В одно утро я попрощался с маленькой подругой и пошел разносить хлеб покупателям. Обратно я уже не вернулся, а пошел на док, чтобы поискать какой-нибудь работы. Счастье мне улыбнулось — и я в тот же день поступил на судно, хозяин которого занимался торговлей углем и перевозкой его между Лондоном и Нью-Кастлом. Хозяин со своей семьей жил на судне. Ко мне относились ласково, и я всеми силами старался оправдать такое обращение.
Мы съездили в Нью-Кастл и вернулись обратно в Лондон. Хозяин разрешил мне сойти на берег и подарил на расходы полсоверена. Я никогда не был собственником такой большой суммы денег и, полагая, что могу теперь забрать от злого пекаря мою маленькую подругу, рассказал угольщику о моих планах. Тот поговорил со своей женой и затем объявил мне, что они могут взять мою маленькую подругу присматривать за их детьми, и что они постараются сделать для нее все, что возможно.
Я с радостью помчался к дому пекаря. Близко подходить к нему я боялся, чтобы меня не увидели и не задержали. Я был продан пекарю в ученики на несколько лет, и, следовательно, он мог силой заставить меня вернуться обратно в пекарню. Я зашел в одну таверну и решил в ней дожидаться Анну (так звали мою подругу). В эту таверну ее посылали каждый вечер за пивом.
Через полчаса она вошла, взяла пиво и, не заметив меня, пошла обратно. Я кинулся за ней.
— Постой, Анна! — крикнул я. — Постой! Оставь кувшин и следуй за мной!
Я подошел к ней. От неожиданности и удивления она выронила кувшин, и он разбился.
— Пойдем со мной, — сказал я, — я нашел для тебя другой дом.
Анна бросила взгляд на черепки разбитого кувшина и пролитое пиво. Затем, подумав о том, как встретит ее хозяйка, она решилась идти за мной.
Я не буду останавливаться на подробностях. Скажу только, что в продолжение девяти лет я работал и жил исключительно для Анны. Вскоре я стал зарабатывать хорошо; я был вторым помощником на бриге, который плавал между Чарлстоном и Лондоном. Все свои деньги я тратил на содержание и воспитание Анны, которую поместил в хороший дом, где ее учили читать и писать и уменью держаться, как подобает благовоспитанной девушке.
Отказывать себе во всем, чтобы сберечь деньги для Анны, доставляло мне величайшее удовольствие. Я часто переплывал Атлантический океан, не имея приличного платья, для того, чтобы Анна могла жить без всякой нужды во время моего отсутствия. В продолжение этих девяти лет я не пил.
Во время моих путешествий через Атлантический океан в свободное от работы время я учился у своих товарищей читать и писать. Были две причины выучиться читать и писать: во-первых, это необходимо для самого себя, а во-вторых, я не хотел, чтобы у Анны был муж, не умеющий написать свое собственное имя.
Когда мне исполнилось 25 лет, я начал думать о женитьбе. Я зарабатывал много и собрал достаточно денег для устройства маленького хозяйства. В это время я начал замечать, что Анна стала относиться ко мне холоднее. Я так берег мои деньги, что всегда ходил очень плохо одетый, и сначала думал, что ей не нравится такая неряшливость, и она стыдится меня. Я не мог себе и представить, чтобы она не любила меня после всех жертв, которые я для нее принес.
Вы можете себе представить, как я был поражен, когда, вернувшись из продолжительной поездки, был встречен ею холоднее обыкновенного, и эта холодность усиливалась с каждым днем. Казалось, что она тяготилась моим присутствием и с нетерпением ждала моего отъезда.
Я решил во чтобы то ни стало узнать причину такой перемены.
Однажды, когда корабль должен был уходить в Чарлстон, я отказался от службы, рассчитался с капитаном и сошел на берег. Анна ничего этого не знала и была уверена, что я отправился в Чарлстон. Но она ошиблась. Я стал за ней следить. За несколько месяцев перед этим я дал ей возможность войти в компанию с одной вдовой и открыть маленькую галантерейную лавочку для того, чтобы Анна не скучала без дела. Она находилась постоянно в лавочке, и я избрал такой пункт, откуда мог удобно наблюдать за всем, что там делается, не будучи замеченным. Мне не долго пришлось разыгрывать роль шпиона: скоро открылась причина перемены, происшедшей с Анной.
Почти каждый день в лавочку приходил молодой человек фатоватой наружности и подолгу оставался с ней. По вечерам они вместе уходили в театр, танцевальные залы или в другие увеселительные места. Я выследил его и узнал, что он служит клерком и имеет две квартиры. Мне было ясно, что он обманывает Анну и никогда не женится на ней.
Я не знал, что делать. Если открыться, пойти к Анне и сказать, что этот молодой человек обманывает ее, то она этому не поверит.
Это открытие разбило всю мою жизнь. Я почувствовал к Анне большую ненависть. Все мои жертвы, все мои девятилетние труды и заботы о ней она считала за ничто и променяла меня на какого-то пустого франта. Она оказалась неблагодарной, и я почувствовал себя страшно оскорбленным. Я решил оставить ее и отправиться в новое плавание. Может быть это было и неправильно, но в то время я иначе поступить не мог.
Я отправился в Индию, и на этот раз на очень продолжительное время — на четырнадцать месяцев.
Я не забыл Анны и продолжал любить ее, хотя хорошо знал, что она никогда не будет моей женой.
Вернувшись из Индии, я пошел в маленькую лавочку, но Анны уже там не было. Я нашел ее в рабочем доме, в том самом, из которого ее взяли ребенком. Она была матерью семимесячного ребенка. Негодяй, как я и думал, обманул и не женился на ней. Он ее бросил.
Я взял ее из рабочего дома и поместил в более или менее комфортабельную обстановку. Теперь она сразу почувствовала разницу в поведении моем и того негодяя, который ее обманул. Она на коленях, рыдая, просила меня простить ее. Называла себя безумной, что не могла оценить раньше моей любви.
— Я прощаю вас, Анна, — сказал я, — иначе я не вернулся бы к вам.
— И вы полюбите меня так же, как и раньше? — спросила она.
— Вероятно, полюблю.
— Джек, — сказала она, — вы самый благородный человек на всем свете; я только теперь по настоящему вас оценила. О! Как я была глупа, что раньше не старалась понять этого!
Я прожил в Лондоне на этот раз довольно долго, каждый день ходил к Анне и видел, что раскаяние ее было искренне, и что она теперь на самом деле полюбила меня. Бедная девочка! Она рассчитывала еще быть счастливой, но ошиблась.
Когда я израсходовал все деньги, решил оставить ее. Жениться на ней, по крайней мере теперь, я не мог. Я чувствовал, что буду самым несчастным человеком, да и ей не дам счастья. И кроме того, это послужит ей хорошим уроком. Но это погубило ее.
Я отправился снова в Индию и пробыл там четырнадцать месяцев.
Вернувшись в Лондон, я стал разыскивать Анну, но было поздно. Она умерла в том же рабочем доме, где была раньше.
С этих пор я стал тем Сторми Джеком, каким вы меня знаете.
Глава XIII
МЕДВЕДЬ В ОГНЕ
После смерти Гайнена я оставил Сонору и двинулся к реке Туолумне. Сторми обещал последовать за мною, как только закончит свои дела по товариществу. Я поселился близ маленького города Джексонвиля, где и начал свои работы. На этот раз моя работа пошла так успешно, что я нанял нескольких рабочих, а сам поселился в самом городке, где устроился довольно удобно.
Однажды я получил от Сторми записку, которую разбирал почти целый день; только после усиленных трудов я понял, что пишет старый моряк. На следующий день в Соноре рудокопы собирались учить «манерам» одного разбойника, повесив его на дереве. Он убил свою жену, и рудокопы после короткого следствия и суда признали его виновным и решили расправиться с ним судом Линча.
«Мне кажется, — писал старый моряк, — что этого человека я видел несколько лет тому назад, и что вы узнаете его, когда увидите, хотя, конечно, могу и ошибаться. Приезжайте и посмотрите на него сами. Я жду вас завтра к одиннадцати часам утра в моей палатке».
Хотя фамилия разбойника была совершенно неизвестна Сторми, это не имело никакого значения.
Письмо Сторми сильно взволновало меня. Кто этот разбойник, которого я знал и которого также знал много лет тому назад Сторми? Как молния меня пронзила страшная мысль, что разбойник был Лери, и что его несчастная жертва моя мать.
Сонора лежала от Джексонвиля в тридцати милях. Я вышел еще до восхода солнца и пошел пешком, так как все равно пришел бы на несколько часов раньше назначенного времени. Пройдя около мили, я свернул с большой дороги на тропинку, которая значительно сокращала расстояние. Я прошел еще более половины пути и находился вблизи густой лесной чащи, когда вдруг из-за кустов выскочил большой медведь-гризли и бросился на меня.
На мое счастье поблизости рос большой дуб с низкими, горизонтально распростертыми ветвями. Я едва успел схватиться за ветку и быстро взобраться наверх. Хорошо, что это был не бурый медведь, а гризли, который не может лазить по деревьям. Мой враг — большая медведица, — расположилась под деревом, на котором я сидел, вместе со своими двумя медвежатами и стала с ними играть. Я сначала с большим любопытством смотрел на их возню, но вскоре мысль о моем положении настолько заняла меня, что игра медвежат уже не доставляла мне никакого удовольствия. У меня не было с собой ни кинжала, ни револьвера. Я очутился в осаде, снять которую могла только медведица.
Но она не намерена была этого делать, пока здесь находились медвежата. Шанс, что кто-нибудь придет и выручит меня, был мало вероятен. Осада предстояла продолжительная.
Я закурил сигару, сделал глоток бренди из фляжки и стал обдумывать способы выбраться из своего затруднительного положения.
Время от времени медведица пыталась стряхнуть меня с дерева, но я видел, что ее попытки тщетны.
Больше всего меня беспокоило то обстоятельство, что я могу опоздать в Сонору. Кроме того, так как я вышел из дому без завтрака, я начал ощущать голод и жажду. Сигара отчасти помогала мне заглушать муки голода.
День был жаркий. Солнце обдавало зноем. Я начал ощущать невыносимую жажду. Моя фляжка не только не утоляла ее, но еще больше возбуждала. Я начал приходить в отчаяние и решил спуститься с дерева и вступить в борьбу с медведицей, имея в качестве оружия лишь небольшой складной нож. Мой план был безумен; это значило идти на верную смерть, но другого выхода не было.
Я вынул новую сигару, закурил ее и решил, что когда докурю, немедленно спущусь с дерева. Вдруг счастливая мысль пришла мне в голову. Ветви дерева, на котором я сидел, были обвиты одним поразительным растением. Это был испанский мох или «борода старика», как называли его за сходство нитей с длинной седой бородой. Растение давно уже погибло, и его нити были совершенно высохшими. Я осторожно собрал эти сухие нити-образовался целый большой пук. Затем я открыл фляжку с бренди и вылил содержимое на спину медведицы, а оставшейся жидкостью смочил собранный мох; потом осторожно зажег мох и бросил его вниз на спину гризли. В одно мгновение медведица была охвачена огнем.
Эффект получился необычайный. Раздался страшный рев, и медведица, охваченная огнем и похожая на движущийся огненный куст, в диком ужасе помчалась прочь от дерева. На ее рев издалека донесся рев другого гризли, но я не стал дожидаться его и, спустившись с дерева, пошел по дороге в Сонору с такой быстротой, что прибыл туда за два часа до назначенного времени.
Глава XIV
СУД ЛИНЧА
Я вошел в палатку Сторми около девяти часов и хотел сразу же направиться вместе с ним туда, где содержался преступник. Нетерпение увидеть его охватило меня.
— Пойдемте, Сторми, — сказал я, — пойдемте! Мы можем идти и говорить в одно и то же время.
Сторми, ни слова не говоря, встал и последовал за мной.
— Сторми, — обратился я к старому моряку, — скажите мне все, что вы знаете.
— Очень немного, — ответил он, — я опасаюсь, что сделал большую глупость, вызвав вас сюда. Вчера я видел человека, которого сегодня повесят. Мне показалось, что это он привел вас на борт корабля «Надежда» в Дублине, когда вы в первый раз выходили в море. Теперь я думаю, что ошибся, ведь это случилось много лет тому назад, чтобы я мог хорошо его помнить. Но я все-таки считал необходимым, чтобы вы сами убедились.
Сторми, без сомнения, хотел меня немного успокоить. Я был слишком голоден, и мы зашли в первую попавшуюся гостиницу позавтракать, а затем отправились к тому месту, где преступник содержался под стражей.
Он находился в одной из гостиниц, вокруг которой стояла громадная толпа народа, собравшаяся посмотреть на казнь. Взглянуть на преступника стража меня не пустила, и я должен был дожидаться, пока его выведут.
Ждать пришлось долго. Я был слишком расстроен и решил немедленно отправиться посмотреть на жертву. Дом, где лежала убитая женщина, находился недалеко от гостиницы, в которой содержался преступник.
Сопровождаемый Сторми, я вошел в квартиру, в которой лежало тело несчастной. Меня охватило необычайное волнение, когда я подходил к трупу — я боялся увидеть тело моей матери. Но первый же брошенный взгляд на убитую успокоил меня. Это была совсем молодая женщина лет девятнадцати-двадцати.
Мы вернулись к гостинице; приближался час казни. Наконец, преступника в сопровождении стражи вывели, и мое сердце сильно забилось. Сторми был прав, это был Лери.
Преступника повели за город. В полутора милях, на высоком холме, рос большой дуб. Здесь и должна была совершиться казнь. Под дубом вырыли могилу.
Лери был спокоен и бодро шел вперед. Сзади ехала телега, в которой разместились четыре или пять джентльменов, игравших, по-видимому, большую роль в происходящем. Когда мы приблизились к месту казни, один из джентльменов, сидевших в телеге, обратился к толпе со следующей речью:
— Джентльмены! Перед началом казни я считаю необходимым изложить обстоятельства этого дела и те мотивы, которые привели нас к убеждению в справедливости наказания. Преступник, который перед вами, Джон Метьюс, осужден судом присяжных из двенадцати человек и признан виновным в убийстве своей жены, или женщины, считавшейся таковой. Его защищал опытный адвокат, судебное следствие велось с соблюдением всех формальностей, необходимых в таком важном деле. Против преступника следующая улика. Он — заядлый пьяница и деньги на пьянство получал от своей жены, которая, работая прачкой, содержала своего ребенка и мужа-преступника. Сам же преступник ничего не делал и все время шлялся по кабакам и другим увеселительным заведениям. В день убийства преступник пришел домой совершенно пьяный и потребовал от жены денег. Она ответила, что в доме всего только три доллара, которые необходимы для ребенка, и отказалась отдать ему эти деньги. После тщетных попыток получить деньги угрозой, он вынул револьвер и попытался выстрелить в женщину, но безуспешно, так как револьвер не был заряжен. Тогда преступник нанес рукояткой револьвера жене два сильных удара в голову. Эти удары и были причиной смерти, последовавшей через два часа. Человек, который совершил преступление перед вами. Теперь я спрашиваю, что мы сделаем с ним?
Затем произнес речь коронный судья, чтобы убедить толпу выдать преступника властям. Но его речь не имела никакого успеха, и громадным большинством голосов было решено немедленно повесить убийцу.
На шею преступника уже была накинута петля.
— Подождите! — вскричал я, — только одну минуту. Пускай этот человек перед смертью ответит мне на один вопрос.
Лери удивленно обернулся ко мне.
— Я — Роллинг Стон, — обратился я к нему. — Скажите мне, где находится моя мать?
Разбойник улыбнулся и какой улыбкой! Это была такая же жестокая усмешка, которую я видел, когда мы расставались в Дублине.
— Скажите, где я могу найти свою мать? — снова спросил я его.
В ответ выражение его лица сделалось еще злее и ненавистнее.
— Довольно! — вскричал я, не помня себя от бешенства. — Вешайте его!