— Вот уж никогда не думала, что Лайза уйдет от тебя, — говорила Мона. — Я хочу сказать, ведь это ты ее создал.
Джонни склонился над салатом из сельдерея и проигнорировал эту демонстрацию солидарности. Он помахал через весь зал Говарду Штейну, волшебнику из ночного клуба. В его «О-баре» Джонни по вечерам надирался коньяком.
— Да, и Криста оказалась такой пройдохой, — заметила Сисси, откидываясь назад, чтобы встретиться взглядом с югославским принцем, сидевшим в другом конце ресторана. — Она никогда никому не говорила, что подумывает открыть собственное агентство.
— Угу, — буркнул Джонни, не проявляя никакого интереса к разговору.
Фотомодели никогда не располагали серьезной информацией. Они специализировались на сплетнях, к которым Джонни испытывал предрасположение в последние годы. Но не сегодня. Сегодня все было иначе.
Он посмотрел на своих девушек. Они для него представляли собой деньги, но не только деньги. Это были игры, разные штучки, развлечения для парней. Они играли роль прекрасных пешек на шахматной доске его жизни, дорогостоящих, полезных, которые порой в один прекрасный момент превращались в королев. Криста стала королевой. Лайза тоже. А теперь обе они предали его. Джонни допил свой бокал и жестом показал официанту, чтобы тот принес еще. Состояние похмелья отступало под натиском водки «Абсолют». Но настроение у Джонни не улучшалось.
— Что сейчас представляет собой Саут-Бич? — спросил он наконец.
Могут же эти девушки сообщить ему хоть что-нибудь. Саут-Бич был новым горячим местом в Майами, где суждено было процветать фотомоделям. Джонни упустил его три года назад, не сумев разглядеть его будущего. Теперь, по всей видимости, это будущее наступило. Компания «Форд» открыла там свое отделение, то же самое сделали «Клик» и многие другие модельные агентства. В буме принимали участие все журналы начиная с «Вог». Прошел слух, будто Южная Флорида оттесняет Лос-Анджелес на третье место по количеству агентств, занимающихся фотомоделями. Плохо, что «Элли» не в их числе. Еще хуже то, что начинающее агентство Кристы Кенвуд обосновалось именно там.
— Замечательное место, — заявила Мона. — Мы всегда останавливаемся в «Парк-Сентрал», это шикарный отель. Там есть прекрасные рестораны «Одджи» и «Мезотинто», мы там обедаем.
— «Мезанотта», — поправила ее Сисси, раздраженная тем, что Мона опередила ее. — Оттуда мы отправляемся в «Семпер», бар с пианино, а позднее, когда мы уже набираемся, идем танцевать в «Варшаву».
— А музыка там играет так громко, что прямо сердце прыгает в груди. Я хочу сказать, что вот там и есть настоящее буйство, а все твои помощнички, сидя в Нью-Йорке, только придумывают такие сцены, считая, будто Флорида просто дыра. На самом деле как раз там все крутится.
Мона замолчала, чтобы проверить, как действуют ее подбадривающие слова. Росетти взглянул на нее, лицо его не выражало ничего.
— Хотите нюхнуть? — спросил он.
Глазки девиц заблестели. Конечно, хотят.
Джонни полез в карман и вытащил оттуда пакетик. Обе девушки встали. Все разговоры в «Бильбоке» смолкли. Когда встают две топ-модели, то есть на что посмотреть. Какими высокими они могут оказаться? До неба? Белая и черная, четыре потрясающих ноги, две туго обтянутые попки, едва прикрытые одинаковыми черными юбочками. Вперед, Джонни! Если бы только секс был так же хорош, как эти девки!
Болтовня за столиками возобновилась, когда девушки проследовали прямиком в туалет. Мужчины вернулись к своим стаканам, расправляя плечи, чувствуя, как взыграли в них гормоны.
Джонни откинулся на спинку стула. Криста обвела его вокруг пальца. Она украла его доход, утащила из-под носа самую выгодную рекламную кампанию за всю историю высокой моды, изъяла из употребления лучшего фотографа. Она открыла конкурирующее агентство в новой и самой горячей точке, а ее годовой доход уже превышает его прибыль. Это даже не конкуренция. Это война! Страны сражаются за нефть, за жизненное пространство, за выход к морю. Это проблема выживания. Но здесь фигурировало нечто большее. Личное!
Джонни оглядел ресторан. Вокруг царила легкая, веселая атмосфера, богатые и беззаботные люди обменивались шутками, флиртовали. Но в том углу, где сидел он, готовилось иное блюдо — месть, огромный, свинцовой тяжести пудинг, начиненный ненавистью и угрозой. Росетти уже представлял себе, как он наподобие бомбы обрушится на голову Кристы Кенвуд.
Девушки, возбужденные, вернулись за столик.
— Слышишь, Джонни, эта твоя подружка не давала мне нюхнуть, пока я не поцелую ее. Представляешь? Кого ты теперь нанимаешь, лесбиянок? Ну-ну, детка, где это ты научилась так целоваться?
Мона говорила и смеялась так громко, что ее могли слышать все вокруг, и Сисси тоже смеялась, поддерживая товарку в надежде поднять у Джонни настроение. Он любил такие шутливые разговоры, они его веселили, он размягчался и становился щедрее с наркотиками и мог переговорить с дельцами, чтобы девушки получили больше заказов, заработали бы больше денег и урвали бы немножко славы, которой им так хотелось.
— Не слушай ее, Джонни. Мона пристает ко мне с тех пор, как мы были в Перу. Она просто изматывает меня. Эй, Мона, ты видишь того вон чудика-туриста?
Джонни снисходительно улыбнулся. Он понимал, что они делают, и ему это нравилось. Они старались угодить ему. И после ленча, после еще нескольких стаканов он даст им возможность ублажить его как следует. М-м-м! Это будет приятно. Иногда он думал, что любовь слишком хорошая штука, чтобы люди занимались ею.
Джонни посмотрел на Мону. Посмотрел на Сисси. Которая из них станет орудием его мести? Которая более послушна, кому можно больше доверять, кого из них безболезненнее потерять? Мона была главной в течение шести месяцев. Ее время кончается, и она знает это. Поэтому боится и отчаянно старается удержаться. Она захочет поверить в ложь, которой будут его обещания. И вдобавок это оставит Сисси рядом с ним и освободит место для новой девушки, которой может оказаться англичанка или лучше — бразильянка, та, с необыкновенными ногами и титьками, смахивающими на торпеды.
— Мона, — сказал он.
Она обернулась, губы и глаза ее блестели, сердце стучало. Она улыбнулась ему. Она по-прежнему его девушка номер один. Он по-прежнему занимается ее карьерой, ее делами, он ее бог и хозяин. Ничто не изменилось. Ничто и не должно измениться.
— Мона, я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.
— Для тебя, Джонни, все что угодно!
Ее слова прозвучали очень искренне.
— Я хочу, чтобы ты пошла работать в агентство Кристы Кенвуд, — сказал он.
24
Криста проскользнула в книжную лавку. Здесь было тихо и прохладно — настоящее убежище от бьющей в глаза вульгарности Дюваль-стрит. Эта лавка напоминала ей Лондон или Гринвич-Вилледж в Нью-Йорке — места, где к чтению относятся серьезно. Здесь не бывало ни безвкусных реклам бестселлеров, ни флагов, ни гор книг, отпугивающих уже одним своим количеством. Тут хватало места, чтобы побродить между книжными полками, стояла пара кресел для посетителей, которые хотели просмотреть какую-нибудь книгу. Здесь царила атмосфера диккенсовских времен, напоминавшая вам, что книги — это пища для ума, а не закуска для воображения, которую можно проглотить между двумя станциями метро.
Криста знала, что ищет, и опять ее охватило непонятное чувство вины.
— У вас есть какие-нибудь книги Питера Стайна? — спросила она девушку за прилавком.
— Вон та стена, — последовал серьезный ответ.
Криста прошла в направлении, которое указывал палец. Продавщица слегка преувеличила: на полках стояли книги не одного только Стайна. Он находился там в хорошей компании побывавших в Майами писателей. Хемингуэй, Макгуане, Теннесси Уильямс — все они наслаждались тропическим одиночеством этого города на самой окраине Америки, в том числе и этот невозможный мужчина, чью жизнь она спасла. Криста обнаружила на полке десять экземпляров «Детской игры». Взяла в руки один из них и посмотрела на последнюю сторону обложки, с которой на нее обвиняюще уставилась его физиономия. Фотографу удалось уловить агрессивность этого лица, беспокойство и, конечно же, обаяние. Она улыбнулась. Он отвечал ей сердитым взглядом. Криста положила книгу на прилавок. Она решила купить ее. Потом стала просматривать другие заголовки. «Здесь нельзя приземляться», судя по аннотации, был страстным антивоенным гимном, рассказывающим о смелости человека, который отказывается убивать, и противопоставляющим его тем, кто, не рассуждая, подчиняется приказам, не задает никаких вопросов и ни о чем не мечтает. Криста положила эту книгу поверх «Детской игры». Следующая книга, попавшаяся ей на глаза, называлась «Мужчина, который любил мужчин». «Восхитительный полет воображения гетеросексуала в мир геев», — было напечатано на клапане обложки.
Три книги. Три совершенно разных предмета исследования. Но Криста уже могла определить их общую тему. Герои Питера Стайна — одиночки, стоящие вне общества. Они бросают вызов условностям. Они отказываются от легкой жизни и ищут трудностей, и когда наконец умирают, то оказываются живы в призрачном мире. Интеллектуальные диссиденты, гомосексуалисты, дети — все они со стороны смотрят на этот уютный, взрослый, нормальный мир.
— Я получаю по три бакса с книги, — раздался голос у нее за спиной.
Криста резко обернулась. О Боже, нет! О Боже, нет! Он склонил голову набок, вопросительно глядя на нее. Его лицо было темнее, чем ей помнилось, зубы белее, необыкновенные глаза еще неотразимее. На нем были мешковатые шорты цвета хаки, простенькая белая тенниска, а волосы представляли настоящий гимн анархии.
— О Боже, как вы меня напугали! Застукали в тот момент, когда я покупала ваши книги.
— Совершенно верно, застукал, — сказал Питер Стайн, блеснув глазами. — Надеюсь, вам удастся выжить после депрессии, которую они вызывают.
Криста вспыхнула при этом напоминании о вечеринке. Каждое слово из той их перебранки отпечаталось в ее мозгу.
— На самом деле, ваши книги по-своему увлекательны. Вы разозлили меня тогда. Наверное, я хотела причинить вам боль.
Теперь она улыбалась, глядя ему прямо в глаза, оправившись от первоначального шока. Криста не извинялась за тогдашние свои слова, так как говорила то, что чувствовала. Он тоже, по всей видимости, не намеревался приносить извинений.
— Что привело вас в Ки-Уэст? — Вопрос был задан с глубокой заинтересованностью, а не просто ради поддержания светской беседы.
— Я подыскиваю место съемок для рекламной кампании Мэри Уитни.
— Подыскиваете в книжной лавке?
— Я хотела спрятаться тут от жары. — Солгав, Криста покраснела.
— А я прихожу сюда иногда, чтобы спрятаться от мира.
— Я думала, что писателям хотелось бы сбежать от книг.
— Писатели хотят сбежать от самих себя. Книги служат спасательным люком, только если они написаны кем-то другим.
Питер рассмеялся коротким невеселым смешком, который только подчеркнул серьезность его слов. Он выглядел абсолютно трагически, стоя с опущенными плечами, словно нес на них всю тяжесть своего искусства.
— У вас это звучит как кровь, тяжелый труд, пот и слезы.
— Но делать-то надо, — сказал он просто.
— Предполагаю, рекламные фото делать не обязательно.
Его молчание говорило о том, что он с этим согласен, но теперь это выглядело иначе. Он не хотел принижать ее. Вероятно, помнил, чем это грозит.
— Какую из книг мне следует прочитать в первую очередь?
— Я думаю, книгу про детей.
Питер Стайн улыбнулся, на этот раз тепло, напоминая ей, что она говорила по поводу «Детской игры», но промолчал. Не хотел развивать эту тему.
— Это ваша любимая книга?
— Во всяком случае, не самая нелюбимая. Трудно быть довольным собой. Всегда есть лучший способ сказать что-то.
Питер махнул рукой, словно отбрасывая эту проблему и в то же время подчеркивая ее важность. Критические оценки качества и количества его произведений явно значили для него не больше, чем отдаленный звук в лесу. Судья был внутри, и судья этот был беспощаден.
Криста испытывала странное возбуждение. Она была здесь раньше, на книжной ярмарке в Майами, и память рисовала ее душе прекрасные образы и играла удивительную музыку.
— Что вы сейчас собираетесь делать? — неожиданно и почти гневно спросила она и вскинула руку, на которой были часы, словно хотела этим что-то сказать. — Вы не хотите пригласить меня на ленч?
Похоже, писатель искренне удивился. Он пристально посмотрел на нее, оценивая ее как личность, которую стоит или не стоит приглашать на ленч. Видно было, что ему «и хочется, и колется». В нем происходило просто какое-то раздвоение личности.
— Да! — выпалил вдруг Питер, не давая себе времени передумать.
— Отлично! Замечательно! Где? — не могла удержаться Криста. Она всегда отличалась напористостью. Облегчение охватило ее. Она хотела еще хоть какое-то время побыть с этим мужчиной. Ни о чем большем она пока не задумывалась.
— Бог ты мой! — выговорил он. — У меня ведь с собой нет ни денег, ни кредитной карточки.
— У меня есть. Я угощаю. Кроме всего прочего, вы позволили мне спасти вашу жизнь.
Криста просто не в силах была справиться с собой. Она испытывала слишком сильное желание пробиться сквозь его серьезность. Когда у нее вырвались эти слова, она мысленно замерла. Но он только засмеялся и снова посмотрел на нее, как смотрят и смотрели на нее все мужчины, но на этот раз она знала, что для нее это очень важно. Он разглядывал ее фигуру, ее груди, ее губы и волосы. Криста чувствовала, как согревает его ее теплота, как очаровывает его ее очарование, и Криста благодарила Господа Бога за все то, чем он одарил ее… А впереди предстоял ленч.
Она заплатила за его книги, и они вместе вышли на улицу. Летняя жара приняла их в свои влажные объятия.
— Вы знаете здесь подходящее место?
— Знаю кое-какие заведения.
Он зашагал быстро, ловко обходя туристов, и Криста поняла, что у него существует некое неписаное правило, запрещающее при ходьбе разговаривать. Потом они сели на мопед, но тоже в полном молчании. Вскоре они уже маневрировали между скоплениями машин, катили мимо рыбацких шхун и нарядных яхт в старой части Ки-Уэста. Полагающихся мотоциклистам шлемов у них, конечно, не было, и соленый бриз трепал волосы Кристы, напоминая о нереальности всего происходящего. Поначалу она старалась не держаться за него и пыталась усидеть на мотоцикле, как на брыкливой лошади, вцепившись руками в седло. Потом расслабилась и положила руки ему на бедра. И вот тут что-то произошло. Ее пальцы стали странным образом сверхчувствительны. Она ощутила упругость его поясницы. Его запах смешивался с запахами моря. Криста никогда прежде не испытывала такого прилива энергии. Эту энергию излучала его спина, обволакивая молодую женщину атмосферой напряженности. Он склонился над рулем мопеда, сосредоточившись на дороге. Но это был только мимолетный, проходной момент в его жизни. Вскоре этот момент останется позади, вместе с Кристой, и эта мысль рождала сожаление, столь же болезненное, как и другие, которые пережила Криста.
Неожиданно он свернул налево. Мопед пошел юзом и, взвизгнув шинами, остановился, оставив следы торможения у самой кромки воды. Питер обернулся, и на лице его была улыбка непослушного школьника.
«Ну вот! Я напугал вас! Разве не весело?» — говорила эта улыбка. Она не вызывала раздражения, а была очаровательна, поскольку исходила от него. Криста не чувствовала себя строгой родительницей. Она ощущала себя таким же ребенком. Теперь для нее не было загадкой, как он мог сочинить книгу вроде «Детской игры».
— Вот здесь мы и поедим.
Это был вовсе не ресторан, как она ожидала. Столики стояли под открытым небом, они выгорели под солнцем и были изрезаны ножами. Стулья выглядели так, словно ими били по головам. На них сидели люди, которые выглядели так, словно их били этими стульями. За полуразрушенной стойкой стояла сильно помятая жизнью барменша. Черная доска позади нее сообщала, что сегодняшний улов — морской окунь. Истрепанные непогодой веревки ограждали «ресторан». Лежали обломки бакенов, парочка старых якорей, висели рыбацкие сети — все это смахивало на декорации какой-то бродвейской постановки из жизни рыбаков. Но на самом деле все здесь было настоящим. Если бы постоянных клиентов бара алкоголь не лишил памяти, они могли бы поклясться в этом.
— Привет, Донна. Поздно легла вчера?
— Привет, Пит. Скорее рано. Во всяком случае, солнце уже взошло.
Пит? Такое сокращение его имени шокировало Кристу.
— Как окунь?
— Он чувствовал себя гораздо лучше в воде Гольфстрима в шесть часов утра.
— Выдави на него сок лайма и скажи Сету, чтобы не жалел чеснока. Нам две порции и две миски рыбной похлебки для начала. Бутылка охлажденного «Шардоне» — и мы приступим к делу.