Она отчетливо понимала, что писака этот сейчас на дыбе, а Криста блаженствует на небесах. Лайза засекла, как они ссорились. Из этой истории Питер Стайн выйдет бледной тенью того, кем он был раньше. Лайза обожала подобные ситуации и свою задачу видела в том, чтобы раздувать их.
— Иногда… время от времени, ради забавы… я бросаю кислородный баллон в воду и ныряю, чтобы подобрать его. Наверное, это глупо…
Питер оглядел стол. Все кивали, покровительственно улыбались, сознавая свое превосходство над неразумным Питером Стайном, потому что уже уловили суть дела. Этот умник напортачил, красавица спасла его, и сейчас это светило литературы находится перед судом, где они и судьи, и присяжные, и палачи. Наконец-то они вдоволь посмеются.
— В общем, чтобы не слишком распространяться…
— О нет, — запротестовала Мэри. — Мы все хотим услышать из уст писателя длинную историю. Со всеми мотивациями и психологическими портретами. Ну же, Питер, доставь нам удовольствие.
Она откинулась на спинку стула. Это ее вечеринка. Она может позволить себе поозорничать.
— Появилась Криста… к счастью… и дала мне немного кислорода, и я получил возможность всплыть на поверхность, ничуть не пострадав.
Вот так. Получайте вашу «длинную историю»!
— Одного не могу понять, — сказал Вандербильт. — Как могло случиться, что вы не узнали Кристу? Я еще могу представить, что вы не распознали ее под водой, когда она была в маске, но потом-то, когда вы оба оказались на поверхности и вы благодарили ее, и все такое прочее… Уж после этого вы не могли ее забыть, ведь она незабываема!
Питер посмотрел на Кристу. Проявит ли она милосердие? Нет, не проявит.
— К тому времени, когда я выплыла на поверхность, мистер Стайн уже умчался на своей моторке.
— Но вы же дали ему воздух! — твердил свое Стэнфорд Вандербильт. Представителей высшего класса ничто не волнует, кроме манер, которые, по их мнению, делают человека порядочным. Они с радостью перережут вам глотку, если вы перейдете им дорогу, но будут при этом безукоризненно вежливы.
— Наверняка нет, — сказала Мэри Уитни.
— Он так толком и не поблагодарил ее, — с горечью заметил Роб.
Одно дело — когда вам спасли жизнь. Но если вам спасла жизнь такая потрясающая женщина, как Криста, это уже нечто совершенно иное. То, что Стайн не поблагодарил Кристу, возмущало Роба.
— Вы не поблагодарили ее за то, что она спасла вас? — спросила Лайза, склонив голову набок. Она в жизни не сказала слова благодарности ни одной женщине и никогда не скажет, но лицемерие было ее второй натурой.
— Уверен, что у мистера Стайна были на то свои причины, — сказал профессор, проявляя солидарность интеллектуалов.
— Мне не терпится услышать их, — заявила его жена.
— Момент был неприятный, — промолвил наконец Питер, — но, конечно, не угрожающий жизни. Не надо драматизировать. Тем не менее я поблагодарил Кристу.
Питер заерзал на стуле. Он никогда ни перед кем не оправдывался. Вся его жизнь была построена так, чтобы всячески избегать этого. Однако сейчас он испытывал то, что испытывает человек при допросе третьей степени, когда его вот-вот признают виновным. Это невыносимо! Нужно положить этому конец! Но Питер понимал, что его последние слова вовсе не положат конец пытке. Он сказал две вещи, которые противоречат одна другой. Если она не спасла ему жизнь, то какого черта ему нужно благодарить ее? Адвокат мог бы примирить такие противоречия, но за этим столом не было адвокатов. Здесь сидели только люди, выигрывающие все дела, причем по большому счету.
— После некоторых колебаний он написал «спасибо» на моей табличке. А после этого уплыл, — объяснила Криста с веселым смехом. — Конечно, знай я, что это мистер Стайн, я ожидала бы от него чего-нибудь еще, ведь его книги такие многоречивые.
— Я считаю, что вам следует сейчас поблагодарить Кристу должным образом, — произнес Роб Сэнд. В его голосе прозвучало нечто, смахивающее на ультиматум.
Воцарилось молчание. Никто не вымолвил ни слова. Все смотрели на Питера Стайна.
Питер встал, положил салфетку на стол. Это была его Голгофа. Его загнали в угол, поэтому голос его дрожал от ярости.
— Подите вы все, поодиночке и коллективно, на… — сказал он, отшвырнул стул, повернулся и пошел прочь.
Он с необыкновенной быстротой пробирался между столиками, лавируя, словно слаломист на дистанции. Кто-то пытался схватить его за рукав, видимо, желая представиться. Стайн оттолкнул руку этого человека. Больше его никто не пытался остановить.
— Ну и Криста! — выдохнула Лайза. — Ты уж точно подожгла ему запал!
Она явно завидовала, что кто-то отнял у нее роль главной зачинщицы скандалов.
— Никто не оскорблял меня так за всю мою жизнь, — пыхтел Стэнфорд Вандербильт.
Со свойственной его классу бесцеремонностью он тут же забыл, что Стайн адресовался не только к нему, но и ко всем сидевшим за столом.
— Он нуждается в нашем прощении, — мягко сказал Роб.
— Во всяком случае, я могу сказать только одно: если ненависть часто оборачивается любовью, то мне уже слышится звон колоколов, — рассмеялась Мэри Уитни, отнюдь не расстроенная поспешным исчезновением одного из своих главных гостей.
Криста не сказала ничего. Она была в состоянии шока, но не от слов Питера Стайна или того, что вызвало эти слова. Ее потрясла собственная внутренняя реакция на происшедшее. Она определенно хотела еще раз увидеть этого мерзавца.
22
— Полагаю, Мэри, — говорила Криста, — нам бы очень помогло, если бы мы хоть что-нибудь знали об аромате, хотя бы его название. То есть, к примеру, если это была бы «Индия», а, насколько я понимаю, «Индия» отпала, то мы должны были для съемок ехать в Кашмир или еще куда-нибудь в этом роде.
— Только не Кашмир, Криста, — застонал Стив Питтс. — Глазные инфекции, расстройство желудка, мухи… и это только в самолете!
Мэри Уитни внимательно рассматривала фотографа. Миллион баксов — цена немалая, но он таки самый лучший фотограф. Конечно, не без странностей. Особенно утром, после бурно проведенной ночи.
— Нет, — сказала Мэри, беря чашку кофе. — Индию мы стерли с наших карт. И на ее месте осталась зияющая пустота. Но это детали. Все запахи одинаковы. А то, что мы продаем, — это возбуждение, романтика и секс… иными словами, разочарование.
— Перестань, Мэри, ты самый большой романтик, которого я только знаю. Когда в последний раз тебя разочаровал секс?
— Вчера вечером, дорогая. В теннисном павильоне.
— Прости, что задала этот вопрос, — сказала Криста.
— Как я уже говорила, — игриво продолжала Мэри, — к несчастью, ароматы связаны с любовниками. А любовники обожают пляжи, обнаженные тела и девчонок, которые выглядят как Лайза Родригес, когда она строит глазки какому-нибудь несчастному простофиле. Поэтому начнем с этого, ладно? На наше счастье, Флорида находится прямо у нашего порога, так что недостатка в песке не будет. Кстати, — она добавила в голос немного энтузиазма, — у меня есть вроде бы неплохая идея для этого аромата.
Все внимательно слушали. Мэри Макгрегор Уитни никого не могла обмануть своим крайним пессимизмом, своими заниженными оценками, своими постоянными сетованиями, что жизнь — это скука, ниспосланная лично ей. Ее послужной список свидетельствовал, что все это сплошная ложь. Это был фасад, не более того. Истина заключалась в том, что Мэри блистательно вела дела фирмы и была крепким орешком. Об этом говорили ее многомиллионные доходы. Стив, который только что прилетел из Нью-Йорка, наклонился вперед, чтобы услышать «неплохую» идею, которая будет больше чем хорошей.
— Флакончики для духов такие бесполезные, такие уродливые, и в наши дни никто не хочет тратить деньги на этот хлам, если не считать психопатов, которые платят за них как за модерновое искусство. Я вообразила себе флакончик, который по форме будет напоминать раковину, по-настоящему прекрасную, опаловую, с потрясающе обработанной поверхностью. Ее можно будет носить на шее, как драгоценность, на простом ярком шнурке. Где бы вы ни были, ваши духи с вами. Вы можете носить их на пляже, в море, в постели… Везде, где вам захочется возбудить мужчину, который с вами рядом.
— Мне это нравится, — сказала Криста. — В моде сейчас будет купальник и тренировочный костюм, в котором можно пойти на пляж и в спортивный зал, а потом и на вечеринку. Духи на шнурке на шее будут великолепно сочетаться с таким костюмом.
— Ты, Криста, попала в точку. Это именно для молодых и легкомысленных, которые ненавидят сумочки и никогда не знают, в какую минуту им захочется приятно пахнуть.
— Отлично, значит, мы можем снимать здесь, в псевдоцивилизации. Мне это сильно облегчит работу. Любовные сцены на песке, молодые крепкие тела, пламенные очи… Это будет здорово. Есть какие-нибудь идеи в отношении конкретного места? — высказался Стив.
— М-м-м, — рассеянно промычала Мэри. — Криста знает Южную Флориду как никто. Я тоже знаю эти места. Есть отличные дикие бухточки. Драй-Тортугас, например, неподалеку от Ки-Уэста. Криста смогла бы там подобрать то, что осталось от нашего милого друга Питера Стайна. Если когда-нибудь «Мечта, которая мне снилась» будет закончена, нам придется благодарить тебя, Криста, за то, что ты спасла ему жизнь.
Мэри весело рассмеялась, заметив, как покраснела Криста.
— Как ты поладила с ним? — поинтересовался Стив.
— Не слишком успешно.
— Криста свела его с ума. Нам всем было предложено пойти кое-куда, после чего Питер покинул мою вечеринку. По крайней мере, тут он проявил вкус, надо отдать ему должное. Вечеринка была ужасная!
— О Мэри, зачем так говорить! Это была замечательная вечеринка.
— Может быть, для тебя, дорогая. Тебе не пришлось получить на закуску теннисный павильон. Как только все это отойдет в прошлое, я сделаю из этой суки Родригес бифштекс по-татарски.
Криста рассмеялась над выражением трансцендентальной грусти, которое Мэри, отчасти шутливо, напустила на себя. Что бы она ни увидела в теннисном павильоне, это не изменило ее решения использовать Лайзу в рекламной кампании. Остальное не имело значения.
— Все это ставит перед нами еще одну проблему, — заявила Криста. — Нам нужен мальчик.
— Да, я знаю, но нужны ли мы мальчикам? — откликнулась Мэри.
— Для снимков, — возразил ей Стив.
Шутки Мэри были слишком похожи на его собственные, чтобы ему нравиться. Стив прилетел в Палм-Бич утренним рейсом и успел обсудить с Кристой по телефону план действий. Для начала нужно было выяснить кое-какие подробности о духах, решить зрительный образ кампании и выбрать место для съемок. Потом подобрать мужчину — партнера Лайзы.
— А почему, собственно говоря, я должна беспокоиться, кого вы используете? У нас есть самая лучшая девушка и, как мне говорили, лучший фотограф. Мальчик — дело десятое.
— Мы хотим пригласить Роба, — сказала Криста.
— Роба? Мы?
Мэри Уитни редко удивлялась. На этот раз она действительно удивилась.
Криста глубоко вздохнула.
— Послушай, Мэри, если отбросить все личное, то я уверена, что он прекрасно подойдет для нашей рекламной кампании. У нас есть Лайза, у которой профиль самого высокого класса. Если рядом с ней будет парень, которого никто не знает, — это как раз то, что надо. Говорю тебе, с точки зрения фотокамеры, он абсолютно подходит. Я сегодня утром пригласила его и показала Стиву. Стив согласен со мной. Он даже больше полон энтузиазма, чем я. А Лайза просто на седьмом небе. У нее случаются взбрыки. Будет замечательно, если мы сумеем создать хороший эмоциональный контакт между нею и парнем. Во всяком случае, в этом есть смысл.
— А теперь, полагаю, ты собираешься сообщить мне, что минуту назад подписала контракт с моим тренером по теннису и требуешь с меня на это миллиард долларов. Не забывай, дорогая, что мы отлично с ним ладили за пятьдесят долларов в час, пока здесь не появилась твоя бродячая труппа.
— Роб даже не уверен, хочет ли сниматься. Не знает, сможет ли. Я подкинула идею, только и всего. Конечно, перво-наперво ее надо было обкатать с тобой.
Мэри Уитни молчала. Она оценивала сложившуюся ситуацию. Вдруг все захотели Роба. Лайза. Криста. Стив Питтс. Черт побери, она и сама хотела его! Интерес Кристы к Робу, надо полагать, чисто платонический. Мэри подозревала, что интерес фотографа не столь уж платонический.
— А что вы думаете о нашем Робе, мистер Питтс? Полагаю, нам следует это знать.
— Он естественен. Криста права. У него лицо, какие войдут в моду завтра, а тело — писк сегодняшней моды. В нем есть невинность, которая компенсирует безмерную сексуальность Лайзы. Я думаю, это даст волшебную комбинацию.
Стив Питтс подумал, не зашел ли он слишком далеко. Но он говорил искренно. Парень включил его мотор, как профессиональный, так и другой. Это облегчает работу. Это означает, что при фотографировании его физическое вожделение сольется с творческим началом и даст бурный художественный всплеск.
Глаза-бусинки Мэри Уитни заглянули в глубину его души.
— Та-а-к, — протянула она. — Похоже, мое маленькое открытие — этот мальчик — завоевало сердца всех. Будем надеяться, что он станет способствовать распродаже моей парфюмерии с таким же успехом, как возбуждает гормоны.
— Понимать это как согласие? — спросила Криста.
— Послушай, дорогая, здесь дирижируешь ты. Вот и валяй, играй. Но имейте в виду одно, мальчики и девочки. Не приходите ко мне жаловаться, если все это кончится слезами.
Мэри стучала пальцами по столу, хмурилась и смотрела в сторону моря поверх лужаек, выглядевших так, словно над ними потрудилась маникюрша Жоржетт Клинджер. «И какого черта я вдруг так разозлилась?» — спросила себя Мэри Уитни.
23
«Бильбоке» был одним из самых модных ресторанов в Нью-Йорке. Мало кто знал о нем, и постоянных посетителей это вполне устраивало. Для его малой известности было несколько причин. Снаружи, на улице, не имелось никакой рекламы. Заказать столик заранее вы не могли. Ресторанчик был меньше, но освещен гораздо лучше, чем гауптвахта в Калькутте. Заправлял рестораном Жак — прекрасный человек, но француз, эксцентричный, с которым трудно было иметь дело, если, конечно, он не знал вас и не любил. В течение длительного времени в «Бильбоке» подавали только холодные закуски, поскольку в нем практически отсутствовала кухня. Теперь она появилась, и отпала необходимость приносить горячие блюда из заведения через дорогу. Публика здесь была смешанная, но не мусор. Члены бывших балканских королевских семей, девушки, работающие на аукционе Сотби, студенты, топ-модели в буквальном смысле тесно общались со звездами кино из Нью-Йорка и Голливуда. Столики стояли почти вплотную друг к другу, поэтому в часы ленча все посетители как бы превращались в одну большую компанию. Если вы заходили туда без четверти час и выглядели членом этой компании, то вам подыскивали местечко. Если же нет, вам приходилось гулять по тротуару до тех пор, пока клиенты не разойдутся. Это труднопереносимо летом, а уж зимой на это способны только стоики и мазохисты.
Однако Джонни Росетти — исключение, подтверждающее правило, — в «Бильбоке» имел зарезервированный столик на четверых. И только в том случае, если он не появлялся до половины второго, столик разрешали занять другим гостям.
Сегодня Джонни восседал за ним, будучи раздражен больше обычного. Утром он прочитал в газетах сообщение о Кристе, о ее агентстве, о Лайзе Родригес, Стиве Питтсе и о рекламной кампании Мэри Уитни. Джонни злобно рассматривал публику, заполнившую «Бильбоке», и мечтал о мести.
Девушка, сидевшая напротив него, спиной к залу, заставила бы взбодриться любого посетителя ресторана. Ростом в сто восемьдесят пять сантиметров, эта чернокожая красавица обладала мечтательными глазами, роскошным бюстом и такими губами, которые по виду могли осчастливить всякого до конца жизни. Мона была девушкой агентства «Элли» во всех смыслах этого слова, но к тому же она была девушкой Джонни, занимающей особое место… счастливой и довольной своей ролью «главной жены», как это называют в исламском мире. Девушка, сидевшая сбоку от Джонни, была ее соперницей, белокожей, или, вернее, загорелой до медового цвета, после съемок на Сейшельских островах. Ее светлые волосы были острижены в стиле паж. Синие глаза, решительный подбородок и припухлый ротик — это все, что вы могли увидеть из ее прелестей, поскольку лучшая ее часть была скрыта. Уютно устроившаяся на банкетке мальчишеская задница представляла собой то, чем Джонни не мог пресытиться. Звали ее Сисси. Они с Моной были подругами-соперницами. Сейчас они обе старались вывести Джонни из его дурного расположения духа.