– Ах, незнакомец! – жалобно протянул он – Я слишком слаб, чтобы защитить себя, сидя у ворот. Прежде, когда у меня еще были силы, я занимался своим ремеслом прямо напротив храма!
Похоже, он весьма гордился этими воспоминаниями и даже повторил, что он просил милостыню перед храмом, словно это была большая честь.
– Я прекрасно умел защищаться своей палкой, хотя ничего не вижу! – самодовольно заметил он – Но когда состарился, все чаще стал возвращаться домой избитым и в конце концов меня изгнали даже от ворот. Вот почему мне остается лишь каждый день упрашивать какого-то богобоязненного прохожего, чтобы он отвел меня на одну из дорог. В священном городе слишком много нищих, которые сильнее меня!
Исхудавшими пальцами он ощупал край моего плаща.
– Какая прекрасная ткань, незнакомец! – заметил он – И как хорошо от тебя пахнет! Должно быть, ты богат, и я не пойму, как это ты прогуливаешься сам в столь позднее время за пределами города? Почему никто криками не предупреждает о твоем приближении?
Я не обязан был ему отвечать, но все же сказал:
– Я должен один найти свой путь!
Сам того не ожидая, я вдруг спросил:
– Слепец, ты слышал что-нибудь об иудейском царе, этом Иисусе из Назарета, которого распяли? Что ты о нем думаешь?
Этот вопрос вызвал у него такую злость, что он весь задрожал.
– Я достаточно наслышан об этом человеке! – прохрипел он, потрясая в воздухе палкой – Хорошо, что его распяли!
Услышав такое, я немало удивился:
– Однако мне рассказывали, что он был набожным и добрым человеком, исцелял больных, и его всегда окружали бедняки и страждущие, которым он дарил мир.
– Ах вот как, мир? – насмешливо перекривил меня слепой – Он хотел все разрушить и уничтожить! Даже храм! Он нарушал наш мир и был исполненным злобы человеком! Сейчас я тебе объясню: возле Безатского водоема на своем убогом ложе нищенствовал один паралитик, которого все хорошо знали; время от времени он позволял столкнуть себя в воду, чтобы пробудить жалость прохожих. Между прочим, в этих водах уже давно никто не исцелялся, хотя иногда там еще бьют горячие ключи. Однако это место находится близ Послушнических ворот, а просить милостыню в тени порталов всегда приятнее. Для этого человека все складывалось прекрасно до тех пор, пока Иисус, проходя мимо, не спросил его: «Ты хочешь исцелиться?» Паралитик, желая уйти от ответа, сказал, что когда начинает бить горячий ключ, всегда находятся люди, проворнее его, которые спускаются в воду первыми. Тогда назаретянин приказал ему подняться, взять свое ложе и идти!
– И он исцелился? – недоверчиво спросил я.
– Еще как исцелился! – воскликнул слепой, – Взяв ложе под руку, он пошел! Сила этого галилейца была ужасной! А паралитик тем самым лишился превосходного ремесла, кормившего его на протяжении тридцати восьми лет! Теперь, находясь в преклонном возрасте, он вынужден зарабатывать на хлеб насущный трудом своих рук.
Пока он рассказывал, я видел, как его наполняла горечь, он добавил:
– Кроме того, это исцеление произошло в субботу. Несчастного сразу же задержали за ношение своего ложа и отвели к священникам. Но это еще не все! Спустя какое-то время Иисус встретил его в храме и предупредил, дабы он больше не грешил, иначе с ним произойдет нечто худшее! Чтобы защитить себя, нищий, пошел и донес на него, подтвердив, что был им исцелен и что он приказал ему взять свое ложе и нести его в день шабата! Но… что могли священники сделать с Иисусом? Окруженный толпой своих приверженцев, он кощунственно заявил, что имеет право нарушать, правило святого дня и работать в этот день, как это делал его отец! Представляешь себе? Он считал себя равным Богу! Конечно же после этого его пришлось распять!
Я продолжал хранить молчание, и нищий, полагая, что его доводы не показались мне убедительными, попытался привести новые.
– Что стало бы со всеми, если бы он разрушил храм? – продолжал он – Где нищие просили бы милостыню, если бы не стало богатых грешников, желающих денежным подаянием заслужить прощение своих грехов?
Ударив палкой о бугристую дорогу, он с хитростью, исполненной удовольствия, заключил:
– В то утро меня тоже попросили кричать: «Распни его! Распни!» Римлянин долго колебался, не решаясь отправить его на смерть; он не понимает ничего в наших законах, и кроме того, радуется, когда возводят хулу на божий храм. Но мы добываем свой хлеб, прося милостыню, поэтому зависим от храма и городского правления. Они нас всех быстро собрали и поставили недалеко от ворот, чтобы мы кричали вместе с другими, Можешь мне поверить: я тоже кричал и требовал помилования Бараевы, который по сравнению с этим Иисусом был безгрешен, хотя и убил римлянина.
– Не могу тебя понять! – ужаснулся я. – Насколько нужно быть злым, чтобы гордиться подобным поступком? Ведь он, возможно, исцелил бы и тебя, если бы ты в него уверовал?
Он обратил ко мне зияющие дыры своих орбит, в оскале показались гнилые остатки его зубов.
– Не хочешь ли ты сказать, что считаешь себя значительной персоной или что-то понимаешь в этом мире? – злобно промычал он. – Теперь я не сомневаюсь, что ты – скверное, нечистое существо! Лучше бы ты вел меня за палку! Тогда мне не пришлось бы к тебе прикасаться. По одному моему слову Бог Израиля одним дыханием мог бы обратить тебя в пепел! Пусть тебя заживо сожрут черви, если ты один из приспешников этого Иисуса!
Он весь кипел злобой, и меня окутала вонь, которую источал его рот. Он крепко уцепился за полу моего плаща, чтобы я неожиданно не высвободился.
– Какой же ты простак! – ехидно произнес он, поднеся пальцы к своим пустым орбитам – С тех пор как мне выкололи глаза, сам Бог не смог бы заставить появиться на этом месте новые. Кроме того, мне совершенно не хочется опять стать зрячим! Что хорошего может увидеть в этом мире такой человек, как я?
Я мог бы избавиться от него ударом кулака, но не решался поднять руку.
– Успокойся, безгрешный человек, мы уже подходим к воротам города, – сказал я. – Там я тебя оставлю, чтобы не осквернять твоей чистоты!
– Ах, если я был посильнее! – вздохнул он, повернув ко мне свое ужасное лицо. – Сейчас я тебе кое-что покажу, незнакомец.
Неожиданно резким движением он схватил меня сзади за горло, уперся острым коленом в бок, а его свободная рука принялась нащупывать мой кошелек. По правде говоря, будь он чуточку сильнее, ему действительно удалось бы застать меня врасплох, даже не позволив позвать на помощь. Однако принимая во внимание его состояние, мне не составило труда высвободиться из его отвратительных пальцев, сжимавших мое горло, и целым и невредимым уйти от этого воровского приема.
– Вот тебе мой совет, незнакомец! – отдышавшись, прохрипел он, – Не забудь его! Никогда необдуманно не прислушивайся к мольбам неизвестных и не будь поводырем нищих на глухих тропинках. Будь я покрепче, я сначала бы тебя уложил, а потом свистнул бы спрятавшимся сообщникам. Вместе мы отобрали бы у тебя деньги, и если я не был бы добрым, то выдавил бы пальцами тебе глаза, чтобы ты никогда не смог меня признать и свидетельствовать против! А если бы ты вдруг оказался римлянином, я убил бы тебя с превеликим удовольствием!
– Спасибо за предупреждение! – насмешливо отозвался я. Но… откуда тебе знать, что я не римлянин?
– Римлянин никогда бы не свернул с пути и не стал бы моим поводырем! Ты не имеешь представления, насколько зол этот мир! Проходя, римлянин дал бы мне пинка или стегнул бы кнутом по лицу. От этих людей не приходится ждать никакой пощады! Единственное, что их интересует, – это строительство дорог и акведуков, а еще – подчинение законам.
Мы находились уже перед водонапорными башнями у ворот. – Ты сам говорил с паралитиком? – поинтересовался я. – Он действительно так зол на Иисуса за свое исцеление?
– Я сам не разговаривал с ним и лишь пересказываю то, о чем говорят, – признался он, – Однако почему он исцелил лишь одного человека, а для остальных – вечный мрак? Согласись: мы имеем все причины проклинать этого человека.
– А разве ты не знаешь, что царь Иисус воскрес на третий день после своей смерти?
Вопрос вызвал у калеки приступ ничем не сдерживаемого дикого смеха.
– Бабские россказни! – захлебываясь от хохота, выдавил он из себя, – Неужели ты, взрослый человек, можешь в такое поверить?
Помимо издевки в его смехе слышались всхлипывания.
– Всем известно, что ученики выкрали его тело из могилы, чтобы до последнего дурачить людей, – без тени сомнения продолжал он – Я признаю существование Бога, но здесь, на земле, нет другой власти, помимо власти денег и силы.
В ярости он колотил палкой по обочине и, нащупав камень схватил его.
– Видишь этот камень? – спросил он, ткнув мне его под нос. – Думаешь, он сможет превратиться в хлеб? Мы живем в мире ненависти, боли, страданий и измен, полном скупости и мести, и его уже не изменить. Наступит день, когда римская империя обязательно рухнет, но в этом не будет никакой заслуги Иисуса!
Я ощутил странный прилив ярости, и мое существо охватил всепроникающий холод.
– Иисус из Назарета, если ты был и остаешься более чем иудейским царем, если ты пребываешь в своем царстве, а твое царство все еще на земле, преврати этот камень в хлеб, и я уверую в тебя! – прошептал я.
Услышав мою молитву, слепой, взяв палку подмышку, принялся вертеть в руках подобранный камень. Вдруг поверхность его начала прогибаться под пальцами. Не веря происходящему, он сдул с него пыль и поднес к ноздрям, чтобы понюхать. В полном замешательстве он оторвал от него кусок, сунул его в рот, пережевал и наконец проглотил.
– Это не камень, а головка сыра, – сказал он, словно упрекая меня в моей глупости.
Я тоже выхватил кусок и попробовал: действительно, это был сыр, видимо оброненный каким-то крестьянином и покрывшийся пылью так, что его невозможно было отличить от камней.
– Неужели ты маг? – продолжая жевать, спросил калека. – Ты действительно превратил камень в сыр именем назаретянина?
– Хлеб или сыр – все равно это еда! – воскликнул я. – Если мне удалось его именем превратить камень в сыр, значит ты должен поверить в его воскресение!
При этих словах мною овладело сомнение: а что, если это действительно странное совпадение, в жизни бывает и не такое!
Со своей стороны, слепец продемонстрировал небывалую практичность. Быстро сунув в подаренную мной суму сыр, словно опасаясь, что я его отберу, он принялся лихорадочно ощупывать с помощью своей палки тропинку; затем, присев на колени, он руками ощупал остальные камни, которые, однако, никак не походили на сыр, тогда он оставил свое напрасное занятие.
Выходя из долины Кедрона, мы прошли по тропинке, вьющейся вдоль городских стен, и оказались в густой тени города, а позади нас все еще светило солнце, окрашивая в пурпурный цвет горные вершины.
Я огляделся вокруг, опасаясь появления призраков.
– Иисус Христос, Сын Божий, прости мое неверие! – вслух произнес я.
Меня озарил ослепительный луч света. Весь материальный мир тотчас же утратил всякую реальность, а я отчетливо ощутил собственную душу, которая вознеслась над огромной стеной, представшей перед моими глазами со всеми ее сложенными вместе камнями, как это случилось со мной в доме Лазаря. Однако слепой, не испытывающий таких ощущений, обеспокоенным голосом попросил:
– Не взывай к этому человеку, если он действительно продолжает жить! Его кровь пала и на меня!
Свет исчез так же незаметно, как и появился. Ослепленный, я повел рукой, как бы желая удержать непревзойденное ощущение мира, которое уже исчезало. И теперь тени от стен давили на меня, ноги словно вросли в землю, тело будто налилось свинцом. Направив взор к самой высокой вершине, возвышавшейся над долиной и еще купавшейся в лучах солнца, я подумал, что, должно быть, оттуда какая-то гладкая поверхность направила на меня луч солнца, как это бывает, когда он, отразившись в зеркале, освещает темное место.
Даже несмотря на найденное объяснение случившемуся, во мне крепла вера в существование Иисуса и в близость его царства. Эта вера, поднимавшаяся из глубины души, была сильнее разума. Признаюсь, мне хотелось в это верить. Я думал: «К чему напрасно торопиться? К чему жаждать заполучить непременно все и сразу?»
– Поторопись! – сказал я, взяв нищего под руку и ускорив шаг – Мы почти уже у ворот!
– Куда ты меня ведешь по этому откосу? – запричитал нищий, пытаясь высвободиться, – Может, ты хочешь столкнуть меня в пропасть за то, что я кричал, чтобы его распяли? Хочешь отомстить мне, да?
– О нем я знаю мало, но я уверен, что он воскрес из мертвых не для мести.
Мы приблизились к воротам. Часовые, хорошо знавшие моего спутника, выкрикнули в его адрес несколько оскорбительных слов вместо приветствия, расспрашивая о заработанных за день барышах. Мне даже показалось, что если бы не мое спасительное присутствие, то его обыскали бы и забрали добычу. Меня они ни о чем не спрашивали: качество ткани моего плаща без нашитых фалд и выбритое лицо говорили сами за себя.
Услышав знакомые голоса часовых и с помощью палки удостоверившись в том, что мы добрались до цели, нищий успокоился; резким движением он отпрянул в сторону и бросился со всех ног наутек: теперь он был на знакомой территории! По периметру небольшой площади, расположенной у ворот, сидели нищие и монотонными голосами выпрашивали милостыню. Городская жизнь уже затихала, и до меня долетали запахи свежеиспеченного хлеба и поджариваемого на масле чеснока.
Калека, потрясая палкой, взывал к своим сотоварищам: – Сыновья Авраама! Меня привел сюда человек, который идет вслед за мной, в него вселился демон! В моих руках он превратил камень в головку сыра, при этом воззвав к распятому Иисусу. Возьмите камни и забросайте его! Он – один из учеников проклятого Иисуса и принесет нам несчастье!
Став на четвереньки, он нащупал кучу навоза и пригоршню его швырнул на звук моих шагов и сделал это очень метко.
Собратья сразу же бросились его утихомиривать и умолять меня о прощении.
– Неужели вместе с глазами ты лишился и рассудка? – кричали они. – Это же чужестранец, да еще богатый! Как он мог стать учеником назаретянина? Он вовсе не из Галилеи, это сразу видно!
Затем, стараясь превзойти друг друга в жалобных воплях, они принялись демонстрировать мне искалеченные части тела, раны и нагноения. Я раздал им пригоршню монет и, сняв испачканный плащ, набросил его на плечи слепца.
– Держи! – сказал я ему, раскатисто хохоча – Вот тот плащ, ткань которого тебе так понравилась. Ты теперь сможешь укрыться от холода, если однажды не найдешь никого, кто бы тебя привел в город, и заночуешь прямо у дороги.
– Разве вы не видите, что он одержим дьяволом?! – взвизгнул нищий, угрожая своим сотоварищам высоко поднятым кулаком. – Если бы я ударил его по одной щеке, он подставил бы мне другую! Он ненормальный!
При этих словах мой смех усилился. Таким образом, учение Иисуса из Назарета выглядело не столь неприменимым, как мне это казалось вначале! Мое удовольствие удесятерилось, когда я ответил ему добром на зло. Если бы я его ударил или передал в руки властей, его зло было бы побеждено моим злом.
Нищие поддержали мой смех.
– Да нет, он ничем не одержим! – принялись они объяснять слепому – Он просто пьян, разве ты не слышишь? Только пьяный способен отдать тебе собственный плащ и быть твоим поводырем! Неужели ты думаешь, что если бы он был трезвым, то стал бы так смеяться в ответ на оскорбления?
Кое в чем они были правы: мной овладело непонятное чувство, похожее на опьянение, оно заставляло меня громко хохотать и настолько затуманивало мой разум, что я, оставаясь в одной лишь тунике, не испытывал никакого стыда от взглядов, которые бросали на меня прохожие горожане.
Конечно, многое из случившегося могло быть заранее подготовлено, только не случай с сыром, закатившимся среди камней, на который с такой точностью наткнулась палка нищего.
Жена сирийского купца, увидев как я шагаю с обнаженными ногами, лишь всплеснула руками, тогда как ее супруг вздрогнул, вообразив, что я попал в руки шайки воров. Но когда я, продолжая смеяться, поднялся в свою комнату, взял деньги и попросил его купить мне новый плащ, – он решил, что я, находясь под воздействием крепких напитков, проиграл свою одежду.