— Слушай, в следующем месяце мы с Марфой идем в Кану на свадьбу — через неделю после Праздника кущей. Иаакан не сможет — у него заседание Синедриона или что-то вроде. Приходи в Кану. И Джошуа приведи.
— Постараюсь.
Она подбежала к стене и подставила сцепленные стременем руки.
— Полезай. — Но, Мэгги…
— Не хлюздить. На руки — на плечи — и на ту сторону. Осторожно — на стене черепки.
И я послушался — одну ногу в стремя, другую Мэгги на плечо, и через стену, не успел Иаакан выломать калитку.
— Поймал одну! — воскликнул слепец постарше, когда я сверзился на них.
— Придержи ее, я щас засажу.
Я сидел на валуне и ждал, когда Джошуа вернется из пустыни. Он вышел, я протянул ему навстречу руки, и он рухнул. Я едва успел его поймать и осторожно опустил на камень. Ему хватило ума обмазать все неприкрытые участки тела жидкой грязью, — вероятно, мешал пыль с собственной мочой, чтобы не сгореть, однако на лбу в нескольких местах грязь отсохла, и кожа там сошла до мяса. Руки стали тоненькими, как у маленькой девочки, и широкие рукава плавно обтекали кости.
— Ты как?
Он кивнул. Я протянул ему курдюк с водой, который держал в тени, чтоб не нагревался. Джош пил экономными глоточками, постепенно приходя в себя.
— Акриду? — Я протянул ему зажатую в пальцах хрусткую казнь египетскую.
При виде насекомого у Джоша сделалось такое лицо, будто он сейчас сблевнет всей выпитой водой.
— Я пошутил. — И я развязал котомку: финики, свежие фиги, маслины, сыр, маца и полный мех вина. Днем раньше я сгонял новенького в Иерихон за провизией.
Джошуа посмотрел на все это изобилие и ухмыльнулся, но сразу же прикрыл рот рукой.
— Ой. Оу. У-у.
— Что такое?
— Губы… обветрило.
— Мирра. — Я извлек из котомки пузырек мази. Через час Сын Божий освежился, омолодился и мы сидели и допивали вино — после нашего возвращения из Индии больше года назад Джошуа пил впервые.
— Ну и что ты видел в пустыне?
— Дьявола.
— Дьявола?
— Ну. Он меня искушал. Власть, богатство, секс — ну и прочее в том же роде. Я его отверг.
— И как он выглядит?
— Дылда.
— Дылда? Князь тьмы, змей-искуситель, источник всеобщего разложения и зла — а ты только и можешь сказать о нем, что он дылда?
— Довольно-таки дылда.
— О, ну это уже лучше. Я буду осторожнее. Ткнув рукой в новенького, Джошуа проговорил:
— Он тоже дылда.
И тут я понял, что Мессия, должно быть, чуточку окосел.
— Это не дьявол, Джош.
— Да? Тогда кто это?
— Я Филипп, — ответил новенький. — И завтра я иду с вами в Кану.
Джошуа стремительно развернулся ко мне и чуть не свалился с камня.
— А мы завтра идем в Кану?
— Да. Там Мэгги, Джош. Она умирает.
Глава 25
Филипп, которого прозвали Новеньким, попросил, чтобы в Кану мы пошли через Вифэнию: у него там жил друг, которого он хотел завербовать к нам в попутчики.
— Я сначала думал, он пойдет со мной за Иоанном Крестителем, но он не клюнул на акриды и ямы. А сам он из Каны. Ему наверняка захочется дома погостить.
Когда мы в Вифании вышли на площадь, Филипп окликнул белобрысого паренька, сидевшего под смоковницей. Паренек был тот же самый — это его мы с Джошем видели, проезжая через Вифанию больше года назад.
— Эй, Нафанаил, — сказал Филипп. — Мы тут с друзьями в Кану идем. Давай с нами. Сами они из Назарета. А вот этот, Джошуа, — он может оказаться Мессией.
— Может оказаться? — переспросил я.
Нафанаил вышел на дорогу и оглядел нас, прикрыв глаза от солнца ладонью. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать, не больше: на подбородке едва затевалась борода.
— А из Назарета может выйти что-нибудь путное? — спросил он.
— Джошуа, Шмяк, Варфоломей, — представил Филипп. — Это мой друг Нафанаил.
— Я тебя знаю, — сказал Джош. — Я тебя видел, когда мы здесь в последний раз проезжали.
Тут — совершенно необъяснимо — Нафанаил рухнул на колени перед верблюдом Джоша и объявил:
— Ты поистине Мессия и Сын Божий.
Джошуа посмотрел на меня, на Филиппа, затем перевел взгляд на парнишку, простершегося ниц у ног верблюда.
— Ты веришь, что я Мессия, только потому, что я видел тебя прежде? Хотя еще минуту назад ты был убежден, что из Назарета не может выйти ничего путного?
— Ну да, а почему нет? — ответил Нафанаил.
И Джош снова глянул на меня, будто я мог это объяснить. Тем временем Варфоломей, следовавший за нами пешком со стаей псиных адептов (которых в последнее время стал как-то уж очень рьяно звать своими «апостолами»), приблизился к мальчишке и помог ему подняться на ноги:
— Вставай. Если хочешь с нами идти. Нафанаил распростерся и перед Варфоломеем:
— Ты тоже поистине Мессия и сын Божий.
— А ты — поистине чадо заблудшее, — сказал я На-фанаилу. — Ты, случаем, в азартные игры не играешь?
— Шмяк! — одернул меня Джошуа.
Он покачал головой, а я пожал плечами. Нафана-илу же он сказал:
— Добро пожаловать к нам. У нас общие верблюды, еда и немного денег. — И Джош кивнул на Филиппа, которого назначили хранителем общественной казны, — ему хорошо давалась математика.
— Спасибо, — ответил Нафанаил и пристроился нам в хвост.
Так нас стало пятеро.
— Джош, — сипло прошептал я. — Этот пацан туп, как бревно.
— Он не туп, Шмяк, у него талант верить.
— Прекрасно, — ответил я и повернулся к Филиппу: — И близко не подпускай его к деньгам.
С площади мы направились к Масличной горе, но тут нас окликнули из канавы Авель и Настыль — два пожилых слепца, что помогли мне тогда с Мэггиной стеной. (Я выяснил, как их зовут, исправив их небольшую тендерную ошибку.)
— Помилуй нас, Сын Давидов!
Джош натянул поводья своего верблюда.
— Вы меня почему так назвали?
— Но ты ведь Джошуа из Назарета — тот юный проповедник, что учился у Иоанна?
— Он самый. Джошуа.
— Мы слыхали, Господь назвал тебя своим сыном и сказал, что очень тобой доволен.
— Сами слыхали?
— Ну да. Недель пять-шесть тому. Прямо из неба.
— Черт, что ж такое — все слышали, кроме меня?
— Смилуйся над нами, Джошуа, — проныл один слепец.
— Ага, смилуйся, — подхватил другой.
И тогда Джош слез с верблюда, возложил длани свои на глаза обоих слепцов и произнес:
— Вы имеете веру в Господа, и вы слыхали — как, со всей очевидностью, слыхали в Иудее все, — что я — сын его и он мною очень доволен.
И отнял он ладони свои от их лиц, и старики за-озирались.
— Скажи мне, что ты видишь, — попросил Джошуа. Старичье озиралось и помалкивало.
— Так скажите же мне, что вы видите. Слепцы посмотрели друг на друга.
— Что-то не так? — спросил Джош. — Видеть-то вы можете, правда?
— Ну, в общем, да, — ответил Авель. — Я просто думал, будет больше цвета.
— Ага, — подтвердил Настыль. — А то все как-то тускло.
Я вмешался:
— Вы находитесь на краю Иудейской пустыни, в одном из самых безжизненных, запущенных и враждебных человеку мест на земле. Какого рожна вы хотели?
— Да не знаю, — пожал плечами Настыль. — Поярче бы.
— Ага, поярче, — сказал Авель. — Это какой цвет?
— Это бурый.
— А вон тот?
— Это будет тоже — бурый.
— А вон там? Во-он тот?
— Бурый.
— Ты уверен, что не сиреневый?
— Ну. Бурый. — А…
— Бурый, — сказал я.
Два бывших слепца пожали плечами и отвалили, что-то бормоча друг другу.
— Отличное исцеление, — сказал Нафанаил.
— Вот я, например, никогда не видел исцеления лучше, — сказал Филипп. — Но с другой стороны, я тут новенький.
Джошуа тронул верблюда с места, покачивая головой.
Вскоре мы пришли в Кану — голодные и без денег. Пир совсем не помешал бы — по крайней мере, большинству из нас. Джошуа про пир был не в курсе. Свадьбу устраивали во дворе очень большого дома. Мы слышали бой барабанов, вопли певцов, из ворот полз аромат пряной жарехи. Большая была свадьба — снаружи даже околачивались детишки, предложившие поухаживать за нашими верблюдами. Кучерявые жилистые человечки лет десяти; они напомнили мне дурные версии нас с Джошем в детстве.
— Похоже, у них тут свадьба, — заметил Джошуа.
— Запарковать вашего верблюда, господин? — предложил парковщик верблюдов.
— В самом деле свадьба, — подтвердил Варфоломей. — А я думал, мы идем Мэгги помогать.
— Верблюда паркуем, господин? — спросил другой пацанчик, дергая моего зверя за повод.
Джошуа посмотрел на меня:
— Где Мэгги? Ты же сказал, она больна.
— Мэгги на свадьбе, — сказал я, отбирая поводья у пацанчика.
— Ты же сказал, она умирает.
— Мы все умираем, разве нет? Ну то есть, если вдуматься. — И я ухмыльнулся.
— Здесь парковать верблюдов нельзя, господин.
— Слушай, пацан, у меня нет денег тебе на чай. Ступай прочь. — Терпеть не могу, когда мой верблюд попадает в руки таких вот парковочных парнишек.
Меня это нервирует. Никак не могу избавиться от мысли, что больше никогда не увижу свой корабль пустыни или он вернется ко мне без зуба или с выткнутым глазом.
— Так на самом деле Мэгги не умирает?
— Здоро'во, парни, — сказала Мэгги, выходя из ворот.
— Мэгги. — Джошуа в изумлении даже вскинул руки. Но так сосредоточенно на нее уставился, что забыл держаться и мигом слетел с верблюда. Наземь он рухнул лицом вниз, со стуком и хрипом. Я тоже соскочил, собаки Варфа загавкали, Мэгги подбежала к Джошу, перевернула его и, пока он пытался очухаться, прижала голову к своей груди. Филипп и Нафанаил тем временем приветливо махали свадебным гостям, высунувшимся из ворот посмотреть, что за шум на улице. Не успел я и глазом моргнуть, как пацанчики запрыгнули на наших верблюдов и галопом ускакали куда-то за угол — в Землю Нод, Южную Дакоту или другой какой край неизвестного географического местонахождения.
— Мэгги, — сказал Джошуа. — Ты не больна.
— Это как посмотреть, — ответила она. — Если можешь возложить на меня руки, то больна.
Джошуа улыбнулся и покраснел.
— Я скучал по тебе.
— Я тоже. — Мэгги поцеловала его в губы.
Она прижимала его к себе так долго, что я поежился, а остальные ученики принялись топтаться, откашливаться и вполголоса бормотать: «Сняли бы себе комнату, что ли».
Потом Мэгги встала и помогла подняться Джошу.
— Заходите, парни, — сказала она. — С собаками нельзя, — повернулась она к Варфу.
Громила киник пожал плечами и уселся прямо посреди улицы вместе со своими собачьими апостолами.
Я вертел головой, пытаясь определить, куда увели наших верблюдов.
— Они загонят их в какую-нибудь стену на полной скорости, а кормить и поить совершенно точно не будут.
— Кто? — спросила Мэгги.
— Эти юные парковщики верблюдов.
— Шмяк, это свадьба моего младшего брата. Он даже вино не мог себе позволить. Никаких парковщи-ков он не нанимал.
Варфоломей встал и созвал свои войска.
— Я их найду, — сказал он и отвалил.
Внутри был пир горой: говядина и баранина, всякие фрукты и овощи, тертые бобы и орехи, сыр и свежевыжатое оливковое масло с хлебом. Там пели и танцевали, и если б не кучка стариков в углу, на вид — весьма раздраженных, нипочем не догадаешься, что на свадьбе нет вина. Народ наш танцует толпами, шеренгами и хороводами — не парами. Есть мужские танцы и женские танцы. Крайне мало таких, где участвуют и мужчины, и женщины, а потому люди таращились на Мэгги и Джошуа, когда те танцевали. Эти двое определенно танцевали вместе.
Я отошел в угол, где обнаружил Марфу, сестру Мэгги, — она смотрела на танцующих и жевала хлеб с овечьим сыром. Ей было двадцать пять. Пониже ростом и покрепче Мэгги, но те же золотисто-каштановые волосы, те же синие глаза. Только смеялась реже. Муж развелся с ней за «невзрачность в особо тяжкой форме», и теперь Марфа жила в Вифании со старшим братом Симоном. Я познакомился с нею, когда мы еще были детьми, — она таскала мои записки Мэгги. Теперь Марфа предложила мне откусить от своего хлеба с сыром, и я согласился.
— Ее побьют камнями, — произнесла она горько и слегка ревниво, как полагается младшей сестре. — Иаакан — член Синедриона.
— Все такое же быдло?
— Еще хуже. Он теперь — быдло у власти. Прикажет побить ее камнями лишь потому, что может это сделать.
— За один танец? Даже фарисеи не…
— Если кто-то заметил, как она целовала Джошуа…
— Ну а ты сама как? — спросил я, резко меняя тему.
— Я теперь живу с Симоном.
— Я слышал.
— Он прокаженный.
— Ой, вон мать Джошуа. Надо поздороваться.
— На этой свадьбе нет вина, — сообщила Мария.
— Я знаю. Странно, правда?
Иаков стоял рядом и хмурился, пока мы обнимались с его матерью.
— Джошуа тоже здесь? — Да.
— О, хорошо. А то я боялась, что вас арестуют вместе с Иоанном.
— Прошу прощения? — Отступив на шаг, я вопросительно уставился на Иакова. Все-таки более подходящий гонец для плохих известий.
— Ты разве не слыхал? Ирод бросил Иоанна в тюрьму за то, что тот подстрекает народ к бунту. Таков предлог, по крайней мере. На самом деле рот Иоанну хочет заткнуть Иродова жена. Ей надоело слушать, как последователи Иоанна называют ее блядью.
Я потрепал Марию по плечу:
— Пойду скажу Джошу, что ты здесь.
Джошуа в дальнем углу двора играл с детишками. Маленькая девочка принесла на свадьбу ручного кролика, и Джош теперь держал его на коленях и гладил уши.
— Шмяк, иди потрогай, какой мяконький.
— Джошуа, Иоанна арестовали.
Джош медленно отдал девочке крольчонка и встал.
— Когда?
— Точно не знаю. Наверное, вскоре после нашего ухода.
— Нельзя нам было его бросать. Я ведь ему даже не сказал, что мы уходим.
— Это бы все равно случилось, Джош. Я его предупреждал: не прикалывайся к Ироду, — а он не слушал. Что тут сделаешь?
— Я — Сын Божий, что-нибудь и сделал бы.
— Ага. Например, сел вместе с ним в тюрьму. Твоя мать пришла. Иди поговори с ней. Это она мне про Иоанна сказала.
Джошуа обнял Марию, и она произнесла: — Ты должен что-то сделать. Это невыносимо. Свадьба — и без вина.
Иаков похлопал брата по плечу:
— Вы разве не принесли с собой вина с богатых виноградников Иерихона?
(Не нравилось мне, что Иаков пользуется сарказмом против Джошуа. Я всегда считал, что мое изобретение должно применяться для правого дела или, по крайней мере, против людей, которые мне не по нутру.)
Джошуа мягко отстранился от матери.
— Будет тебе вино.
И ушел на ту половину дома, где в огромных каменных водоносах хранилась питьевая вода. Через несколько минут он вернулся с ковшом вина и чашками на всех. По всей компании прокатился вопль, и общий уровень веселья подпрыгнул на одну отметку. Наполнялись ковши и чаши, выпивались и наполнялись снова, а те, кто располагался к кувшинам с вином поближе, начали провозглашать, что свершилось чудо: Джошуа из Назарета превратил воду в вино. Я пошел искать Джоша, но он куда-то запропастился. Вино — не вина: всю жизнь Джошуа прожил безгрешно, с виной у него не очень получалось, и теперь он удалился, видать, успокаивать свою совесть.
Через несколько часов коварных уловок мне удалось наконец выманить Мэгги в заднюю калитку.
— Мэгги, пойдем с нами. Ты разговаривала с Джошуа. Ты видела вино. Он — это Он.
— Я всегда знала, что он — это он, но с вами я пойти не могу. Я замужняя женщина.
— Я думал, ты хочешь стать рыбаком.
— А я думала, ты станешь деревенским дурачком. — Я просто деревню себе еще не нашел. Слушай, заставь Иаакана развестись.
— За все, отчего он может со мной развестись, он может меня и убить. Я видела, как он выносит людям приговоры, Шмяк. Я видела, как он ведет толпы побивать кого-то камнями. Я его боюсь.
— На Востоке я научился готовить яды. — Я поднял брови и ухмыльнулся. — Годится?
— Я не стану травить своего мужа.
Я вздохнул — весьма раздраженно, как научился у мамочки.
— Так брось его и пойдем с нами. Подальше от Иерусалима — туда, где у него руки коротки. Ему придется с тобой развестись, чтобы сохранить хорошую мину.