И вот он решил и меня совратить с моего «примерного» пути.
Однажды мы сидели с ним в нашей комнате. Я что-то пристраивал к удочкам, что-то переделывал, а Сережа просто так сидел напротив и с какой-то странной, слегка насмешливой улыбкой следил за моей работой.
Наконец я не выдержал и спросил, чему он так ехидно улыбается.
— Да на тебя смотрю. Настоящая Пупочка-мумочка.
Меня даже в жар кинуло: «Опять вспомнил это несносное прозвище. Но в чем же дело?» Стараясь не показать виду, как меня это задело за живое, я сделал удивленное лицо и спросил:
— А в чем дело? Почему ты какую-то детскую кличку вдруг вспомнил? Слава богу, мы уж оба не маленькие.
— Этому-то я и удивляюсь, что ты все, как был «мумочка», таким же и остался.
— Да какой еще «мумочка», в чем дело?
Так все лето рыбу и проловишь? — все так же насмешливо улыбаясь, спросил Сережа.
— А по-твоему, что я должен еще делать?
— Да то же, что и все ребята, — вдруг уже без всякой насмешки, даже как-то особенно дружески сказал Сережа. Он пересел ко мне на кровать, положил руку на плечо. — Ты знаешь, Юрка, ребята просто смеются над тобой, спрашивают меня: «Что, твой братец в рыбаки, что ли, готовится? Почему никогда в городской сад не зайдет».
— Да у меня и знакомых-то нет… — ответил я, невольно смутившись.
Сережа тут же перебил меня:
— А хочешь, я тебя с очень хорошей девушкой познакомлю? — Он крепко обнял меня за плечи. — Кстати, она уже несколько раз про тебя спрашивала.
— А кто это? — как-то невольно спросил я.
— Соня Горелова, — ответил Сережа. — Ты ее в лицо, конечно, знаешь, наверное, не один раз видел.
О ком говорит Сережа, я не знал и даже не мог представить, кто это — Соня.
— А ты-то почему с ней обо мне говорил? Ты-то ее часто видишь?
Вот тут уже не я, а сам Сережа, всегда такой спокойный, уверенный в себе, здорово покраснел.
— Да понимаешь, в чем дело, — замялся он, видимо соображая, как получше объяснить какое-то для него не совсем удобное положение. — Видишь ли, в чем дело… — повторил он. — Ну, короче говоря, я, Юра, влюблен в ее сестру старшую, в Тоню. Они очень дружат, часто вместе в сад приходят. Мы втроем и гуляем, и дружим все. Вот и ты бы тоже с нами, хорошо бы, а? Вместе бы на речку ходили и в лес за цветами. Соня очень хорошая и очень интересная. Я бы сам в нее влюбился, честно тебе говорю, если бы уж в Тоню не был влюблен. Давай я тебя познакомлю — сам потом благодарить будешь. А то что ты все на рыбалку да на рыбалку?.. Смотри, уже усы растут, а все как маленький. Ну, по рукам?
— Да что ж, если ты хочешь, если ты советуешь…
— Очень даже советую. Ну, и молодец. Ну, и кончено дело: сегодня же тебя и познакомлю.
— Почему же сегодня? — даже испугался я.
— А чего же откладывать, чего ждать? Ждать, пока лето пройдет? Да ты не бойся — она не кусается, не съест тебя. — Сережа рассмеялся, но совсем не зло, напротив — добродушно, по-товарищески.
— Я и не думаю бояться, — оправдывался я. — Но, может, она сегодня и в сад не придет?
— Наверное, придет. Почти каждый день вместе приходят. Посмотри, еще влюбишься и рыбалку свою забросишь. Так меня будешь благодарить!
Ах, Сережа, Сережа, говоря все это, он, конечно, и не думал, что из этого получится. Конечно, ему важнее всего было сбить меня с пути истинного, чтобы Михалычу некого было ему в пример ставить.
Итак, часов в девять вечера, когда солнце уже клонилось к закату, мы, в белых чистых рубашках, заправленных в брюки, в начищенных до блеска башмаках, причесанные мокрой щеткой, отправились в городской сад на вечернюю прогулку.
До сих пор помню, как у меня от волнения и страха колотилось сердце. Видимо, и вид был у меня далеко не геройский, потому что Сережа несколько раз, искоса взглянув на меня, ободряюще говорил:
— Не робей, Юрка, клянусь тебе, что не кусается.
От волнения я даже не мог отвечать на его подтрунивание. А он, конечно, больше всего боялся, что я, не дойдя до сада, просто-напросто сбегу.
Но я не сбежал, может, потому, что ноги подкашивались и бежать-то не смог бы.
Мы вошли в приятную прохладу нашего старого, запущенного сада.
Вот та самая скамейка, где я много лет назад сидел с Наташей и Кокой Соколовым. Вон и дупло в дереве над самой скамейкой, откуда Кока грозил напустить на Наташу летучих мышей. А я этому поверил. Какой я тогда был еще глупый!
В саду было уже по-вечернему темновато. Пахло зеленью. По аллеям прогуливались группами девушки и ребята, в дальних аллеях виднелись отдельные парочки.
Мы с Сережей прошлись по центральной аллее нзад и вперед. Сережа весело раскланивался направо и налево со знакомыми. Очень многих, особенно из ребят, и я хорошо знал и тоже с ними здоровался.
— Сережка, Юрка, здорово! Причаливайте к нам! — окликнул нас из проходившей мимо компании ребят голос Тольки Латина. — Подваливайте, вместе на речку пойдем.
Я очень обрадовался этому предложению. Слава богу, «наших» барышень в саду нет, не пришли сегодня. Вот и чудесно — можно провести вечер с компанией знакомых ребят. Я уже потянул к ним Сережу, но тот сразу остановил меня.
— Нет, валяйте одни. Мы к другому кораблю причаливаем! — весело крикнул он ребятам.
С какой грустью проводил я глазами знакомую компанию! Ребята ушли, а мы с Сережей продолжали прогуливаться по центральной аллее взад и вперед, поджидая Тоню и Соню.
В душе я молил бога только об одном, чтобы они сегодня не пришли. Ну, могло ведь дома им что-нибудь помешать, ну, голова или живот заболел — мало ли что может случиться! «Еще разик пройдусь туда-сюда и домой уйду», — решил я.
— Вот они! — шепнул мне Сережа.
Я вздрогнул и оглянулся. Из боковой аллеи на центральную выходили две девушки. Обе в светлых летних платьях. Одна высокая, худенькая, другая пониже и пополней. Вот все, что я смог издали разглядеть.
Девушки вышли на центральную аллею почти напротив нас. Сережа кивнул им, они ответили на приветствие и — о счастье! — повернули от нас в противоположную сторону.
— Не хотят с нами? — сразу повеселев, спросил я. — Наверное, с подругами сговорились. Вот и отлично! Мы в следующий раз…
— Да нет, это так полагается, — перебил меня Сережа. — Не будут же они первыми к нам подходить. Первыми должны мы сами — мужчины.
«Ох как это неприятно, — подумал я, — как-то по-особенному. А почему нельзя просто так?» Но я не стал об этом рассуждать с Сережей. Он-то лучше знает, что и как полагается.
Дойдя до конца аллеи, мы повернули, пошли обратно. Вот и они идут навстречу. Значит, сейчас будем к ним подходить.
Уж теперь-то я действительно почувствовал, как у меня от страха ноги подкашиваются. Точь-в-точь как тогда, когда шел давать клятву бабке Лизихе, что не я украл кошелек. «Сейчас упаду, — мелькнула ужасная мысль, — какой позор!»
Но я не упал, и сердце не разорвалось от страха. Все произошло даже очень просто. Только мы поравнялись с девушками — Сережа вдруг лихо повернул к ним и бодрым голосом произнес:
— Разрешите присоединиться?
— Сережа! — воскликнула та, что потоньше. — Присоединяйтесь, очень рады.
Та, что потолще, только приветливо улыбнулась.
— А это мой брат Юра, знакомьтесь!
Я пожал руку обеим девушкам, и дальше уже пошли вместе: я рядом с Сережей, а Соня — с Тоней.
— Нет, так нескладно! — весело сказал Сережа и перешел на другую сторону, к Тоне.
Теперь мы с ним очутились по краям, а девушки посередине.
Я искоса взглянул на Соню: «Какая хорошенькая! Соню я, оказывается, и раньше много раз видел на улице и даже у нас в школе на вечерах, видел, но как-то даже не представлял, что она так хороша!
Заглядевшись на Соню, я споткнулся о корень, чуть-чуть не полетел: «Вот бы осрамился для первого раза!» — но каким-то чудом я все-таки удержался на ногах.
Соня и Томя весело рассмеялись. Еще продолжая смеяться, Соня обернулась ко мне и совсем по-приятельски сказала:
— Этак и нос разбить можно.
В ответ я пробормотал что-то невразумительное.
Да, с этой минуты я ясно почувствовал, что Сережа был прав: пропала теперь и рыбалка, и купание, и ребята… все пропало!
Не помню, где-то я читал или слышал такой вопрос: можно ли влюбиться с одного взгляда? Утверждаю по собственному опыту: можно. Так и произошло со мной в этот неповторимый летний вечер.
Да, именно неповторимый! Никогда больше не видел я такого чудесного заката. Мы глядели на него, выйдя из городского сада на высокий косогор над рекой.
Все небо было какое-то золотисто розоватое и удивительно прозрачное.
Соня отошла и встала немножко в сторонке. Она смотрела на небо, на речку, а я смотрел на нее, не спуская глаз.
Такая тоненькая, стройная! А глаза какие большие и темные, будто спелые вишни. И какие-то удивительно милые, наивные и в то же время чуть-чуть насмешливые, чуть-чуть лукавые. И нос какой-то потешный — тоненький, точеный, а на самом кончике немножко приплюснут.
Соня постояла минуту-другую и вдруг тихонько запела: «Глядя на луч пурпурного заката, стояли мы на берегу Невы. Вы руку жали мне, промчался без возврата сей чудный миг, его забыли вы…»
При этой последней фразе Соня слегка обернулась ко мне, будто спела ее именно для меня.
Ах, да разве смог бы я когда-нибудь забыть этот закат, этот миг, миг какого-то неземного счастья (да простит мне читатель избитость этой фразы, — что поделать: счастье-то ведь было действительно неземное, так как же его назвать иначе?).
Соня продолжала вполголоса напевать, а мы стояли и слушали.
«Как удивительно, — думал я, — такая тоненькая, худенькая, а голос низкий, задушевный! И песня какая хорошая! Обязательно выучу ее и подберу аккомпанемент на гитаре. Когда-нибудь Соня еще запоет, а я ей буду аккомпанировать. До чего же хорошо! Какой Сережа милый, как я ему благодарен! Вот это настоящий друг!
— Ну хватит, — неожиданно прервала Соня свое пение, — а то уж очень чувствительно. — Она тряхнула косами и озорно, по-мальчишески взглянула на меня: — Побежим к речке, прямо отсюда вниз!
— Ты что, с ума сошла? — с комическим ужасом воскликнула Тоня.
Но Соня только рукой махнула.
— Бежим! — И она, как серна, перепрыгивая с бугра на бугор, с камня на камень, помчалась вниз, только косы по ветру развевались.
Я тоже понесся следом.
— Юрка, нос береги! — крикнул вдогонку Сережа.
Какой там нос! Да разве мог я упасть, когда чувствовал, что за спиной у меня вырастают крылья. Я не бежал — я прямо летел, летел «на крыльях любви и счастья».
Да так разлетелся, что чуть-чуть в речку не угодил.
Но и тут все обошлось благополучно. У самой воды я круто завернул и, пробежав по инерции еще несколько шагов, остановился, тяжело дыша.
Соня тоже запыхалась. Она стояла вся раскрасневшаяся, еще более хорошенькая и какая-то по-мальчишески близкая, понятная.
— Ух ты, как хорошо! — сказала она.
— Да, очень хорошо, — сразу ответил я, даже не понимая, о чем, собственно, идет речь, но чувствуя, что на душе у меня действительно очень хорошо.
— А как лягушки здорово поют! — продолжала Соня. — Слышите, как разорались?
И верно, лягушки в этот вечер пели отлично, очень громко и как-то особенно выразительно.
— К чему это они? Уж не к дождю ли? — спросила Соня. — Мне не хочется, чтобы завтра дождик был. Вы придете завтра в городской сад? Приходите пораньше, пойдем все вместе за цветами. Придете?
Ну можно ли было об этом спрашивать? Я ничего не ответил — не успел ответить. Но Соня, конечно, все поняла и без слов, поняла по одному моему виду.
— Вот и отлично! — сказала она. — А сейчас давайте подниматься. Сережа с Тоней, наверное, без нас уже соскучились.
— Не думаю, — ответил я.
— И я тоже не думаю, — звонко рассмеялась Соня. — А все-таки нужно подниматься. Ну-ка помогите мне! — Она протянула мне свою тоненькую смуглую руку, оперлась на мою, и мы стали взбираться вверх по крутому косогору.
Как я и предполагал, Сережа и Тоня без нас, по-видимому, не очень скучали. Они сидели рядышком ил бугорке и о чем-то тихонько беседовали.
— А, вы уже вернулись? — с некоторым сожалением в голосе обратилась к нам Тоня, но, тут же спохватившись, добавила: — Долго, долго вы там у реки стояли. Я уж беспокоиться начала, как бы Соня не простудилась. Сыро от воды.
— Да что ты, теплынь такая! — рассмеялась Соня. — Но как ни хорошо здесь, а пора домой, — с грустью добавила она.
И мы не спеша отправились обратно в город.
— Ну что, не жалеешь? — спросил меня Сережа, когда мы, проводив девушек, возвращались домой.
Нужно ли было об этом спрашивать? Я ничего ему не ответил, только схватил его руку и от избытка чувств и благодарности так стиснул, что он только сказал: «Ого!» А потом лукаво усмехнулся и добавил:
— Я ж тебе говорил: еще благодарить будешь!
В ЛЕСУ
Лес всегда хорош, в любую пору: весной и осенью, зимой и летом. Но он становится еще в тысячу раз лучше, когда рядом с тобой по узкой лесной тропинке идет худенькая смуглая девушка и солнечные блики играют на ее светлом платьице, на волосах, на лице, делая его забавно пестрым и оттого еще более привлекательным.
Тропинка была настолько узкая, что идти четверым в ряд совершенно невозможно. Поэтому мы разбились на пары: мы с Соней — впереди, Сережа с Тоней — немного поодаль сзади.
Соня была в отличном настроении. Правда, цветов, из-за которых мы и совершили этот поход, она совсем не собирала, сказала: «Еще успеется», но зато болтала без умолку.
Она с увлечением рассказывала про то, как весело провела прошлое лето.
— Знаете, меня пригласила погостить тетя, не родная, а там какая-то… — Соня сделала в воздухе неопределенный жест. — Ну, понимаете, седьмая вода на киселе. Но не в этом дело. Главное, тетя живет в деревне, не на даче, а в настоящей деревне. У нее там домик свой. Ее муж — ветеринарный врач или фельдшер, вообще что-то насчет коров, овец, поросят… Вот так они вдвоем и живут.
— С кем — вдвоем? С поросятами? — сострил я.
Соня громко расхохоталась.
— С какими там поросятами?! Тетя с мужем — вот кто. — Соня приостановилась, потешно нахмурила лоб, будто рассердилась. — Не смейте меня перебивать, а то рассказывать не стану.
Я закивал головой и приложил палец к губам в знак того, что я не пророню ни слова.
— Ну смотрите же! — Соня погрозила мне пальцем и продолжала рассказывать: — Приехала я к ним в деревню. Ну, просто рай: речка под боком, лес рядом, грибы, малина, и земляника еще кое-где попадается, знаете, на вырубках, на самом солнцепеке, отдельные ягоды, красные-красные. И такие сладкие, душистые! Возьмешь в рот — сразу будто растает. А грибы какие! Все белые, крепкие, коренастые! Вы любите грибы собирать? — неожиданно спросила она.
— Очень люблю. Могу хоть целый день с утра до ночи из леса не вылезать.
— Ой как здорово! И я тоже. Давайте как-нибудь, как только грибы начнутся, пойдем в лес рано-рано. Говорят, грибы лучше всего на утренней зорьке собирать. Они за ночь из-под опавшей листвы головки повысунут, роса головки обдаст, они так и блестят на солнышке, издали видно. А потом роса высохнет, тогда уж труднее их находить. Давайте на самой зорьке пойдем, ладно?
— Конечно, хоть ночью, хоть с вечера.
— Ну, ночью в лесу страшно. Я боюсь. — Соня передернула плечами, будто ей сразу стало холодно от страха.
— Да чего же вы боитесь в лесу ночью?
— А леший?
— Неужели же вы в леших верите?
Соня искоса взглянула на меня, да так плутовато:
— А вдруг?
— Что — вдруг?
— Вдруг вылезет из кустов такой лохматый, страшный-престрашный. Да как припустится за тобой, как схватит! — Она еще раз плутовски взглянула на меня и звонко расхохоталась. — Ничего я не боюсь — ни чертей, ни леших! Ночь, полночь, куда хочешь одна пойду. Не перебивайте меня, а то забуду, что рассказать хотела… Вспомнила! Вот живу я, значит, у тети с дядей, хожу в лес, хожу на речку купаться — хорошо! Только скучно немного — всё одна да одна. Девчата, правда, в деревне есть, но все или много старше меня, или совсем маленькие, с ними только в песочек играть. Но вот один раз купаюсь в реке, вдруг слышу топот. Гляжу — целый табун лошадей: ребята их на водопой пригнали. Я еле успела из воды выскочить, платьишко на себя надеть.