Капитан в ближайшие дни выполнил это приказание.
В личном деле Попова ничего внушающего подозрение не оказалось. Закончил машиностроительный техникум по специальности механика. С 1932 по 1940 год работал механиком, а потом главным механиком леспромхоза в Витебской области. После освобождения Красной Армией западных районов Белоруссии был направлен на работу в Белостокский леспромхоз. Вот и весь послужной список. К началу войны находился в командировке в Сосногорске. Приезжал принимать пилорамы для своего леспромхоза. В Белосток, поскольку город оказался захваченным немцами в первые же дни войны, вернуться не пришлось. Остался работать в тресте «Сосногорсклес». О семье, проживавшей в Белостоке, сведений не имеет.
Новгородский выяснил, что центральные органы лесной промышленности действительно направляли специалистов в освобожденные районы Белоруссии, и на том ограничился. Представил собранные сведения и фотографию Попова полковнику.
— И это все? — спросил тогда полковник.
— Да, — сказал Новгородский, он подготовил план завершающего этапа операции и потому желал скорее начать доклад по основному вопросу. — Ничего криминального в биографии Попова не вижу. Зачем же растрачивать время на пустяки? У нас под носом сидят Лебедевы — вот главная задача.
— Хм... — Костенко сердито полистал документы, долго смотрел на фотографию. — Что-то не нравится мне ваша спешка с заключениями, капитан. Вам не кажется странным совпадение: Куница появляется к вам из Минска, Попов из Белостока... Как?
— Чего же тут общего, товарищ полковник? Куница отъявленный враг. Кулак, белогвардеец, террорист и, в конце концов, фашистский агент... Человек, как говорится, с личным делом... Подонок. А тут... Я собрал все, что можно собрать.
— Что-то уж слишком вы молитесь на эти бумажки. — Костенко продолжал хмуриться. — Не нравится мне ваше отношение к этому делу.
— Что ж, если считаете необходимым, я могу собрать дополнительные сведения. — Новгородский покраснел от досады. — Только не хочется морочить себе и людям голову, как из-за того же Осинцева...
Полковник помолчал, поглаживая бритую шишковатую голову. Потом что-то решил, сунул документы и фотографию Попова под цоколь настольной лампы.
— Ладно. Раз вы так настроены, то дополнительные сведения о Попове придется собрать кому-нибудь другому.
— Товарищ полковник! Я...
— Все! — Костенко решительно прихлопнул кулаком по столу. — Вы пока от этого дела отстраняетесь. Ваши предубеждения могут только повредить. Решено. Докладывайте о втором этапе операции.
Его резкий, хрипловатый голос разом остудил Новгородского.
Прошло более двух недель. Новгородский был занят текущими делами. Первый этап операции был проведен успешно, Лебедева не вспугнули. Поэтому капитан пребывал в хорошем расположении духа. Все складывалось как нельзя лучше. Но сегодня утром полковник вдруг возобновил неприятный разговор.
— Так что вы все же думаете о Попове? — спросил он, выслушав очередной доклад капитана.
Новгородский недоуменно пожал плечами.
— Плохо! — Костенко вышел из-за стола, сел на диван. Пригласил капитана.
Новгородский напрягся. Полковник всегда делал так — приглашал побеседовать «рядышком», если собирался высказать собеседнику особенно жесткие слова.
— Ну, так что вы скажете о Попове, капитан? — повторил вопрос Костенко, когда Новгородский сел рядом.
— Я уже говорил вам... — неуверенно произнес Новгородский, понимая, что полковник сейчас сообщит нечто очень важное.
— Так-с... — Костенко сердито прищурил цыгановатые глаза, поджал блеклые губы. — Значит, на старых позициях... А напрасно.
Новгородский промолчал.
— Выходит, рано я уверовал в ваши способности, — вздохнул полковник. — Рано... Попов-то ведь того... Крупной птичкой оказался.
— Как так?
— А так, молодой человек! — Лицо Костенко стало злым. Он резко пристукнул ладонью по худому колену. В Москве нашлась другая фотография этого субчика. В картотеке Главного управления он числится как крупный агент немецко-фашистской разведки.
Новгородский нервно двинулся на диване.
— Так-то, Юрий Александрович. Этот Попов, а ранее Бормат, а еще ранее Шинкаренко, уже дважды сумел ускользнуть от возмездия. Первый раз в тридцать седьмом году, когда орудовал в одном из авиационных конструкторских бюро, а второй раз перед самой войной, когда вел разведывательную работу в Белорусском Особом военном округе. Ловок. Умеет вовремя прятать концы. — Полковник сделал скупой жест кистью руки. — Из Москвы просили передать, что благодарят вас за выявление столь опасного преступника.
Новгородскому стало не по себе. Столько горькой иронии было в этом жесте и словах полковника.
— Чего молчите? — повысил голос Костенко. — Или вам нечего сказать?
— Нечего, товарищ полковник.
— Знаю, что нечего. — Полковник дал волю кипевшему в нем раздражению. — Черт знает что... Не ожидал от вас такой легковесности, капитан! Молодой растущий работник! Мы радуемся, старые дураки, а вы... Какой к черту вы контрразведчик! А если бы Попов во время захвата группы Мокшина находился дома, в Хребте? Ведь был бы полнейший провал! Не может быть, чтобы столь опытный агент не усмотрел в вашем маскараде на станции что-нибудь неестественное, показное. Непосвященные жители не заметили, а он усмотрел бы, увидел. — Полковник рубанул ладонью воздух. — И тогда все полетело бы в тартарары. Ищи-свищи и Лебедевых, и Попова этого же...
— Так его не было на станции в тот день? — чувствуя облегчение, спросил Новгородский, успевший мгновенно оценить всю сомнительность «успешно» проведенной операции.
— Ваше счастье, что не было. Попов три дня пробыл на совещании в тресте.
— Слава богу... — невольно вырвалось у Новгородского.
— Вот именно! — усмехнулся полковник. — Есть кого благодарить ротозеям и верхоглядам!
— Виноват, товарищ полковник, — искренне сказал Новгородский. Поняв, что его ошибка не привела к провалу операции, он был готов к любому наказанию.
— А я и без признаний ваших знаю, что виноваты, — сердито произнес Костенко. — Сейчас не признания нужны, а действия... — Он помолчал, потом пристально посмотрел Новгородскому в глаза: — Стоит ли теперь доверять вам столь серьезные дела?
— Не знаю. — Новгородский поежился при мысли, что его отстранят от руководства операцией. — Наказание я, конечно, заслужил...
— Заслужил, заслужил... — по-стариковски проворчал полковник и вздохнул. — Эх, капитан, капитан... — Он встал и отошел к столу.
Новгородскому стало немного легче. Он понял, что самая тяжелая часть разговора миновала.
— Вот что, капитан, — уже из-за стола своим обычным отрывистым, деловым голосом продолжал полковник, — от руководства операцией решил вас не отстранять. Думаю, из оплошности своей выводы сделаете.
— Сделаю, товарищ полковник! — Новгородский встал.
— Теперь по существу. — В ритм своим рубленым фразам полковник стал пристукивать по столу костяшками пальцев. — После провала в Белоруссии Попов прячется. Несомненно, что в Хребет его запрятал Лебедев. Выясните эту версию через Куницу и Мокшина.
— Будет сделано.
— Второе. После провала Мокшина Попов нервничает. Званцев и Садовников контролируют его. Передаю их вновь к вам в подчинение. Учтите. Один неверный шаг — и Попов исчезнет. Враг опытный. Документы, конечно, заготовил впрок. На бога больше не надейтесь. Пока что Попов никакой переписки с Лебедевым или с кем-либо еще не ведет. Ни с кем не общается. Отсиживается. Но то до поры до времени. Поскольку у Лебедева агентов в Заречье нет, полагаю, что Попов будет оставаться на месте. Наверняка он скоро получит приказ активизироваться. Думаю, руководителям немецкой разведки придется дать такое приказание... — Полковник чуть улыбнулся.
— Да, придется, — согласился Новгородский. — Заречье — не такой объект, чтобы фашисты позволили себе оставить его без контроля. Пожертвуют этим Борматом-Поповым.
— Пожертвуют, — кивнул Костенко. — Итак, обстановка вам ясна. Можете действовать. И без этих самых... — Костенко сделал изящный жест руками и опять чуть улыбнулся.
— Есть, без этих самых!
— Сейчас к Огнищеву? — спросил Костенко уже без всякой строгости, глядя на расстроенного капитана.
— Да, товарищ полковник.
— Освежитесь, — посоветовал Костенко. — Приведите себя в порядок. Перед больным надо выглядеть молодцом.
Володю позвали к телефону в ординаторскую. Звонил Сажин. Он долго передавал приветы от родных и знакомых, рассказывал о районных новостях, а потом спросил:
— Ты что-то долго болеешь. Когда тебя домой ждать?
— Не скоро, — улыбнулся Володя в телефонную трубку. — У меня есть кое-где дела поважнее.
— Так ты что, опять на фронт?
— А куда еще...
— Вот оно что... — Сажин помолчал, оттуда, издалека, слабо отдавалось в трубке его шумное дыхание. — А я полагал, что ты вернешься. Ведь у нас в Заречье такие дела завариваются... Сам знаешь.
— Могу только предполагать.
— Странно, — продолжал Сажин, — а Возняков утверждает, что ты обязательно вернешься. Не можешь не вернуться.
Вспомнив энтузиаста-геолога, Володя опять улыбнулся. Конечно, тот не мог говорить иначе. Для начальника партии более важного дела, нежели скорейшая разведка месторождения, не существовало на всем белом свете. Ясное дело, по его глубокому убеждению и другие не могли думать иначе.
— Ну что ж, раз Олег Александрович говорит, значит, так тому и быть, — шутливо сказал Володя.
— А ты не смейся! — рассердился Сажин. — Тут дело решается не менее важное, чем на фронте.
— А я и не смеюсь.
Сажин помедлил, потом неожиданно сказал:
— С тобой тут хотят поговорить.
— Кто? — Володя переступил с ноги на ногу.
— Не догадываешься? Не юли. Не верю. Передаю трубку.
Володя заволновался, плотнее прижал телефонную трубку к уху, покосился на врачей, о чем-то тихо разговаривавших.
— Володя, ты? — далекий Надин голос был слабым, неестественным. — Здравствуй, Володя!
— Здравствуй, Надя.
— Как ты себя чувствуешь? Как твоя рана?
— Ничего. Хорошо.
— Было очень больно?
Володя улыбнулся наивности вопроса, ответил:
— Не очень.
— Так... — Надя помолчала. — Все собиралась... собиралась позвонить тебе, да откладывала, думала, удастся в Сосногорск съездить.
Володе показалось, что в голосе Нади зазвучала растерянность. Она, очевидно, не знала, о чем говорить.
— А как у тебя дела? — спросил он.
— У меня все хорошо. Работаю. Ты скоро выписываешься?
Володя не успел ответить. Междугородняя станция в это время прервала разговор.
«О чем ей со мной говорить... — думал он, покидая ординаторскую. — Обыкновенная вежливость. Что да как... Непатриотично оставить без внимания раненого воина! Да и сам я болван порядочный. Понес какую-то ахинею! Тьфу!» — Володя расстроился, рассердился на себя за нерешительность, неумение сказать Наде то, что нужно. Пусть ничего у них не было, пусть Володя все сам придумал... Что из того? Сказать Наде все равно надо. По крайней мере — будет ясность. Неопределенность в их отношениях беспокоила его все больше и больше. Ему вспомнилась Надя. Такой, какой она была в медведёвском Доме культуры при их последнем разговоре в фойе. Тоненькая, разрумянившаяся, сердито разглядывающая его из-под нахмуренных бровей, такая близкая-близкая...
Володя вдруг остановился. Будто лучом прожектора осветило внезапно затянутый паутиной времени закоулок памяти. «Что за наваждение... Не может быть!» — У него вспотела шея. Он вдруг ясно вспомнил один из студенческих вечеров, тоненькую, худенькую девушку в голубом с белым горошком платье... Кажется, он по своей неуклюжести наступил ей на ногу, сгородил какую-то глупость... Конечно, та так же сердито глядела на него большими карими глазами, хмурила темные брови, а потом пошла танцевать с другим... Помнится, студентка та очень понравилась ему, он часто думал о ней, мечтал встретиться... А потом забыл.
Она! Ошибки быть не могло. Ведь тогда была встреча со студентами из юридического... Ошеломленный, Володя отер вспотевшую шею рукавом халата. Вот почему Надя так странно смотрела на него. Смотрела, будто чего-то ждала. Несомненно, она узнала его.
А он... Хорош же он был!
— Кретин! — Володя с отчаянием грохнул себя кулаком по голове. — Как же я теперь покажусь ей на глаза?
Вечером Володю неожиданно посетил начальник геологического управления Локтиков. Большой, шумный, он сразу заполнил своим могучим телом добрую половину маленькой двухместной палаты и сразу безапелляционно ткнул пальцем в сторону Володи.
— Вы — Огнищев!
— Так точно.
— Правильно. Я вас сразу узнал. В декабре на работу оформлялись. А я Локтиков. Помните?
— Так точно.
— Бросьте вы такать, — сморщился начальник управления. — Не люблю. Солдафонщиной пахнет. Ничего солдатского. — Локтиков огляделся, выискивая, куда бы присесть.
В маленькой палате, бывшей кладовке, кроме двух коек и тумбочки, ничего из мебели не имелось. Сосед Володи, танкист с ампутированными ногами, гостеприимно хлопнул по пустой половине своей койки.
— Садитесь. Здесь у нас кресло для гостей.
Локтиков посмотрел на короткое, обрубленное тело танкиста, потом на свои ноги и виновато заморгал. Ему стало неловко перед искалеченными людьми.
— Садитесь, — радушно повторил танкист. — Места хватит.
— Да нет... Я постою. Вы уж не беспокойтесь. — Он помолчал, а потом с участием спросил: — Где это вас?
— Под Москвой.
— Н-да... А меня не берут... В июне подал заявление в военкомат, хотел добровольцем. На смех подняли... А в обкоме встрепку дали. Вот ерундистика какая получается. Сижу теперь в чиновниках...
— Война войной, а производство не остановишь, — наставительно сказал танкист. — Без геологии войны не выиграть. Понимать надо.
— Да понимаю. — Локтиков отнесся к этой наивной тираде вполне серьезно. — Только все равно не по себе как-то. Как увижу инвалида, так сразу вспоминаю, что я тоже когда-то моряком был. Торпедистом. А теперь вот... На мое место какого-нибудь бы старикашку... Ведь вон я какой! — Локтиков снова посмотрел на свои могучие руки и ноги.
Володя с танкистом не выдержали, расхохотались. Их смех пробудил в Локтикове обычное жизнелюбие.
— Откуда вы родом-то? — спросил он танкиста.
— Из Смоленска.
— Родные в тылу где-нибудь есть?
— Нет. Все под немцами остались.
— И куда же вы после госпиталя?
— Видно будет, — сказал танкист.
— А специальность у вас какая?
— До войны был механиком автобазы.
— Ха! Это же здорово! — привычно зашумел Локтиков. — Устроим. Нам как раз позарез нужны специалисты в отдел главного механика. Поставим вас командовать транспортом. Кабинет механиков на первом этаже, так что до работы будет добираться сподручно. Общежитие дадим. Все будет в порядке. Согласны?
— Надо подумать. Придется согласиться, — весело сказал танкист.
— Правильно. Думать всегда надо. Думайте — и давайте к нам. Звоните прямо мне. Локтикову. Начальнику управления. Запишите.
— А я и так не забуду.
— Ну, а с вами, Огнищев, все решено, — круто повернулся Локтиков к Володе. — Не вздумайте куда-нибудь удрать.
— Именно?
— Мы вас забронировали. Будете работать в экспедиции Вознякова.
— В партии...
— Нет, молодой человек, отстаете от жизни. Зареченская партия развернута в экспедицию. В ней теперь несколько партий.
— Ну и что?
— Как что! — громогласно забасил Локтиков. — Работа архиважнейшая. Специалистов не хватает. Притом Возняков просил за вас особо. Мы не можем вас отпустить.
— Простите, но...
— Никаких «но»! — взмахнул крупными руками Локтиков. — Вы наш и никуда не денетесь. Я специально приехал предупредить, чтобы вы не вздумали выделывать какие-нибудь фокусы.
— Я не фокусник, — улыбнулся Володя.
— Знаем. Не вы первый. У нас уже сотни таких невинных овечек удрали добровольцами на фронт. А вы, я слышал, имеете в планах нечто подобное.