Но Шура не был бы Шурой Казаном, если б поступил так просто. Потому что у него в башке выстроилась и другая версия событий. А что, если Жора скурвился? Зажал эту бабу, отодрал с друганами для острастки, отдал сотовый, пистолеты, прочее барахло, вручил кастрюльку с баксами, отпечатанными на ксероксе, или вообще с «куклами», где только верхние бумажки в пачке похожи на стодолларовые, заставил назубок выучить эту сказочку про пацанов и отправил на съедение к Шуре. А сам прибрал 600 тысяч — и тю-тю! Пока Казан разберется во всем, что намолола эта баба — которая скорее всего во все Жорины заподлянки не посвящена! — Жора с друганами махнет минимум в Хохляндию или Бульбашию — благо обе под боком, а максимум — хоть в Западный Иллинойс на крупное дело. А из этих 600 тысяч лично Шуриных — лишь 10 % комиссионных. Завтра в полдень он должен, кровь из носу, передать 540 тысяч людям, которые шуток не понимают. Задержишь передачу на сутки — надо будет забыть про свои комиссионные. На двое суток — придется добавлять 60 тысяч из своего кармана. Ну, и так далее… Борзеть и завязываться с ними на войнушку — стремно. Полетит весь бизнес, много голов и его, Шурина, тоже. Достанут!
Пока Казан мыслил, автомобиль подкатил к селу. Оставалось проехать каких-нибудь пятьсот метров до крайних домов, когда справа, из-за придорожных кустов, за которыми в этом месте, оказывается, находился выезд с полевой дороги, вдруг сверкнули фары и взревел мотор.
Прежде чем Казан и все остальные успели что-либо сообразить, с полевой дороги на асфальтовую вывернул грузовик, увесистый самосвал «ЗИЛ-130». И встал поперек проезда, чуть наискосок.
— Ах ты, пьянь колхозная! — взвыл Шурин водила, ударяя по тормозам. Еле-еле удалось притормозить, всего метрах в пяти от облезлого, заляпанного грязью и навозом кузова. Но самосвал освобождать проезд не спешил. Стоял себе поперек дороги и урчал мотором.
— Проезжай, корова беременная! — высунувшись в окно, заорал водила.
— Хрена ты его упрашиваешь?! — раздраженно рявкнул Шура. — Двинь ему в хайло, если башка не варит!
Водила и охранник, сидевший на переднем сиденье, дружно распахнули дверцы, выскочили из машины — разбираться с колхозником.
Та-та-та-та! — какая-то черная фигура высунулась из кузова самосвала, засверкали оранжевые вспышки. Длинная автоматная очередь разом подкосила и водилу, и охранника. Справа, из кустов за обочиной, выскочили еще две тени с автоматами и принялись в упор поливать огнем «БМВ». Пули забарабанили по корпусу машины, брызнули осколки стекла.
— Ой, мамочки! — взвизгнула Нинка, инстинктивно ныряя на пол кабины. Сверху, больно ударив ее по голове, упал рюкзачок со скороваркой, а затем всей стокилограммовой тушей навалился охранник, сидевший справа от нее. Поверх охранника со стоном рухнул Казан, и Нинка почуяла, что если ее не застрелят, то уж точно в лепешку раздавят. Топ-топ-топ! Один из налетчиков обежал иномарку сзади и еще несколькими короткими очередями полоснул по салону и задней дверце. Казан судорожно дернулся от удара пуль и вскрикнул:
— У-а!
После чего безжизненно обмяк. Нинка, которую ни одна пуля не задела, боялась не то что пошевелиться, а даже вздохнуть. Весь хмель с нее как ветром сдуло. Лежа на полу кабины, придавленная тяжелыми телами, она, стискивая зубы, чтоб не завизжать со страху, слушала, как налетчики топают вокруг машины и вполголоса переговариваются. Сквозь урчание мотора «ЗИЛа», работавшего на холостом ходу, послышался рокоток другого мотора, скрип рессор и шелест шин. С полевой дороги вывернула «Нива», проехала между грузовиком и иномаркой. До Нинки долетели голоса:
— Все, пора сваливать! Эти в нуле, в кабине тоже…
— Проконтролировал? Казан готов?
— Блин, я ему две очереди через стекло засандалил!
— Ты за него, как и за других, если в живых останутся, — ответишь, понял? Чтоб каждому — по контрольному в башку! Подчистишь все, сядешь в грузовик — и на 28-й километр. Ждем тебя там десять минут. Усек? Догоняй! Остальные — в «Ниву»! Погнали!
Хлопнули дверцы, «Нива» газанула и понеслась прочь от Лысакова, в сторону большого шоссе.
Нинка поняла, что сейчас тот, кого оставили «подчищать», начнет стрелять в головы. И тем, кто подает признаки жизни, и тем, кто не подает, — для спокойствия. Значит, притворяться мертвой бессмысленно. Все равно убьет.
Шаги того, последнего из налетчиков, слышались около капота «БМВ». Он явно нервничал. Наверняка злился на то, что на него эту «зачистку» навесили. Матерился себе под нос, рассматривая трупы водителя и охранника. Должно быть, ему не очень хотелось еще раз стрелять, тратить патроны на заведомо убитых. А главное — еще раз шуметь. Да и вообще ему задерживаться тут не хотелось, он бы с удовольствием уселся в «ЗИЛ» и понесся что есть духу следом за товарищами на 28-й километр. Однако боялся небось своего сурового пахана. Отвечать за огрехи пришлось бы по всей строгости…
Бух! — выстрелил все-таки, уперев ствол в затылок кому-то из тех двоих. Выстрел прозвучал заметно глуше. Бух! — и второго «проконтролировал». Нинка сообразила: сейчас придет сюда, заглянет в машину и всадит пули в тех, кто свалился с заднего сиденья. И в нее тоже.
Она судорожно дернулась, пытаясь спихнуть с себя тяжеловесного Казана и его телохранителя. Думала, может, как-то удастся выскочить, убежать… Но ничего, кроме шороха, не получилось. Да еще что-то тяжелое упало на пол кабины и громко грюкнуло, насторожив налетчика. А он, кстати сказать, в этот момент уже собирался садиться в грузовик, решив было наплевать на тех, кто оставался в кабине.
Когда Нинка услышала его приближающиеся шаги, то отчетливо поняла, что сама себя погубила своей возней. От отчаяния еще раз ворохнулась и… ладонь ее неожиданно скользнула по какой-то холодной железяке. Пистолет! Не иначе, это он со стуком упал на пол, выпал у Казана из-под пиджака. Нинка ухватилась за пистолет. Нет, это был не «Макаров», такой, как у Жоры или Сухаря, а какой-то другой, большой и угловатый. Она лихорадочно попыталась нащупать на нем что-нибудь похожее на флажок предохранителя, но такого не находилось. Хрен его знает, может, он и не настоящий, этот пистолет? Газовый какой-нибудь. Мать Пресвятая Богородица, спаси и помилуй! Ведь убьют сейчас, по-настоящему убьют!
Но этот, налетчик, услышав шорох в салоне иномарки, повел себя осторожно. Сделав машинально пару шагов к «БМВ», он вдруг сообразил, что если там кто-то живой прячется, то может его подловить на выстрел. Поэтому он дал еще несколько коротких очередей по салону со стороны левой передней дверцы. Нинку опять не задело, но она ощутила, как вздрагивает от ударов пуль труп охранника, лежащий у нее на спине. Почти все пули, которые выпустил налетчик, достались этому трупу.
Решив, что после этих очередей никто не уцелел, стрелок рывком распахнул левую заднюю дверь, ухватил Казана за ворот пиджака и выдернул из кабины на асфальт. После этого он уже не смог бы не заметить Нинку.
— И-и-и! — из глотки у нее вырвался пронзительный, прямо-таки поросячий визг. А палец нажал на спусковой крючок. Чик! — выстрела не последовало. Тот, с автоматом, вскинул оружие, нажал… и тоже облом! Парень в горячке весь магазин расстрелял, а заменить забыл. Он шарахнулся от двери, но в это время Нинка еще раз, уже чисто машинально, нажала на крючок, и совершенно неожиданно пистолет бабахнул, да так громко, что Нинка его чуть не выронила со страху. И, уж конечно, зажмурилась. Но при этом еще раз нажала на спуск, и еще, и еще…
Бах! Бах! Бах! — разохотившийся палить пистолет аж оглушил одуревшую от страха «лохотронщицу». Поэтому она не расслышала даже бряцанья автомата, выпавшего из рук налетчика, и уж тем более — мягкого шмяка, которым сопровождалось падение на асфальт самого стрелка, получившего от Нинки шальную пулю в глаз.
После четвертого выстрела Нинка ненадолго потеряла сознание. Просто с перепугу.
Когда она пришла в себя, никаких звуков, кроме урчания мотора «ЗИЛа», не слышалось. При свете подфарников самосвала она почти сразу увидела багровые лужи на асфальте около тел незадачливого киллера и Шуры Казана.
Нинка собрала все силы и выдернула ноги из-под охранника. На четвереньках выползла из машины. И тут же услышала глухой стон. Стонал Шура Казан. Как ни тряслась Нинка со страху, а все же нагнулась к нему. Казан открыл глаза и попытался приподняться на локоть, но тут же откинулся обратно. Тем не менее он остался в сознании и пробормотал:
— Во как влетели… Я думал, хана. Добьет контрольным… А ты хорошо стреляешь, зараза! Может, и машину водить умеешь?
— Умею… — пролепетала Нинка.
— Тогда выручай, Нинуля… Вези в Ново-Сосновку. На «ЗИЛе», у нашей все шины в дырках. Встать помоги!
— Тебя перевязать надо! — вякнула Нинка.
— Там перевяжут! — вяло матернулся Казан. — Вези быстрей, пока не сдох!
Встать он не сумел. Нинка, надрывая пуп, подтащила его к правой дверце самосвала, а затем втянула сперва на пол кабины, а потом и на сиденье. Кое-как усадив Казана, она захлопнула дверцу и, обежав машину, хотела было забраться на водительское место, но тут же вспомнила про рюкзачок со скороваркой. Превозмогая страх и отвращение, Нинка заползла в машину, подхватила рюкзачок, подобрала пистолет и с неимоверной для ее возраста и комплекции прытью запрыгнула на подножку кабины самосвала. Затем забралась в кабину, положила рюкзак под ноги Казану. Шура, должно быть, обессилев от потери крови, откинулся назад, и Нинка даже испугалась, решив, что он помер. Но едва она испуганно ойкнула, как он открыл глаза и очнулся.
— Нормально… — пробормотал он. — Поехали!
— Где эта Ново-Сосновка? — захлопывая дверцу, спросила Нинка.
— В той стороне, куда на «БМВ» ехали, — отозвался Шура. — Разворачивайся и крутись быстрее, а? Я ж сдохнуть могу, понимаешь?! Ради Бога, побыстрее!
— Понимаю, — сказала Нинка, включая заднюю передачу и хватаясь за здоровенную баранку самосвала. Крак! Бац! — это самосвал под Нинкиным мудрым управлением наехал на одного из убитых, раздавив покойному грудную клетку — она, слава Богу, даже не поняла, что произошло! — а затем толканул задом изрешеченную пулями иномарку, которая свалилась в кювет и перевернулась. Нинка вывернула баранку вправо, переключила передачу и так рванула вперед, что сама испугалась. Никогда такими здоровенными машинами не управляла. Ее на «Жигулях» ездить учили, а тут такой слон!
— Нормально, жми! — прохрипел Шура. — Мне живым надо быть, поняла? Все по асфальту, никуда не сворачивай…
— Да поняла, поняла! — огрызнулась Нинка.
Грузовик влетел в село, где светилось дай Бог с десяток огоньков. Народ спал! Или делал вид, что спал. У них за околицей автоматы строчили, а они хоть бы нос высунули! Ну, дела! Никакого переполоха, всем все по фигу. Если и мочат, то соседа, а не меня. В городе — это понятно, там люди даже тех, кто на одной лестничной площадке живет, в лицо не знают. Разве что бабки, которые все обо всех знать хотят. Но тут-то село, тут все знакомы, все на улице здороваются. Причем это ж не вымирающая деревенька на отшибе, где только бабки и дедки век доживают. Это ж центральная усадьба. Тут и парней, и мужиков матерых полно. Однако ж не суются, сидят по домам. Может, трусы все? Да черта с два! Не бывает такого, чтоб все поголовно были трусы. Просто понимают прекрасно, что против автомата с колом или даже с дробовиком не выйдешь. А один слабак с автоматом может дюжину верзил перестрелять…
Нинка пронеслась через мостик, потянула в горку на второй передаче, покатила через лес. Скосила глаза: Шура сполз набок, к дверце. Убрала правую руку от баранки, потрясла его за мокрый от крови рукав, заорала:
— Шурик! Очнись! Не помирай!
Казан пошевелился, пробормотал:
— М-молодец… Буди меня, если засыпать буду… А то не проснусь, на хрен… Жми! Совсем недалеко осталось. Сейчас в поселок въедем. Там будет магазин «Леокадия» и бар «Утиные истории», сразу вправо сворачивай и езжай до упора, метров триста по улице. Прямо в мои ворота упрешься. Ой, ма… Кажись, загнусь все-таки…
— Нет! — заорала Нинка, заметив, что Казан опять обмякает. — Не вздумай! Не помирай!
— Не помру, не помру… — пробормотал Шура. — Уговорила!
Впереди засветились желтоватые огни натриевых фонарей, горевших на улице Ново-Сосновки, дальний свет фар грузовика уперся в закрытые ворота.
— Там заперто впереди! — Нинка опять тряханула Казана за плечо. — Останавливаться? Там охрана стоит! Да отвечай же, блин! Не спи!
— Притормози! — сказал Казан. — Не надо давить, хорошие ребята…
Нинка остановилась у ворот, настороженные охранники с помповыми ружьями заглянули в кабину.
— Александр Петрович! — испуганно воскликнул один. — Вы ранены?
— Нет, придуриваюсь! — произнес Шура, которого пробило на сарказм. — Ворота открывайте, пидоры! Быстро!
Пока охранники суетились, Шура опять сник, и Нинке пришлось его трясти.
— Шури-ик! Не спи ж ты, козел драный!
— За «козла» — ответишь! — произнес Шура. — Особенно если я помру.
Ворота открыли, и Нинка с места в карьер понеслась по поселку.
— Нинуль, — неожиданно спросил Казан, — ты замужем?
— Нет, — ответила она. — А ты руку предложить хочешь?
— Ну, — произнес этот хам, находящийся на грани жизни и смерти, — рукой ты, наверно, и сама умеешь…
Нинка этот прикол мимо ушей пропустила и ответила по-простому, по-рабочему:
— Если не сдохнешь — потрахаемся…
— Заметано! — объявил Шура. — Теперь не помру, пока не трахну!
У него, паразита этого, даже голос пободрее зазвучал!
В этот момент Нинка уже вписывалась в правый поворот мимо магазина «Леокадия». Она даже не разглядела шикарные особняки и коттеджи, проглядывавшие из-за солидных заборов. Если б, допустим, она мимо такого поселка на автобусе ехала, то небось все глаза бы пропялила на то, как богатые люди живут.
— Если не откроют сразу — долби бампером! — приказал Шура, когда в конце улицы фары высветили бетонный забор с железными воротами. — Их, паскуд, иногда пугать надо!
Должно быть, он имел в виду охрану своей дачи.
Но ворота открылись гораздо раньше, чем Нинка до них доехала. Самосвал влетел в ворота, едва не сбив целую группу людей, которые, должно быть, прибежали встречать Казана. Но Нинка остановилась вовремя.
— Молодцы те, на внешних воротах, — похвалил Казан, — предупредили моих…
Нинка вдруг ощутила такую нечеловеческую усталость, будто это не Казан, а она сама пол-литра крови потеряла. В следующую секунду она потеряла сознание.
КОМУ НЕ СПИТСЯ В НОЧЬ ГЛУХУЮ?
А в это самое время, на островке посреди камышей, Епиха и Шпиндель все еще лежали на траве, привязанные ремнями за руки к толстенному корню, и были даже не в силах штаны подтянуть. Колышки, которыми Нинка их вытянула в струнки, ребята кое-как смогли расшатать и ноги более-менее освободили. Но развязать зубами Нинкины «милицейские узлы» на ремнях они все еще не сумели. К тому же каждое неловкое движение причиняло им сильную боль в тех местах, которые эта ведьма отхлестала до крови. Да и не только в них. Саднило и там, где она их сигаретой жгла, и в потянутых связках побаливало, и в суставах. Да и лежание на сырой земле под дождем здоровья не прибавляло. К тому же они с утра ничего не жрали, да и вообще настроение было у обоих такое, что они с удовольствием бы померли или сами себя убили, но и этого сделать не могли. Они ненавидели и Нинку, и друг друга, и каждый самого себя, но… руки были в буквальном смысле связаны.
Развязываться они взялись почти сразу же после того, как Нинка убежала, еще засветло. Но так и не успели до темноты. К тому же после того, как на какое-то время прекратились дождь и ветер, над болотом запищали комары. И такие злые, такие кусачие, что врагу не пожелаешь. Целый час безнаказанно изгалялись над пацанами, кровопийцы! И не прихлопнуть — руки-то связаны! — и не убежать, и не почесаться… А они, гады, жалили куда хотели: и лица, и руки, и задницы, и через одежду доставали. Пацаны только могли перекатываться с боку на бок и с живота на спину, матерились, стонали, выли, судорожно дергались. В общем, это было прямое продолжение Нинкиных пыток. Епиха и Шпиндель были на сто процентов уверены, что она это комариное мучение загодя предвидела.