— Не думаю. На мой взгляд, он вполне здоров. Много работает, это да. Ты же знаешь, что его отставка теперь пошла по боку и он принимает участие в работе правительства. Или, точнее, того, что сейчас от него осталось. После Вторжения они отозвали его из отставки; ну, он, по-моему, и сам был не против. Он ничего не рассказывал в деталях, только упомянул, что недавно был в составе делегации, которая встречалась с Пришельцами. Попытка вступить с ними в переговоры.
Глаза у Ронни расширились.
— Шутишь? Расскажи поподробнее.
— Это все, что мне известно.
— Интересно, очень интересно.
Ронни отшвырнул полотенце, натянул трусы, и приступил к процессу выбора брюк на сегодняшний вечер. Отложил в сторону одни, другие, третьи и со скептическим видом принялся рассматривать четвертые, дергая себя за кончики светлых усов.
— Не можешь побыстрее, Рон? — Энс чувствовал, что его терпение истощается,— оно и было не так уж велико в отношении брата.— Осталось несколько минут. Он ждет нас точно в семь, чтобы выпить перед обедом. Надеюсь, ты помнишь, насколько он пунктуален.
Ронни мягко рассмеялся.
— Я ведь раздражаю тебя, правда, Энс?
— Любой, кому нужно больше пятнадцати минут, чтобы выбрать рубашку и брюки для неофициального семейного обеда, раздражает меня.
— Пять лет прошло с тех пор, как мы в последний раз с ним виделись. Я хочу предстать перед ним в лучшем виде.
— Ладно, только давай побыстрее.
— Скажи мне вот еще что,— Ронни, наконец, выбрал брюки и теперь натягивал их.— Что это за женщина, которая показывала мне комнату? Она сказала, что ее зовут Пегги.
Внезапно появившийся в глазах брата блеск не понравился Энсу.
— Его секретарша. Она из Лос-Анджелеса, но он встретился с ней в Вашингтоне, на совещании в Пентагоне сразу после Вторжения. Пришельцы еще в первый день захватили ее в плен. А в Вашингтон ее привезли, чтобы она рассказала, что видела. Она встретилась с Синди на борту их корабля.
— Надо же, до чего мир тесен.
— Очень тесен. По словам Пегги, Синди произвела на нее впечатление сумасшедшей.
— Кто бы стал спорить. А что, Пегги и Полковник?…
— Полковнику нужен помощник на ранчо, а она ему нравится, и ее, похоже, ничто не держит в Эл-Эй. Вот он и предложил перебраться сюда. Больше я о ней ничего не знаю.
— Очень привлекательная женщина, как считаешь?
Энс на мгновение закрыл глаза, медленно вдохнул и выдохнул.
— Оставь ее в покое, Рон.
— Да ради Христа, Энс! Совершенно невинное замечание!
— Свое последнее невинное замечание ты сделал в возрасте семи месяцев — «гу, гу, гу».
— Энс…
— Ты знаешь, что я имею в виду. Оставь ее в покое.
В глазах Ронни появилось выражение недоверия.
— Ты хочешь сказать, что она и Полковник… что он… что они…
— Не знаю. Не хотелось бы думать, что это так, но точно не знаю.
— Если между ними ничего нет, а я случайно оказался здесь, а она случайно одинокая привлекательная женщина…
— Она нужна Полковнику. Она поддерживает жизнь в этом доме и, как мне кажется, в нем самом. Я знаю, как ты можешь вскружить женщине голову, и не хочу, чтобы ты проделал это с ней.
— Ты дерьмо, Энс,— это было сказано спокойно, почти дружелюбно.
— И ты тоже, братец. А теперь будь добр, надень ботинки, и пойдем выпьем с нашим общим отцом.
За последний час напряжение переместилось из головы Полковника в область груди и дальше вниз, а теперь собралось в животе и жгло его, словно раскаленное железо. Даже за все годы Вьетнама он никогда не испытывал такого глубокого, граничащего со страхом беспокойства, как сейчас, в ожидании встречи с младшим сыном.
Но на войне, думал он, беспокоиться нужно лишь о том, убьют тебя или нет. И если действовать с умом — и в случае удачи, конечно,— можно перехитрить противника и избежать этого. Сейчас, однако, в качестве противника выступал он сам, и проблема состояла в том, чтобы ни в коем случае не утратить самообладание. Он должен сдержаться, несмотря ни на что. Это семейное Рождество, и нельзя портить всем праздник, а именно этого Полковник опасался больше всего — испортить его. Он вообще почти ничего не боялся, даже смерти, но сейчас его просто трясло от страха, что при одном взгляде на Ронни накопившееся в сердце чувство разочарования и обиды выплеснется наружу.
Однако ничего похожего не произошло. Энс вошел в комнату вместе с Ронни, держась на полшага позади него. Полковник стоял между Розали и Пегги и внезапно почувствовал, что его сердце в одно мгновение растаяло, когда он, наконец, увидел здесь, в собственном доме, своего крупного, сильного, светловолосого и румяного младшего сына. Теперь вместо проблемы, как бы сохранить самообладание, возникла другая — как бы удержаться от слез.
Все будет хорошо, с облегчением подумал Полковник, чувствуя легкое головокружение. Кровь по-прежнему гуще воды, даже сейчас.
— Ронни… Ронни, мальчик…
— Привет, па, ты отлично выглядишь! Несмотря на все, что творится.
— И ты. Потолстел немного, а? Но ты всегда был у нас не из самых худеньких. И ты, конечно, уже не мальчик.
— Тридцать девять в следующем месяце. Еще год, и стану стариком. Ох, па… па… Так чертовски долго…
Внезапно они оказались в объятиях друг друга. Ронни с силой похлопывал отца по спине, тот от всей души прижимал его к себе. Когда они наконец оторвались друг от друга, Полковник предложил всем выпить. Ронни он протянул крепкий двойной скотч, помня, что тот предпочитает именно его, а Энсу — херес, теперь Энс не пил ничего более крепкого. После этого Ронни двинулся в обход комнаты, здороваясь со всеми. Сначала со своей сестрой Розали, потом с Кэрол, с унылой кузиной Элен и ее уравновешенным братом Полем, с неуклюжим мужем Розали Дугом Геннетом и их прыщавым толстяком-сыном, а под конец — с ребятишками Энса, подбросив в воздух всех троих сразу, двойняшек и Джилл…
Ох он и ловок, Ронни, подумал Полковник. Покоритель сердец. Полковник тут же прогнал эту мысль, понимая, что она может не довести его до добра.
Когда Ронни подошел к Пегги Габриельсон, она выглядела немного взволнованной. Может, под влиянием магнетической харизмы, включенной Ронни на полную мощность, а может, потому, что он был в семье парией, и она знала об этом. Непослушный сын, беспринципный человек, с которым Полковник годами не поддерживал отношений, а теперь вот по какой-то причине захотел вернуть в лоно семьи.
Вручив всем выпивку, Полковник громко объявил:
— Думаю, всех вас интересует один вопрос: почему я собрал всех вас здесь сегодня вечером? Вообще-то я надеюсь, что вы пробудете на ранчо еще несколько дней. Согласно моему плану, мы будем много есть и пить, а также обсуждать Высокие Материи,— последние слова он подчеркнуто выделил.— Выпивка запланирована на…— он выдержал драматическую паузу и бросил взгляд на свои наручные часы,-…ровно на девятнадцать ноль-ноль, и сейчас именно столько; за ней последует обед. А Высокие Материи отложим на завтра или на последующие дни.— Он поднял стакан.— Счастливого Рождества вам всем! Все, кого я люблю в этом старом исстрадавшемся мире, стоят сейчас передо мной. Это замечательно, совершенно замечательно… Наверно, с возрастом я стал слишком сентиментален?
Они согласились, что этим вечером у него есть все основания впасть в сентиментальность. Но кое-чего они пока не знали. А именно, что его сентиментальность — не целиком, но в значительной степени,— не более чем тактический маневр, так же как и примирение с Ронни. У Полковника было кое-что припрятано в рукаве.
Он обошел комнату по часовой стрелке, уделяя каждому немного времени, а Ронни двинулся в противоположном направлении, и в конце концов они встретились лицом к лицу, отец и сын. Полковник видел, что Энс издалека наблюдает за ними, готовый в любой момент броситься на защиту отца; очевидно, он воображал себя чем-то вроде амортизатора. Но Полковник незаметно покачал головой, и Энс отвернулся.
— Я ужасно рад, что ты здесь сегодня вечером, сын,— негромко обратился к Ронни Полковник.
— Я тоже рад. Знаю, у нас были проблемы, па…
— Забудь о них. Лично я так и сделал. Когда в мире творится такое, мы не можем позволить себе роскоши враждовать с теми, в ком течет наша кровь. Ты выбрал свою жизнь, не считаясь с моими желаниями. Пусть так. Сейчас мы снова стоим перед выбором. Пришельцы изменили все — понимаешь, что я имею в виду? Они изменили наше будущее и чертовски умело стерли наше прошлое.
— Рано или поздно мы найдем способ избавиться от них. Согласен, па?
— Найдем ли? Хотелось бы мне знать.
— Что это? Неужели я слышу пораженческие настроения^ твоем голосе?
— Назови это лучше реализмом.
— Ушам своим не верю. Полковник Энсон Кармайкл III, и вдруг говорит такие вещи!
— Строго говоря,— улыбнулся Полковник,— я теперь генерал Калифорнийской Армии Освобождения, о которой вряд ли кто-нибудь из вас слышал. Я, кстати, собираюсь поговорить с вами о ней. Мне, однако, привычнее думать о себе как о Полковнике, и вы можете поступать так же.
— Я слышал, ты встречался с Пришельцами лицом к лицу. К слову, у них вообще-то есть лица? Ты был там, смотрел им в глаза и наверняка задал им хорошую взбучку. Так ведь, па?
Похоже, ему действительно интересно, подумал Полковник. Что само по себе очень необычно для Ронни.
— Более или менее,— ответил он.— Скорее менее, чем более.
— Расскажешь?
— Не сейчас. Это было… не слишком приятно. А сегодня вечером я хочу говорить только о приятном, и больше ни о чем. Ох, Ронни, Ронни, бездельник ты и бродяга… Ох, как же я счастлив, что вижу тебя…
Не слишком приятно… Это было слабо сказано, если иметь в виду встречу Полковника с чужеземцами. Но она была необходима и до известной степени оказалась очень поучительной.
Таинственная легкость, с которой в одночасье оказались разрушены все структуры человеческого общества после появления Пришельцев,— вот то, чего Полковник никак не мог постигнуть, а уж тем более принять. Все эти правительственные учреждения, все эти законы и конституции, все эти военные организации с их выработанными веками кодексами чести и беспрекословного повиновения — после тысячи лет цивилизации они рухнули, точно карточный домик. Один мощный порыв ветра из чужого пространства — и за одну ночь их унесло прочь. Пришедшие им на смену мелкие псевдоуправляющие структуры были скоплением или местных головорезов, или всяких болтунов, только делающих вид, что их волнует закон и порядок, а на самом деле борющихся с другими группировками.
Почему? Почему? Черт возьми, почему?
Кое-что, конечно, стало результатом трагического распада системы электронной коммуникации, от которой мир в последнее время так сильно зависел, и порожденного этим распадом хаоса. То, на что в Римской империи ушло триста лет, гораздо быстрее происходило в мире, которому для поддержания жизни требовалась постоянная циркуляция информации. Но дело не только в этом.
Не было никакого открытого нападения или хотя бы угрозы его. Пришельцы не устраивали ежедневных набегов на человечество, как это делали, скажем, орды Чингисхана. Они вообще редко покидали свои неуязвимые корабли, не отдавали никаких распоряжений и не выдвигали никаких требований. Они занимались чем-то, чего никто не понимал, и лишь время от времени выходили и слонялись вокруг с видом любопытных туристов.
Нет, скорее с видом хозяев, осматривающих имущество, недавно перешедшее в их владение. Туристы стали бы задавать вопросы, покупать сувениры, ловить на всех углах таксистов. Но Пришельцы не задавали вопросов и не пользовались наемным транспортом. Хотя… они, можно сказать, проявляли интерес к «сувенирам» и забирали то, что им понравилось или просто подвернулось под руку. Однако при этом ничего не платили и даже не притворялись, что вот, дескать, беру «с вашего разрешения».
И мир оказался беспомощен перед ними. Прочная на первый взгляд ткань человеческой цивилизации разлетелась вдребезги от одного факта их присутствия на Земле. Как будто Пришельцы испускали что-то вроде неуловимого ухом ультразвука, от которого все человеческие общественные структуры завибрировали и в одно мгновение рассыпались в прах, словно хрупкое стекло.
В чем секрет их могущества? Полковника мучил этот вопрос, ведь пока не начнешь понимать своего врага, нет ни малейшего шанса одолеть его. А Полковник мечтал дожить до того времени, когда мир снова обретет свободу. Наверно, глупо было на это надеяться в его возрасте, но уж очень хотелось. Это сидело у него в костях или, может быть, еще глубже, в генах.
И когда возникла возможность проникнуть в логовище врага и взглянуть в его мерцающие желтые глаза, он без колебаний ухватился за нее.
Никто не мог удовлетворительно объяснить, по каким каналам поступило от Пришельцев это приглашение. Они не разговаривали с людьми ни на одном из человеческих языков; более того, они вообще не разговаривали. Но каким-то образом сумели сообщить о своем желании встретиться с двумя-тремя умными, восприимчивыми землянами на борту своего флагманского корабля в Южной Калифорнии; встретиться, чтобы соприкоснуться разумами.
Неформальная группа, называющая себя Калифорнийской Армией Освобождения, к которой принадлежал и Полковник, неоднократно обращалась к базирующимся в Лос-Анджелесе чужеземцам с просьбой принять делегацию на борту их корабля, чтобы обсудить цель визита Пришельцев на Землю. На эти обращения не последовало никакого ответа, точно их и не было. Как если бы люди были муравьями, пытающимися вступить в переговоры с крестьянином, поливающим из шланга их муравейник; или овцами, стремящимися завязать диалог с теми, кто их стрижет; или свиньями и коровами, пожелавшими пообщаться с рабочими на бойне. Другая сторона как будто даже не замечала, что к ней обращаются с какими-то просьбами.
И вдруг, совершенно неожиданно, они, похоже, заметили. Все происходило окружным путем, не напрямую. Сначала те, кто носил Пришельцам схожие петиции в Лондоне, подверглись обработке с помощью телепатических методов принуждения, которые стали известны как Подталкивание; причем воздействие было комплексное и включало в себя в некотором роде как притяжение, так и отталкивание. В кругах Сопротивления проанализировали случившееся и пришли к выводу, что таким единственно доступным им способом Пришельцы пытались Подтолкнуть лондонцев к пониманию того, что они готовы встретиться с делегацией, максимум из трех человек. В Калифорнии, однако, а не в Лондоне.
Конечно, не исключалось, что их поняли совершенно неправильно. Ведь все основывалось на сплошных догадках, ничего определенного сказано не было. Это была проблема действия и реакции на него. Действие состояло в том, что могущественные, но немые силы совершали что-то; реакция же сводилась к правильному или неправильному толкованию этого действия. Между прочим, именно таким образом — изучая космические действия и расшифровывая их — земные астрономы обнаружили некоторые планеты Солнечной системы, о существовании которых даже не подозревали. Калифорнийцы решили допустить, что их интерпретация лондонских событий верна, и действовать в соответствии с ней.
Армия Освобождения избрала Джошуа Леопардса — за его антропологическую мудрость, Питера Карлайл-Макавоя — за общую сообразительность и научные прозрения и Полковника Энсона Кармайкла III, военного в отставке,— по множеству причин. Вот каким образом мягким осенним утром Полковник вместе с двумя другими посланцами землян оказался перед гладкой серой громадой корабля Пришельцев, того самого, с которого все началось, когда чужеземцы приземлились в долине Сан-Фернандо два года назад. Только Леопардс и Карлайл-Макавой, вот и все, что осталось в жизни Полковника — не считая Пегги Габриельсон — от того многолюдного, амбициозного и совершенно бесполезного совещания под девизом «Что-Мы-Будем-С-Этим-Делать», которое происходило в Пентагоне на следующий день после Вторжения.