Со всем должным уважением, твой друг Шмяк. Аминь.
Молитвы мне никогда не удавались. Байки травить — это запросто. На самом деле я — автор той всемирно известной истории, которая, насколько я знаю, дожила до сего дня, потому что я слышал ее по телевизору.
Начинается она так: «Заходят два еврея в бар…»
Кто эти два еврея? Мы с Джошем. Я серьезно.
Как бы то ни было, молитвы у меня не получаются, но чтоб вы не подумали, будто я Господу нагрубил, вам нужно еще одну штуку про мой народ понять. Наши отношения с Богом — совсем не то, что отношения других народов со своими богами. Нет, страх и жертвоприношения, конечно, у всех имеются, но, по сути дела, это не мы к нему пришли, а он к нам. Это он нам сообщил, что мы избранные, он сказал, что поможет нам плодиться и размножаться до пределов земных, он обещал предоставить землю с млеком и медом. Мы к нему не ходили. Мы его не просили. А поскольку это он к нам пришел, мы считаем, он отвечает за все, что делает и что с нами происходит. Ибо сказано: «кто смел, тот и съел». Наверняка из Библии можно понять хотя бы одно: смелости моему народу не занимать. Оглянуться не успеешь, как мы уже в Вавилоне — поклоняемся ложным богам, творим себе кумиров и возводим непонятные алтари или вообще спим с неподобающими женщинами. (Хотя последнее скорее всем кобелям свойственно, не только евреям.) И Господь ничтоже сумняшеся загоняет нас в рабство или попросту истребляет, когда мы так поступаем. Вот такие у нас с Богом отношения. Семейные.
Так вот, я не мастак творить молитвы, так сказать, но та моя молитва, видимо, оказалась не слишком плоха. Потому что Бог мне ответил. Ну, прислал записку, во всяком случае.
Когда я вышел из оливковой рощи, Джошуа протянул руку и сказал:
— Господь прислал записку.
— Это же ящерка, — сказал я. И правда. Джошуа держал в протянутой руке маленькую ящерку.
— Ну да, вот она и есть записка. Не видишь? Откуда мне было знать, что происходит? Джошуа мне раньше никогда не врал — никогда. А потому, раз он сказал, что ящерка — это записка от Господа Бога, кто я такой, чтобы спорить? Я пал на колени и склонил главу под простертой дланью Джошуа.
— Господи, помилуй мя грешного, я думал, кусты загорятся, или что-нибудь. Извини. Ей-же-ей, извини. — Потом Джошу: — Я не уверен, что это стоит принимать всерьез, Джош. Рептилии никогда не ставили рекордов по точной передаче сообщений. Взять, к примеру. .. ну, скажем, как было с Адамом и Евой.
— Это не то сообщение, Шмяк. Отец мой говорил не словами, однако смысл ясен мне, точно с небес раздался его голос.
— Я так и знал. — Я поднялся на ноги. — И в чем смысл?
— У меня в уме. Всего через пару минут после того, — как ты ушел, мне по ноге взбежала эта ящерица и уселась на руку. И я понял, что отец подсказывает мне решение проблемы.
— Так а смысл в чем?
— Помнишь, мы в детстве играли с ящерками?
— Еще б не помнить. И значит, смысл…
— Помнишь, как я их оживлял?
— Отличный фокус, Джош. Но, возвращаясь к смыслу…
— Ты что, не въезжаешь? Если солдат не мертв, то и убийства не было. А если не было убийства, то римлянам незачем мучить Иосифа. Поэтому нам просто нужно убедиться, что солдат не мертв. Легко.
— Куда уж легче. — Я с минуту разглядывал ящерку, присматриваясь к ней под разными углами. Буровато-зеленая — похоже, ей нравилось сидеть у Джошуа на ладони. — А теперь спроси у нее, что нам делать дальше.
Глава 6
Мы рассчитывали застать мать Джошуа в истерическом беспокойстве, но не тут-то было — она собрала всех своих чад перед домом, выстроила их в шеренгу и одному за другим умывала мордашки, как перед субботней трапезой.
— Джошуа, помоги мне собрать маленьких, мы идем в Сефорис.
Джоша это потрясло:
— Куда?
— Вся деревня пойдет просить римлян за Иосифа.
Из всех малышей только Иаков, судя по всему, понимал, что случилось с отцом. По щекам его тянулись дорожки от слез. Я его приобнял:
— С ним все будет в порядке, — утешил я, стараясь, чтобы голос мой звучал радостно. — Ваш отец еще крепкий, его много дней пытать придется, пока он им чего-нибудь не насочиняет. — И я ободряюще улыбнулся.
Иаков вырвался из-под моей руки и с ревом умчался в дом. Мария сердито посмотрела на меня:
— Шмяк, а ты в такое время разве не дома должен быть?
О мое хрупкое сердце, о мое избитое эго! Хоть Мария и сместилась на позиции запасной жены, я совершенно упал духом от такого неодобрения. К моей чести, ни разу в эту годину тяжких испытаний не пожелал я вреда мужу ее Иосифу. Ни разу. В конце концов, я был еще слишком молод брать себе жену, и умри Иосиф до моего четырнадцатилетия, какой-нибудь жуткий старикан мог запросто ее уволочь, и я бы не успел ее спасти.
— Сходи за Мэгги, — предложил Джошуа, на секунду оторвавшись от поставленной задачи: содрать кожу с физиономии братца Иуды. — Ее семья захочет пойти с нами.
— Я мигом. — И я опрометью бросился к кузне — за одобрением моей основной будущей жены.
Мэгги сидела возле мастерской своего отца с братьями и сестрами. Вид у нее был такой же испуганный, как и ночью. Мне хотелось обнять ее, прижать к себе и успокоить.
— У нас есть план, — сказал я. — То есть у Джошуа есть план. Ты пойдешь в Сефорис со всеми остальными?
— Вся семья пойдет, — ответила она. — Мой отец ковал гвозди для Иосифа, они друзья. — Она мотнула головой к навесу, где стоял отцовский горн. Там работали два человека. — Иди сам, Шмяк. Вы с Джошуа идите. Мы попозже. — И она замахала на меня рукой, говоря что-то одними губами. Слов я не разобрал.
— Что ты говоришь? Что-что?
— А кто твой дружок, Мэгги? — донеслось от горна. Я перевел туда взгляд и вдруг понял, что она пыталась мне сказать.
— Дядя Иеремия, это Левин бар Алфей. Мы зовем его Шмяк. Ему уже пора идти.
Я попятился от убийцы подальше:
— Да-да, мне уже пора. — И посмотрел на Мэгги, не зная, что делать. — Я… мы… нам…
— Увидимся в Сефорисе, — только и сказала она.
— Ну да. — Я повернулся и рванул оттуда изо всех сил. Никогда в жизни таким трусом себя не чувствовал.
Когда мы подошли к Сефорису, у городских стен уже собралась огромная толпа евреев — сотни две, главным образом из Назарета. Многих я узнал. Совсем не буйная толпа — скорее стадо перепуганных людей. Больше половины — женщины и дети. Посреди людского скопища взвод римских солдат — дюжина или около того — расталкивал зевак, а двое рабов копали могилу. Как и мой народ, римляне с покойниками долго не церемонились. Если не в разгар битвы, павших солдат они закапывали, не успевал труп окоченеть.
Мы с Джошуа заметили Мэгги — она стояла с краю между своим отцом и дядей-убийцей. Джош двинулся к ней, я — за ним, но подойти не успел: он схватил ее за руку и потащил за собой в самую гущу народа. Заметив, что Иеремия пошел было за ними, я нырнул в толпу и пополз между ног, пока не наткнулся на подкованные сапоги, отмечавшие нижнюю оконечность римского солдата. Верхним концов своим, столь же римским, солдат злобно смотрел на меня. Я поднялся.
— Semper fido, — вымолвил я с лучшим своим латинским прононсом, сопроводив приветствие чарующей улыбкой.
Солдат нахмурился сильнее. Неожиданно мне в ноздри повеяло ароматом цветов, и мое ухо легонько тронули милые теплые губы.
— Мне кажется, ты сказал «всегда собака»[2], — прошептала Мэгги.
— Потому, значит, он и выглядит так неприятно? — догадался я самым краешком чарующей улыбки.
В другом ухе у меня тоже раздался шепот — опять-таки знакомый, хоть и не такой милый:
— Пой, Шмяк. У нас план, не забыл? — Джош.
— Ага. — И я заголосил одну из своих знаменитых панихид: — «Ля-ля-ля. Эй, римский крендель, как жалко, что тебя почикали. Ля-ля-ля. Наверно, это все-таки не послание Господа Бога и даже не записка. Ля-ля-ля. В которой он велит тебе отправиться домой, ля, ля, ля. Вместо того чтобы притеснять избранный народ, про который Господь Бог самолично сказал, что они ему нравятся больше, чем ты. Фа, ля, ля, ля».
Солдат не понимал по-арамейски, поэтому стихи его не взволновали, как я и надеялся. Но мне кажется, гипнотический заводной ритм и красивая мелодия до него дошли. Я пустился во второй куплет:
— «Ля-ля-ля, мы же тебе говорили: не трескай свинину, ля-ля. Хотя, глядя на дырки в твоей груди, не скажешь, что диета бы тебя спасла. Бум шака-лака-ла-ка-лака, бум шака-лака-лака-лак». Давайте, народ, подхватывайте, вы же знаете слова!
— Довольно!
Солдата отдернули в сторону, и перед нами вознесся Гай Юстус Галльский с двумя офицерами по бокам. У него за спиной на земле пластом лежало тело солдата.
— Браво, Шмяк, — прошептал Джошуа.
— Мы предлагаем свои услуги профессиональных плакальщиков, — ухмыльнувшись, пояснил я. Центурион с большим удовольствием улыбкой мне отвечать не стал.
— Этому солдату плакальщики не нужны, у него уже есть мстители.
Из толпы донесся голос:
— Послушай, центурион… Отпусти Иосифа из Назарета. Он не убийца.
Юстус обернулся, толпа расступилась, и между ним и осмелившимся заговорить пролегла дорожка. То был Иебан, вокруг которого сгрудились другие на-заретские фарисеи.
— Хочешь занять его место? — осведомился Юстус. Фарисей съежился: от подобной угрозы вся его решимость мгновенно растаяла.
— Ну? — Юстус шагнул вперед, и толпа вокруг него раздалась. — Ты говоришь за весь свой народ, фарисей. Вели им выдать мне убийцу. Или ты хочешь, чтобы я распинал евреев, пока не попадется виновный?
Иебан засуетился и залопотал какую-то мешанину из стихов Торы. Я огляделся: Иеремия стоял всего в нескольких шагах за моей спиной. Перехватив мой взгляд, он сунул руку под рубаху — без сомнения, к рукояти ножа.
— Иосиф не убивал солдата! — крикнул Джошуа. Юстус повернулся к нему, а фарисеи воспользовались моментом и юркнули в толпу.
— Я знаю, — ответил Юстус.
— Правда?
— Конечно, малец. Его убил не плотник.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
Юстус подал знак одному из своих легионеров, и тот шагнул вперед, держа в руке небольшую корзинку. Центурион кивнул, и солдат ее опрокинул. На землю перед нами с глухим стуком вывалился отбитый каменный пенис Аполлона.
— Ой-ёй, — выдохнул я.
— Потому что его убил каменотес, — сказал Юстус.
— Мамочка, а он действительно впечатляет, — сказала Мэгги.
Я заметил, как Джошуа бочком протискивается поближе к трупу римского солдата. Надо отвлечь Юстуса.
— Ага! — сказал я. — Кто-то забил твоего солдата насмерть каменной писькой. Очевидно, поработал грек или самаритянин — ни один еврей до такой штуки даже не дотронется.
— Правда, что ли? — спросила Мэгги.
— Господи, Мэгги.
— Кажется, тебе есть что мне сказать, мальчик, — сказал Юстус.
Джошуа возложил руки на мертвого солдата.
Я ощущал на себе взгляды всей толпы. Интересно, где сейчас Иеремия? За моей спиной, готовый ножом заставить меня умолкнуть? Или сбежал? В любом случае я не мог вымолвить ни слова. Сикарии не работают в одиночку. Если я выдам Иеремию, сикарийский кинжал прикончит меня еще до Шабата.
— Он не мог бы тебе ничего сказать, центурион, даже если бы что-то знал, — сказал Джошуа, вернувшись к Мэгги. — Ибо в наших священных книгах записано, что ни один еврей не станет закладывать другого еврея, какой бы вонючкой тот или другой ни оказался.
— Действительно записано? — прошептала Мэгги.
— Теперь — да, — прошептал в ответ Джош.
— Это ты меня вонючкой назвал? — спросил я.
— Узрите! — Какая-то женщина в первом ряду ткнула пальцем в мертвого солдата. Другая завопила. Труп двигался.
Юстус оглянулся на шум, а я тем временем пошарил взглядом в поисках Иеремии. Он по-прежнему маячил за мной, прячась за спинами. Но, как и все остальные, разинув рот, смотрел на мертвого солдата: тот уже поднимался с земли и отряхивал тунику.
Джошуа не сводил с легионера сосредоточенного взгляда, но теперь не трясся и не потел, как на похоронах в Яфии.
К своей чести, Юстус, хоть сперва и зримо испугался, не дрогнул, когда труп на негнущихся ногах резво пошагал к нему. Остальные солдаты испуганно пятились вместе с евреями. Только Мэгги, Джошуа и я остались на месте.
— Докладываю о нападении, господин. — Бывший покойник довольно прерывисто отсалютовал по-римски.
— Ты же… ты умер, — вымолвил Юстус.
— Никак нет.
— У тебя вся грудь ножом истыкана.
Солдат оглядел себя, осторожно потрогал раны и перевел взгляд на командира.
— Похоже, немного поцарапался, господин.
— Поцарапался? И это — царапины? Да тебя проткнули ножом полдюжины раз. Ты мертв, как грязь под ногами.
— Вряд ли, господин. Смотри, даже кровь не течет.
— Это потому, что она вся уже вытекла, сынок. И ты умер.
Солдат вдруг покачнулся, начал было оседать на землю, но взял себя в руки.
— В голове немного шумит. Прошлой ночью на меня было совершено нападение, господин, там, где строят дом этому греку. Вот, он там тоже был. — Солдат показал на меня. — И этот. — Он показал на Джошуа. — И эта маленькая девочка.
— На тебя напали эти сопляки?
За спиной я услышал быстрое шарканье.
— Нет, не они, а вон тот человек.
Солдат показал на Иеремию: тот озирался, как загнанный зверь. Всех так заинтересовало чудо — говорящий труп, — что люди будто примерзли к месту. Убийца никак не мог протолкнуться меж ними.
— Арестовать его! — скомандовал Юстус, но и солдат воскресение сослуживца пригвоздило к земле.
— Я теперь что-то припоминаю, — сообщил мертвый солдат. — Меня действительно били ножом.
Не сумев выбраться из толпы, Иеремия развернулся к своему обличителю и выхватил из-под рубахи клинок. Солдаты мгновенно вышли из транса и, оголив мечи, принялись с разных сторон подступать к убийце.
При виде клинка толпа расселась: Иеремии оставался только один путь — к нам.
— Нет господина, кроме Господа! — крикнул он и тремя огромными скачками надвинулся на нас, занеся нож над головой. Я прыгнул на Мэгги и Джошуа, надеясь прикрыть их собой, но резкой боли от клинка между лопатками ощутить не успел: убийца завопил, потом хрюкнул, потом долго застонал, а потом с жалким взвизгом у него в легких кончился воздух.
Я перекатился на спину и увидел, что короткий меч Гая Юстуса Галльского по самую рукоятку вошел в солнечное сплетение Иеремии. Убийца выронил нож — стоял и смотрел на руку римлянина, сжимавшую меч, будто зрелище его как-то оскорбляло. Затем рухнул на колени. Юстус выдернул меч и отер лезвие о рубаху Иеремии. После чего шагнул назад, и лишившийся опоры убийца повалился наземь.
— Это был он, — произнес мертвый солдат. — Сволочь. Меня зарезал. — И он брякнулся лицом вперед рядом со своим убийцей и затих.
— Гораздо лучше, чем в прошлый раз, Джош, — сказал я.
— Да, гораздо лучше, — подтвердила Мэгги. — И ходил, и говорил. Здорово ты его завел.
— Я хорошо себя чувствовал, уверенно. Однако постаралась вся команда, — ответил Джошуа. — Мне бы не удался этот проект, если бы все не вложили в него душу, включая Господа Бога.
У себя на щеке я почувствовал что-то острое. Кончиком меча Юстус поворачивал мою голову к каменному пенису Аполлона, что валялся в грязи рядом с двумя телами.
— А ты все-таки не хочешь мне объяснить, как такое могло случиться?
— Сифилис? — предположил я.
— От сифилиса бывает, — поддакнула Мэгги. — Отгнивает начисто.
— А ты откуда знаешь? — удивился Джош.
— Догадалась. Как хорошо, что все кончилось. Юстус вздохнул и уронил руку с мечом.
— Идите домой. Все. По приказу Гая Юстуса Галльского, младшего командира Шестого Легиона, командира Третьей и Четвертой Центурий, действующего от имени и по поручению Императора Тиберия и Римской Империи, вы сейчас обязаны разойтись по домам и не совершать никакой жути, пока я хорошенько не напьюсь, а потом не отосплюсь несколько дней.
— Так ты отпустишь Иосифа? — спросила Мэгги.
— Он в казарме. Забирайте его и ведите домой.