его подручный записывал. Я потерялась во всем этом творческом безобразии, перестав понимать что-либо. И если по началу я прислушивалась к словам портного, то вскоре стояла, отупело глядя на мельтешение лиц, цветов и тканей, улавливая лишь отдельные фразы — прогулки… костюм… охота… диар приказал… гардероб… бальное… белье…
— Что — белье? — очнулась я, испуганно вцепившись в ворот своего платья.
— Вам нужно новое белье, агнара Берлуэн, — ответил инар Рабан, прекратив на мгновение сводить меня с ума безудержным мельтешением.
— Я не собираюсь раздеваться, — пролепетала я, отступая от него к зеркалу.
— Сейчас, безусловно, но придет время и…
— Нет! — воскликнула я. — Оно никогда не придет, и я не позволю вам…
— Да мне-то что за прок в вашем раздевании? Вот на примерке…
— К-какая примерка?
— Когда ваш папенька привезет вас ко мне в мастерскую, — ухмыльнулся портной. После посмотрел на меня более пристально и вздохнул. — Экая вы слабенькая, душа моя. Иные агнары готовы стоять под дверями моей мастерской в надежде, что я буду возиться с ними, как с вами. А вы уже и утомились.
Инар Рабан всплеснул руками, вздохнул и щелкнул пальцами, провозгласив:
— Продолжаем!
И пытка продолжилась. Меня обмерили вдоль и поперек, снова перепробовали несколько оттенков зеленого, пока почтенный мастер не воскликнул:
— О, вот оно! Это божественно! Пиши…
Когда вся эта разбойничья ватага, увешенная измерительными лентами, тканями, кружевами, которые так же благополучно были приложены ко мне «для полноты картины», исчезла из нашего дома, я растянулась прямо на полу в Бордовой гостиной и объявила:
— Передайте моему жениху, что я умерла в жесточайших мучениях и теперь буду являться ему во снах. О приятных сновидениях сиятельный диар может позабыть.
— Как мило.
— Нет, это не мило. Это кошмар.
— Это необходимость, дорогая невеста.
Я вывернула голову, не поднимаясь с пола, и узрела в дверях того, кого меньше всего ожидала увидеть.
— Кажется, у меня случились галлюцинации, — мрачно пробормотала я.
— Возможно, да, — как-то очень загадочно произнес д’агнар Альдис. — А возможно, и нет. Кто знает…
— Флоретта! — окрик папеньки заставил меня вскочить на четвереньки.
Я уперлась взглядом в ноги в серых брюках, неспешно приблизившиеся ко мне. Следом протопали ноги агнара Берлуэна-старшего. Но прежде, чем папенька достиг своей невоспитанной дочери, руки Артиана уже подхватили меня подмышки и поставили на ноги. Я испуганно ойкнула, отчаянно покраснела и пролепетала:
— Простите меня, я…
— Сестра просто устала, — ответил за меня брат.
— Я заметил, — невозмутимо кивнул диар. — Инар Рабан поработал на славу, я доволен.
Мой возмущенный взгляд скользнул по диару, затем по раздосадованному папеньке и остановился на Артиане, прятавшему ухмылочку. Мой гневный взор достался брату, не предупредившему меня, что у нас появился гость.
— Я не видел, — шепнул брат.
Теперь мы оба посмотрели на моего жениха. Лицо диара вновь было лишено всяких чувств, и ирония, недавно слышавшаяся в его голосе, никак не изменила надменного выражения д’агнара Альдиса. Он даже уже не смотрел на меня. Диар глядел на Артиана.
— Агнар Берлуэн, жду вас в своем поместье завтра поутру, — сказал мой жених. — Надеюсь, ваш отец передал вам наш с ним разговор?
— Да, ваше сиятельство, — склонил голову мой брат.
После внимания диара удостоилась и я.
— Я хотел пригласить вас на прогулку, агнара Флоретта, — довели до моего сведения. — Но раз вы устали, не смею и далее тревожить вас. Перенесем нашу прогулку на более подходящее время.
Развернулся и покинул гостиную, более ничего не говоря. Я еще какое-то время смотрела на дверь, а после шумно выдохнула и сразу же жадно глотнула воздуха, сообразив, что не дышала с того самого мгновения, как диар сказал о совместной прогулке. И тут же порадовалась, что инар Рабан вымотал меня до предела. Но учтивость будущего мужа отметила. Он не стал настаивать на своем желании, несмотря на то, что проделал путь до нашей усадьбы с определенным намерением. Это было уже даже приятно. А потом я осознала, что сегодня впервые разговаривала с д’агнаром Альдисом.
— Ох, как неудобно получилось, — прошептала я, хватаясь за горящие щеки, вспыхнувшие при воспоминании о том, в каком виде меня застал диар и что услышал.
— Кажется, ты его позабавила, — попытался успокоить меня брат.
— Теперь я еще и посмешище, — удрученно вздохнула я.
— Глупости, — отмахнулся Артиан. — Лучше отдохни, ты похожа на красного призрака.
— Призраки белые, — возразила я.
— А ты — стыдливый призрак, — хохотнул младший агнар Берлуэн.
Удостоив его сердитого взгляда, я поспешила покинуть гостиную и скрыться в своей комнате, пока не явился папенька, убежавший за диаром, и не начал меня распекать за недопустимое поведение. Однако закрытая дверь не смогла удержать праведный гнев родителя, и он забарабанил в нее кулаком, требуя:
— Флоретта, немедленно откройте своему отцу!
— Фло устала, — донесся до меня голос брата.
— Сначала я пожелаю ей доброй ночи, — кровожадно объявил папенька.
— Отец…
— Молчать, мальчишка!
— Я уже открываю, папенька, — поспешила я к дверям, пока не досталось заодно и брату.
Повернув ключ в замочной скважине, я отошла в сторону, повинно склонив голову. Агнар Берлуэн, чеканя шаг, вошел в мою комнату и остановился напротив, заложив за спину руки. Он некоторое время перекатывался с пятки на носок и обратно, после погрозил мне пальцем и обрушил на меня свой праведный отцовский гнев:
— Это возмутительно, дочь моя! Откуда в вас эти ужасные манеры?! Лежать на полу, да кому такое взбредет в голову? И что за слова вы произнесли вслух? В каком свете вы явили себя вашему жениху и благодетелю? Что если он решит, что вы ему вовсе не подходите? Вы думали об этом?
— Нет, папенька, — вздохнула я.
— В том-то и дело, Фло! — воскликнул родитель, переходя на более домашнее обращение. — Ты ни о чем не думаешь. На нас продолжает сыпаться благодать, а ты хочешь закончить все те чудеса, что выпали на нашу долю, одной своей глупой выходкой?! Немедленно садись и пиши его сиятельству извинения! Немедленно, Фло! Я проверю… Нет! Я сам тебе все продиктую. Садись за стол.
Писать извинения отчего-то совсем не хотелось. В душе моей поднялся странный протест, и негодование заставило вскинуть на сурового родителя возмущенный взгляд.
— Но, папенька, д’агнар Альдис мог бы и уведомить нас о своем появлении, и тогда я бы ждала его в вертикальном положении. Однако же…
— Немедля! — гаркнул агнар Берлуэн, и я поспешила к столу, продолжая внутренне негодовать.
Папенька прошелся по моей комнате, заложив руки за спину, после выдохнул и развернулся ко мне на каблуках.
— Пиши, — произнес он, я послушно обмакнула перо в чернильницу и приготовилась записывать под диктовку. — Драгоценный д’агнар Альдис. Сегодня я предстала перед вами в непозволительном виде, и прискорбие заполнило мое сердце…
Я кривилась, морщилась, фыркала, но выводила папенькины слова, протестуя в душе. Что за обращение? Может, я и не имею столь высокого рождения и вовсе ничего не имею, но мое самоуважение при мне, и оно бунтует против самоуничижения, к которому меня подталкивал родитель, вынуждая молить о прощении за неловкую случайность.
— Молю вас на коленях…
— Это уж вовсе лишнее, — не выдержала я. — Кем я буду в глазах своего жениха?
— Покорной и скромной девицей, осознавшей всю глубину своего проступка, — отчеканил папенька и продолжил диктовать: — Молю вас на коленях о снисхождении…
Дописывала я сие послание, кипя от злости. Однако просушила чернила песком, сердито сдула его, потрясла письмом, едва не измяв его, но агнар Берлуэн ловко выхватил исписанный лист бумаги из моих рук, свернул его и убрал в карман сюртука. После удовлетворенно вздохнул, потер руки и поцеловал меня в лоб, пожелав:
— Добрых снов, дитя мое, вы их заслужили своим послушанием.
И он ушел, а я осталась кипеть от злости и возмущения. Если бы мне позволили самой написать письмо, я бы высказалась иначе, но папенька не позволил мне этого, и теперь меня передергивало от раболепия, которым было пропитано послание. Да, я благодарна диару за все, что он для нас делает, но это не означает, что я готова унижаться! К чему это? Я и так девица не скандальная, и знаю, что такое совесть и послушание. Разве не этого д’агнар ожидает от своей супруги?
— Ты сейчас взорвешься, — брат стоял в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку.
— Папенька сам лишает нас последних крох уважения его светлости, — воскликнула я. — Зачем это идолопоклонничество?
— Папенька боится упустить возможность выбраться из ямы, в которой мы пребываем долгие годы, — Артиан отлепился от косяка и пожал плечами. — Его можно понять. Он столько времени пытался хоть как-то наладить наше бытие, но только опускался еще ниже. Диар для него соломинка, и отец вцепился в нее зубами.
— Молю вас на коленях, — передразнила я и упала в кресло. — Достаточно было просто попросить извинений за недостойную сцену и все!
— Достаточно, но агнара Берлуэна никто из нас в этом не убедит. Не удивлюсь, если он уже мчится вдогонку за диаром с твоим письмом в вытянутой руке. Нам остается лишь смириться, что-либо изменить мы не в силах. Отец ныне слеп и глух. И его не стоит осуждать. В конце концов, он столько времени был вынужден страдать от того, что не может дать своим детям достойного будущего.
— Ты прав, — вздохнула я, теряя разом весь запал и успокаиваясь. — Папеньку, действительно, сложно осуждать. Лишь бы это не сказалось на отношении его сиятельства ко мне в будущем. И так он покупает меня, и цена, которую сам установил, превышает во много раз мою стоимость. А это уже тревожит не на шутку.
Брат подошел ко мне, склонился, приобнял за плечи и прижался щекой к моей щеке.
— Вокруг Аристана Альдиса всегда витает множество слухов, оно и понятно, он все-таки диар, а не фермер. Но я никогда не слышал, чтобы он слыл пожирателем девиц, — совершенно серьезно произнес брат.
— Арти! — возмущенно воскликнула я, пытаясь ущипнуть его, но вертлявый братец уже отскочил в сторону, весело хохоча.
Вскочив на ноги, я бросилась за ним, однако агнар Пройдоха уже выбегал из моей комнаты, уворачиваясь из-под карающей сестринской длани.
— Артиан Берлуэн, я приказываю тебе остановиться и получить оплеуху! — вещала я, пытаясь отловить брата.
— На каком основании? — спрашивал он, поблескивая веселым взором.
— На основании того, что я старше, а ты болван! — выкрикнула я
— В корне не согласен, — парировал Арти, издевательски виляя передо мной задом. — Ты старше, а я мужчина.
— Но против болвана ты не возразил, — осклабилась я, подкрадываясь к братцу.
— Глупые выдумки я не замечаю принципиально, — он хмыкнул, вновь припуская вперед.
Брат позволял мне приблизиться и снова изворачивался, словно змей, с хохотом убегая от меня. Мы промчались по всему этажу, сбежали по лестнице вниз, едва не сбив с ног престарелую горничную. Женщина сердито заворчала себе под нос, но что она говорила, мы с Артианом уже не слышали. Я прихватила папенькин старый зонт и, взметнув его над головой, с боевым кличем кинулась догонять братца.
Один раз я даже нагнала его и с особым упоением кольнула в самое вертлявое место. Арти подпрыгнул, прикрыв уязвленное… самолюбие ладонями, обернулся и погрозил мне пальцем. После этого развернулся, отобрал мое оружие и умчался вперед, исчезнув в комнате близнецов. Я вбежала следом за ним и возмущенно всплеснула руками. Артиан прятался за хрупкими детскими спинами наших сестер и строил мне рожи. Я уперла кулаки в бока, собираясь отчитать младшего агнара Берлуэна, но он вдруг наклонился к сестрицам, глядевших на меня одинаково сузив глаза, и крикнул:
— Защекотать Фло!
— Защекотать! — радостно отозвались близнецы и бросились на меня.
— Нечестно! — взвизгнула я, развернулась и бросилась от них прочь.
Сестры гнали меня по коридору, я искала, куда могу спрятаться, но злой рок решил дело иначе. Коварный Арти пробежал через первый этаж, выскочил мне навстречу, раскинув руки, и я влетела ему в объятья, сбивая с ног. Брат завалился на пол, увлекая меня за собой, близнецы с громким кличем упали сверху, и три пары рук запорхали по моим ребрам, шее, спине, доводя до щенячьего визга, похрюкивания и хохота. Я извивалась, вырывалась, отвечала, уже сама не понимая кому. Впрочем, мои мучители, кажется, тоже уже запутались, и теперь мы все дружно хохотали, щекотки хватило каждому.
— Кхм, — раздалось над нами.
Ойкнув, охнув и даже чихнув — у кого что вышло, мы вчетвером задрали головы и посмотрели на папеньку. На лице его было довольство, и я поняла, что письмо диару родитель все-таки передал.
— Д’агнар Альдис был столь добр, что простил вашу непристойную выходку, дочь моя, — произнес он. — Завтра его сиятельство вновь навестит нас во второй половине дня, чтобы пригласить вас на прогулку. Будьте любезны к назначенному часу быть собранной и очаровательной, чтобы мне не пришлось вновь краснеть за вас, Флоретта. А теперь поднимитесь с пола, а то ваша любовь к этой части жилого помещения выглядит уже подозрительной. Приведите себя в порядок, как подобает будущей сиятельной диаре, и ступайте отдыхать. Завтра вы должны быть свежи, как роза. — Затем сурово взглянул на Артиана, укоризненно покачав головой. Поманил к себе близнецов, одарив каждую поцелуем в лоб, и удалился пожелав всем разом. — Доброй ночи, мои дорогие дети.
Мы проводили папеньку взглядами, переглянулись и тихо прыснули в кулаки. Однако быстро взяли себя в руки и разошлись по своим комнатам. Только уже лежа в постели, я вдруг разволновалась, думая о завтрашнем дне. Мне представлялось надменное лицо диара, который будет непременно думать обо мне дурно, либо из-за неловкой ситуации, либо из-за письма с раболепными извинениями.
А следом я подумала о том, о чем могу разговаривать со своим женихом, чтобы развлечь его и не дать во мне заподозрить необразованную особу. Безусловно, наше домашнее образование было далеким от того, какое должно получать дворянским отпрыскам, и все-таки этикет мы знали, географии учились по атласу и нескольким книгам о путешествиях. Историю изучали тоже по книгам и энциклопедиям. Умели играть на нескольких музыкальных инструментах. Танцевали пару танцев. А вот на лошади я вовсе не умела держаться. И даже не представляла, о чем могу говорить с его сиятельством, чтобы не показаться беспросветной дурой.
Распереживавшись, я не сомкнула глаз до утра и встала с постели с красными глазами, раздраженная и с ужасной головной болью.
Глава 3
К завтраку я спустилась позже всех из-за попытки придать лицу более свежий вид. Попытка успехом не увенчалась, зато раздражение и головная боль сравнялись по своему накалу. Спускаясь в столовую, я готовилась выслушать от папеньки очередную гневную речь о своей бестолковости. Однако ни старшего, ни младшего агнаров Берлуэн в усадьбе уже не было. Они отправились в поместье д'агнара Альдиса. Выдохнув с облегчением, я уселась за стол. Но головная боль вызывала тошноту, а все надуманные мною за ночь тревоги напрочь лишили аппетита. Поковырявшись в своей тарелке, я отодвинула ее и выпила один чай.