Хаген коротко поклонился.
– Мерси, док Фрэдди. Вы здорово умеете объяснять. Но у меня сразу вопрос: а как называть это в случае, если кормильцем и тренером будет робот?
– Робот?! – переспросил Филибер, – Но, черт возьми, зачем?
– В ряде стран дети это обуза для женщины, – пояснил Хаген, – А нанимать человека дорого, поэтому там широкий рынок сбыта роботов-нянек. Я имел дело с японскими моделями. Япония – лидер в этой ветке робототехники.
– Нам-то здесь зачем такая ерунда? – удивился Ематуа.
– Это не ерунда, я на этом поднял почти десять килофунтов! Нормальный табаш для ерунды, а? Короче: возможности моторики этого робота это как раз то, что надо для маленьких сборочных фабрик, типа домашнего ангара. Я кое-что поменял в софте…
Ематуа хлопнул его по плечу.
– Hombre! Я точно с тобой дружу! Давай потом переговорим за стаканом пива?
– Легко, сен Ематуа.
– Зови меня просто дядя Ту. У меня есть дело. Ты не перегружен работой?
– Я человек практический, дядя Ту. Если реальный интерес и хороший табаш…
– Именно так, hombre… Обсудим за пивом. А сейчас…
– …Да, – Хаген кивнул, – Так вот, эти роботы могут общаться с человеком в рамках обычных бытовых ситуаций и хорошо владеют бытовой лексикой. Когда на Кюсю открылся роботизированный детский сад, мои наниматели заинтересовались…
– Вы же сказали, что у вас нет этой проблемы, – перебил Дюги.
– …Они заинтересовались этой технологией для звероферм, – уточнил Хаген, – Ведь звероферму, где сообразительные животные, гораздо сложнее роботизировать, чем, например, ферму, где бройлеры, которые просто рот, желудок и мясо. Короче, я мило слетал в Кагосима за их счет, посмотрел космодром Утиноура… То, что показывают публике. Я там специально не шпионил. Только чисто как турист. А детский сад они показывали всем туристам. Вот тогда меня и торкнуло на счет сборочных фабрик. Но вопрос в другом. Роботизированный детский сад – это приют или питомник?
Фрэдди попыхтел сигарой, окутываясь облачком дыма.
– Вопрос, конечно, интересный… С одной стороны, робот не принадлежит к тому же биологическому виду, что дети, следовательно, надо считать это питомником. Но, с другой стороны, робот запрограммирован существами того же биологического вида, следовательно, если считать робота просто интермедиатом, то это приют.
– А откуда вы знаете, кто программировал робота? – поинтересовался Хаген.
– Я, конечно, не знаю, но если ты скажешь, что это делали инопланетяне…
– Нет, док Фрэдди. Программы для этих роботов сделаны кибером. Это я точно знаю, потому, что двух роботов я купил по заданию нанимателя, и расковырял мозги… В смысле, роботу, а не нанимателю. А прога, сгенерированная кибером, отличается от сделанной человеком. Ну, есть кое-какие особенности.
– Но задачу генерации программы киберу поставил человек, – заметил канадец.
– Как бы, да, – произнес Хаген, – Но передача через два активных интермедиата…
– Как бы, да, – повторил Фрэдди, – человечности там и на пять центов не осталось.
Хаген показал пальцами кружочек «ОК», в знак того, что это и имел в виду.
– По ходу, питомник. Ага?
– Черт возьми! – буркнул Филибер, – Я чувствовал, что эта мода на слуг-роботов не доведет до добра. Давно пора ограничить общение детей с этими кибернетическими устройствами, а то мы и оглянуться не успеем, как вырастет поколение, не имеющее понятия о человечности!
– А мы-то сами имеем понятие о человечности? – невесело спросил Фрэдди.
– Мы? – удивился франуз, – То есть, как?
– Вот так. Я задал вопрос: имеем ли мы, наше поколение, понятие о человечности?
– У вас есть сомнения? – поинтересовался Дюги.
– А у вас их нет? – парировал канадец.
Филибер многозначительно поднял палец к небу.
– Это все ваш агностицизм, коллега Макграт. Отрицание религии, влечет отрицание общечеловеческих ценностей, а затем и человечности, как таковой.
– Я никак не могу понять, – вмешался Хаген, – что такое общечеловеческие ценности?
– Например, – сказал Марне, – Не делай людям то, что не хочешь, чтобы сделали тебе.
– Каким людям? – подозрительно спросил молодой меганезиец.
– Никаким людям. В смысле, никому так не делай. Это золотое правило морали.
– Хэх… А если какой-то человек – мой враг? Или, если, типа, война?
– Когда люди враждуют, это плохо, не так ли? – пояснил Марне.
– Хорошо ли, плохо ли, но это реально, – не согласился с ним Хаген.
Ематуа Тетиэво громко фыркнул и произнес.
– Вы там, в Европе, любите выдумывать заповеди про то, как надо правильно жить. Потом, приходится выдумывать человека, который может жить по таким правилам. Потом, оказывается, что он не может жить в реальном мире, и тогда приходится выдумывать рай, где он может жить. Потом поп говорит вам: «Если вы будете меня слушаться, то после смерти, бог сделает вас такими хорошими, как тот человек, и поместит в этот рай». Не вполне честный бизнес, вам так не кажется?
– Вы слишком упрощаете, – заметил Дюги.
– Я упрощаю, однако, не слишком. Дело даже не в вашем боге. В Японии, например, другие боги, но там тот же принцип выпрыгивания из собственной кожи в погоне за идеалом-выдумкой какой-то невротичной особи мужского пола, не умеющей жить и обиженной на тех, кто умеет. Обиделся, и написал 10 заповедей или кодекс самурая, чтобы всем стало плохо, чтобы ему, невротику, не было обидно. Вы беспокоитесь по поводу дегуманизация воспитания? А вспомним, с чего начал Хаген. С того, что есть страны, где дети – это обуза для женщины. Почему обуза? Да потому, что мужчина-невротик зациклен на себе, и ни секунды не думает о том, каково будет женщине. В какой-то момент он задумывается: а откуда же возьмутся мои последователи? Тут он вспоминает о женщине, и пишет заповедь, по которой она должна служить мужчине-невротику машиной для генерации следующего поколения мужчин-невротиков. Вот с этого и начинается дегуманизация. А робот вместо мамы – это вторичный эффект.
Хаген подбросил вверх пачку сигарет. Она перевернулась в воздухе, и одна сигарета выпала точно между его средним и указательным пальцем. Он прикурил и сообщил:
– А мне нравится эта тема с роботами – воспитателями.
– Чем же, интересно знать? – удивился Флибер.
– Вообще-то, – сказал молодой меганезиец, – нормальные foa любят детей. Ну, так по природе. А где детей заводят по обязанности-заповеди, там их, вероятно, ненавидят. Получается, что робот лучше. Любить ребенка он, конечно, тоже не будет, но он, по крайней мере, нейтрален. Он не ненавидит. Значит – не так искалечит психику.
Анри-Жак Марне осуждающе покачал головой.
– Молодой человек, вы глубоко ошибаетесь. Я не считаю себя верующим католиком, однако читал Евангелие, и там на каждой странице сказано, что любить – это главная обязанность христианина.
– Знаете док Марне, – ответил Хаген, задумчиво выпуская в небо струйку дыма, – Вы, разумеется, старше, у вас более глубокое образование и, видимо, больше жизненного опыта, чем у меня. Но есть вещи, которые понятны и при моем опыте и образовании.
– Что вы имеете в виду? – насторожился француз.
– Очень простую штуку, док Марне. Человек может что-то делать по обязанности, но чувствовать по обязанности он не способен. Нет такой опции в его биологической программе. Так что, люди по обязанности не любят никого и никогда. Такие дела…
…
21. Фарш невозможно провернуть назад.
Дата/Время: 29.04.24 года Хартии.
Восточный Тимор. Тетрабублик «Hat-Hat».
=======================================
Четыре дня назад, когда Флер и Оскэ смотрели на тетрабублик из кабины флайки, с высоты птичьего полета, в глаза бросалась явно искусственная форма. В природе не может возникнуть атолл в форме четырех правильных колец, собранных в каре. Но сейчас, когда они приближались к тетрабублику на катере, казалось, что это просто небольшой атолл (примерно километр в поперечнике). Он был, как это свойственно атоллам с источниками пресной воды, покрыт шапкой зелени, а мелкий узкий канал, ведущий в лагуну выглядел так же, как у обычных атоллов со сплошными барьерами. Даже пейзаж поселка на берегу лагуны не выдавал искусственности тетрабублика. Подобные поселки из нескольких десятков разноцветных контейнерных домиков, с лодочными мини-верфями, с короткими пирсами и с ангарами у самой воды, можно увидеть почти на любом недавно заселенном и технически развивающемся атолле.
Флер повертела головой из стороны в сторону и поинтересовалась:
– А где полиция? Объект-то, по ходу, не простой…
– Полиция – вот там, – ответил Эсао Дарэ, и махнул свободной рукой прямо по курсу (вторая рука лежала на штурвале), – сейчас мы туда подъедем. Такой порядок.
– Полиция тут везде, – уточнил Ним Гок, – Хорошо организовано. Незаметно.
Оскэ бросил взгляд на кубическое сооружение цвета марин-хаки с ядовито-желтой лаконичной надписью «GLC» (Guarda la Costa) и скептически хмыкнул.
– Берег-то, как птичка насрала, а туда же: «береговая охрана». Типа, по-взрослому.
Катер мягко причалил к плавучему понтону, игравшему роль пирса, между парой рыбацких лодок с атаурскими флажками и маленьким полицейским гидропланом. Персонаж на смотровой площадке «кубика», одетый в тропический комбинезон, оторвался от своего занятия (до этого он листал, кажется, только что распечатанную газету), встал, привычным движением набросил на правое плечо ремень пистолет-пулемета, и сбежал по лесенке на пирс. Каролинский креол, лет немного более 20, оливково-смуглый, среднего роста, и не особенно солидного телосложения.
– Aloha foa, я, как бы, констебль Сиггэ Марвин, береговая охрана Хат-Хат.
– Aloha, bro, – ответила Флер, – А мы, как бы, просто туристы. Это нормально?
– Aita pe-a, – он кивнул, – Только надо пройти инструктаж. Порядок такой.
– Здравствуй, Сиггэ, – сказал Ним Гок, – Нам с Элвирой тоже нужен инструктаж?
– Ну… – констебль почесал в затылке, – … Вообще, полагается при каждом визите.
– Тогда будем проходить, – заключил кхмер.
– Пошли на мостик, – пригласил Сиггэ, махнув рукой в сторону смотровой площадки.
Помимо обычных для пункта береговой охраны вещей, таких, как селекторный пульт, мульти-экран монитора наблюдения за территорией/акваторией и бункера, в который периодически падал из принтера очередной лист протокола дежурства, здесь имелась наглядная агитация – огромный плакат на стене с яркими цветными фото и текстом.
-
УВАЖАЕМЫЕ ГОСТИ! Вы прибыли в независимую страну Хат-Хат.
Краткая информация о стране.
Площадь: 0,4 кв. км.
Численность населения: 600.
Столица: Порт-Прим.
Валюта: хатхатский электронный тугрик (het).
Население: банту, папуасы, креолы, полинезийцы, индо-малайцы.
Язык: lingua-franca, pidgin-en.
Прибытие на Хат-Хат: По прибытии в Порт-Прим проводится фото-сканирование в оптическом и ультрафиолетовом диапазоне. Предъявлять документы не требуется.
Где остановиться: На Хат-Хат есть три мини-отеля: средний, левый и правый.
Транспорт: Водный – малогабаритные лодки, наземный – роликовые байки/трайки.
Ограничения: Запрещен ввоз санитарно-опасных предметов, в т.ч. христианского и исламского миссионерского оборудования. Ограничен ввоз взрывчатых веществ и оружия, двигателей с химической эмиссией и медико-биологических препаратов.
Достопримечательности: Дизайн синтетической территории страны.
-
Флер пробежала текст одним быстрым взглядом и поинтересовалась:
– А какой курс тугрика, и что на него тут можно купить?
– Не торопись, гло, – сказал Сиггэ, – Сейчас объясню и про тугрики, и про все такое. Короче, начинаю инструктаж. Вы, наверное, в курсе, что две трети населения здесь юниоры из ортодоксально-мусульманских семей Малави. Они сейчас в переходном процессе от крэкнутого состояния к нормальному человеческому.
– Ты всем туристам так объясняешь? – спросил Оскэ.
– Туристам? – Сиггэ хмыкнул, – Думаешь, тут есть туристы? Ага, щас. Сюда, бро, не боятся приезжать только свои. В смысле, местные, из Соц-Тимора и с Атауро, и еще изредка, канаки с востока, вроде тебя с твоей vahine.
– Вот как? А индонезийцы?
– Говорят, ни разу не были, – лаконично ответил констебль.
– Странно… А австралийцы? Они же тут рядом.
– Да. Они здесь часто катаются на всяких парусных штуках. Сейчас дует устойчивый северо-западный муссон, так что от их острова Роти можно выйти в пролив и катиться вдоль всего Тимора в чистом галфвинде до самого Жако. Но они как-то стараются не выходить на берег тетрабублика. Так, перекусят, наберут воды, и … – Сиггэ Марвин махнул рукой на восток, – …Дальше. Им не очень нравится эта затея.
– А тебе? – спросила Стэли.
– Мы один раз с тобой об этом говорили, – заметил он, – Тут еще надо разобраться.
– Ну, да. Это ты в самом начале сказал. А что теперь? Разобрался?
– Ну, как я тебе так быстро разберусь? Будь я психолог, тогда да, а так…
– А кто ты? – перебила Флер, – В смысле, кто по профессии?
– Я авиа-рэптор. А здесь я – вторая смена. Только что прилетел из Африки. Типа, повоевали. Первая смена, которая здесь была с 30 марта, понемногу разъезжается, а вторая – въезжает и замещает. Лично я сюда вписался, как в отпуск, за компанию с ребятами из нашего авиа-отряда. Тут прикольно, да еще платят.
– А ты случайно не с Понпеи? – попробовала угадать Флер, – Мы неделю, как оттуда.
– Нет, я чуть западнее, – ответил он, – Я из округа Палау, с острова Бабелтаоп.
– Ух ты! А у нас там рядом друзья, на Пелелиу. Рон и Пума Батчеры.
– Ага, – он улыбнулся, – Слышал про них, – Но, знаете, foa, давайте, вы меня не будете сбивать? А то, слово за слово, и у нас инструктаж выйдет часа на два.
…
Сразу после инструктажа, и выхода собственно на территорию «независимой страны Хатхат» Флер и Оскэ смогли убедиться, что Ним Гок никуда не ездит просто так. На Хатхат он прибыл с конкретной целью, и вся маленькая компания из шести человек, переместилась на заранее выбранную им точку в одном из трех широких внутренних углов, где смыкалась пара колец тетрабублика.
– Верфь флапов, – лаконично пояснил комбриг, – Я вам про это говорил.
– Гм… – произнес Оскэ, созерцая навес, оборудованный кран-балкой и поворотной эстакадой с легкими манипуляторными машинами по бокам, – …И что за флапы?
– Вот… – Ним Гок кивнул в сторону одной из площадок, – Ты раньше видел такие?
– Упс… – Флер почесала в затылке, соображая, как эти штуки могут работать.
В этот момент рядом с ними нарисовался новый персонаж: невероятно подвижная папуаска, примерно ровесница констебля Марвина. Она была одета, как и несколько человек, встреченных по дороге к верфи. Майка и шорты крайне ярких расцветок. (в данном случае – ядовито-желтой с фигурными черными кляксами).
– Aloha foa! Меня зовут Пепе Кебо, я из Кимби-Колледжа, а еще я здешняя пресса! И, между прочим, Ним Гок обещал позвонить, когда приедет. А что в реальности? Мы завтракаем, ничего не подозреваем, и тут мне звонит Сиггэ, типа, что сюрприз…
– Я собирался тебе позвонить, но еще не успел, – перебил кхмер.
– Не важно, – она махнула рукой, – По-любому, я уже тут.
– Да, – согласился он, – Пепе, это Оскэ и Флер, наши гости…
– Ага! – в свою очередь, перебила папуаска, – Оскэ Этено и Флер Карпини-Хок! Ну, обалдеть! Просто праздник какой-то! Готовый репортаж: «Двое из авторов аферы с тетрабубликом ступили на его кривой берег»! Iri! Fine!
– Пепе военный репортер, – пояснил комбриг, – В этой профессии так принято.
– Я научно-технический репортер-стажер, – поправила папуаска, – А военный только потому, что здесь все время или война, или что-то вокруг войны.
Оскэ вытащил из кармана сигареты и проворчал.
– Какие мы, на фиг, авторы? Когда началась эта малавийская история, я высказался в камеру, чисто из солидарности с дядей Микки.
– Это детали, – она снова махнула рукой, – Главное: название репортажа прикольное.
– Кстати о деталях, – Оскэ выразительно показал только что зажженной сигаретой в сторону площадки, – Что это за монстры гаражного авиастроения?
– Сейчас подойдут юниоры, и я расскажу. Просто, хочется при них, чтобы они еще раз услышали, потому что они пока не очень врубаются. Три класса образования, причем малавийского дореволюционного, в мусульманской школе при медресе в Лилонгве.