За маленьким столиком в ресторане, как это часто бывало раньше, сидели Софья и я, как будто и не было долгих лет разлуки.
— Софья! — сказал я.
Она отозвалась сразу:
— Чарльз!
Я облегченно вздохнул.
— Слава Богу, что все позади. Что с вами происходит?
— Наверное, я виновата,— я глупо себя вела.
— А теперь все в порядке?
— Да, все в порядке.
Мы улыбнулись друг другу.
— Любимая! Как скоро вы станете моей женой?
Она перестала улыбаться. Что-то опять встало между нами.
— Не знаю. Я не думаю, Чарльз, что смогу выйти за вас.
— Но, Софья, почему? Может быть, вы отвыкли от меня? Вам надо какое-то время, чтобы почувствовать нашу близость? У вас кто-то есть? Нет... я дурак. Все не то...
— Да, все не то.
Она покачала головой. Я ждал. Она тихо сказала:
— Это смерть дедушки.
— Смерть дедушки? Но почему? Что она меняет? Вы не думаете... нет, вы не можете так думать — я говорю о деньгах. Он ничего не оставил? Но, дорогая моя...
— Нет, дело не в деньгах. Вы, наверное, готовы взять меня в жены и без них. Но дедушка никогда в жизни не терял деньги.
— Так что же это?
— Сама его смерть. Понимаете, Чарльз, мне кажется, что его убили...
— Какая дикая мысль! Но что навело вас на эту мысль?
— Доктор вел себя как-то странно. Он не подписал свидетельство о смерти. Предстоит вскрытие. Совершенно очевидно —они что-то подозревают.
Я не стал с ней спорить. Софья очень умна и зря ничего не говорит.
— Но их подозрения могут и не подтвердиться. А даже если и подтвердятся, то каким образом это может повлиять на наши отношения?
— При известных обстоятельствах может: ведь вы на дипломатической службе, а там насчет жен очень строго. Нет-нет, пожалуйста, не говорите всего того, что вы приготовились сказать. Вы считаете своим долгом переубедить меня, и я верю в вашу искренность, теоретически даже согласна с вами. Но я гордая, дьявольски гордая, и хочу, чтобы наш брак был полноценным,— мне не нужны жертвы. И кроме того, я уже сказала, что все, может, обойдется...
— Вы имеете в виду доктора, что он ошибся?
— Даже если он не ошибся, это не имеет значения, если его убил человек, который не может испортить репутацию нашей семьи.
— Что вы хотите этим сказать, Софья?
— Я сказала ужасную вещь, но может же человек высказаться откровенно?
И она продолжала:
— Нет, Чарльз, больше я ничего не скажу. Я и так сказала вам слишком много. Но мне надо было повидаться с вами, чтобы все объяснить. Мы ничего не можем решить, пока все не выяснится.
— Ну, по крайней мере, хоть объясните мне, в чем дело?
Она покачала головой.
— Я не хочу.
— Но, Софья...
— Нет, Чарльз. Я не хочу, чтобы вы увидели нашу семью моими глазами. Вы сами должны во всем убедиться и сделать выводы.
— Но как это сделать?
— Через вашего отца.
Я рассказывал ей в Каире, что мой отец служит в Скотланд-Ярде. И теперь ее слова ужаснули меня.
— Неужели все так плохо?
— Думаю, что да. Видите, за столиком у двери сидит довольно приятный господин с военной выправкой?
— Да.
— Он был и на платформе в Свикли Дин, когда я садилась в поезд.
— Вы думаете, он следит за вамп?.
— Да. Видимо, все мы — как это говорится — под наблюдением. Нам дали понять, что не следует выходить из дома, но я должна была повидать вас. Я выбралась из окна ванной и спустилась по водосточной трубе.
— Любимая...
— Но полиция не дремлет. Кроме того, я ведь послала вам телеграмму. Ну, это неважно. Главное, что мы здесь, вместе... Но теперь каждый из нас должен действовать в одиночку. К сожалению, нет никаких сомнений в том, что мы любим друг друга.
— Никаких сомнений! И не говорите «к сожалению». Мы пережили мировую войну, чудом остались живы, и я не вижу, почему внезапная смерть старика... сколько ему было?
— Восемьдесят семь лет.
— Да, это было в «Таймсе». Если бы вы спросили меня, я сказал бы, что он просто умер от старости.
— Если бы вы знали моего дедушку, то удивились бы, что он вообще от чего-то мог умереть.
Глава 3
Я всегда интересовался работой моего отца, но никогда не думал, что наступит момент, когда у меня появится личная заинтересованность в полицейских делах.
Я еще не видел Старика. Его не было дома, когда я приехал. Приняв ванну, побрившись и приведя себя в порядок, я сразу отправился на свиданье с Софьей.
Когда я вернулся домой, Гловер сказал мне, что отец в кабинете.
Он сидел за письменным столом, заполненным бумагами, когда я вошел. Отец вскочил.
— Чарльз! Как долго ты не был дома!
Наша встреча после пяти лет разлуки разочаровала бы чувствительного француза. Но мы очень любили друг друга. И были счастливы, что опять вместе.
— Вот виски. Скажешь, когда тебе налить. Жаль, что меня не было дома, когда ты приехал. У меня чертовски много работы. Как раз сейчас я занимаюсь одним дьявольски трудным делом.
Я откинулся в кресле и закурил сигарету.
— Аристида Леонидаса?
Он удивленно приподнял брови и бросил на меня быстрый взгляд. Потом холодно спросил:
— Почему ты так думаешь?
— Значит, я угадал?
— Как ты узнал об этом?
— Получил кое-какие сведения.
Старик ждал.
— Получил информацию из его дома,-—пояснил я.
— Выкладывай, Чарльз.
— Тебе это не понравится. Я встретил Софью Леонидас в Каире, Полюбил ее и собираюсь на ней жениться. Сегодня вечером она обедала со мной,
— Обедала с тобой? В Лондоне? Интересно, как ей это удалось? Их всех вежливо попросили не выходить из дома.
— Я знаю, но она спустилась по водосточной трубе.
Старик улыбнулся.
— Твоя девушка, видимо, весьма находчива.
— Полицейские тоже не зевают. Какой-то симпатичный парень с военной выправкой выследил ее. Я буду фигурировать в рапорте, который ты получишь. Высокого роста, каштановые волосы, карие глаза, темно-синий костюм и так далее...
Старик пристально смотрел на меня.
— Это... серьезно?
— Да, это серьезно, папа.
Последовала пауза.
— У тебя есть возражения? — прервал я молчание.
— Я бы не возражал... неделю тому назад. Богатая семья, девушка получит большое приданое, и, я знаю тебя, ты не часто теряешь голову. Но сейчас...
— Да, папа?
— Все может обойтись, если...
— Если что?
— Если это сделал определенный человек.
Второй раз за этот вечер я услышал это суждение.
— А кто этот «определенный» человек?
— А что ты знаешь об этом деле?
— Ничего.
— Ничего? — Он удивился.— Разве девушка ничего не рассказала тебе?
— Нет. Она сказала, что будет лучше, если я все увижу своими глазами.
— Интересно, почему она так считает?
— А разве это не очевидно?
— Нет, Чарльз.
Он заходил по комнате. Закурил сигару, но она погасла. Значит, он был расстроен.
— Что ты знаешь об этой семье?
— Черт возьми! Я знаю, что был старик и куча сыновей, внуков и невесток. Подробности я еще не уяснил. Будет лучше, папа, если ты сам мне все расскажешь.
— Да.— Он сел.—Хорошо, я начну с самого начала, с Аристида Леонидаса. Он приехал в Англию двадцатичетырехлетним./
— Грек из Смирны.
— Это ты знаешь?
— Да, но это все, что я знаю.
Гловер вошел доложить, что приехал главный инспектор Тавернер.
— Он ведет это дело,— сказал мне отец.— Пусть войдет. Он проверял всех членов семьи и знает о них больше, чем я.
Я спросил, обращалась ли местная полиция в Скотланд-Ярд.
— Свикли Дин — наша юрисдикция. Он входит в Большой Лондон.
Я поздоровался с Тавернером, который вошел в этот момент. Я знал его уже много лет. Он тепло приветствовал меня и поздравил с благополучным возвращением.
— Я как раз просвещаю Чарльза насчет известного вам дела,— сказал Старик.— Исправьте меня, если я ошибусь. Леонидас приехал в Лондон в 1884 году. Он открыл маленький ресторан в Сохо. Дело оказалось прибыльным. Тогда он открыл еще один.
Вскоре. он стал владельцем уже семи или восьми ресторанов, и все они давали большую прибыль.
— И никогда не делал ошибок, что бы ни предпринимал,— вставил Тавернер.
— У него врожденное чутье. Наконец он стал владельцем самых знаменитых ресторанов в Лондоне. Потом он занялся снабжением.
— Он стоял за множеством разных предприятий: торговля подержанной одеждой, лавки с дешевыми ювелирными изделиями и т. п.,— пояснил Тавернер.— Конечно, он всегда был обманщиком.
— Вы хотите сказать «мошенником»? — спросил я.
Тавернер покачал головой.
— Нет, он не был мошенником — просто шел не совсем прямыми путями, при этом никогда не нарушая закона. Но он был из тех, кто умеет его обходить. Заработал даже на этой войне, несмотря на свой преклонный возраст. Он не делал ничего незаконного, но, как только становилось горячо, начинал заниматься чем-нибудь другим. Поймать его было невозможно.
— Не очень-то положительный персонаж,— сказал я,— и малопривлекательный.
— Как ни странно, он как раз был привлекателен. Очень яркая личность — и все это чувствовали. А внешне— гном, некрасивый, маленький, но обладал огромной притягательной силой. Женщины безумно баловали его.
— Его женитьба всех удивила,— добавил отец.— Он женился на дочери помещика.
— Деньги? — поинтересовался я.
— Нет, это был брак по любви. Она встретилась с ним по какому-то делу и увлеклась им. Ее родители возмутились, но она твердо стояла на своем. Говорю вам, этот человек обладал каким-то непонятным очарованием. Он был экстравагантен и очень умей. А ей надоело ее прежнее окружение.
— Они были счастливы?
— Как ни странно, очень. Конечно, их друзья не встречались (в те дни деньги еще не разрушили классовых различий), но это их не беспокоило. Они обходились и без друзей. Он построил довольно нелепый дом в Свикли Дин, они жили там и имели восьмерых детей.
— Прямо семейная хроника.
— Старый Леонидас очень удачно выбрал Свнкли Дин. Этот район тогда только входил в моду. Старожилы обожали свои сады и хорошо относились к миссис Леонидас. Богатые бизнесмены были заинтересованы в самом Леонидасе. И так у них составился большой круг знакомых. Они были очень счастливы, я думаю, но она умерла от воспаления легких в 1905 году.
— Оставив его с восьмерыми детьми?
— Один ребенок умер в младенчестве. Два сына были убиты на войне. Одна из дочерей вышла замуж, уехала в Австралию и умерла там. Незамужняя дочь погибла в автомобильной катастрофе. Еще одна умерла год назад. Осталось двое: старший сын Роджер, женатый, детей нет, и Филипп, который женился на известной актрисе. У них трое детей: твоя Софья, Юстас и Жозефина.
— И они все живут вместе?
— Да. Дом Роджера разбомбили в самом начале войны. Филипп с семьей живет там с 1937 года. Есть еще пожилая тетка, мисс де Хэвиленд, сестра покойной миссис Леонидас. Она всегда ненавидела своего зятя, но после смерти сестры считала своим долгом принять приглашение Аристида жить с ними и воспитывать детей. Дети выросли, но она осталась в Свикли Дин.
— И хорошо справлялась со своими обязанностями,—-добавил инспектор Тавернер,— но она не из тех, кто меняет свое мнение. Она некогда не одобряла Леонидаса и его методы...
— Да, семейство огромное. И кто же, по-вашему, его убил? — спросил я.
Тавернер покачал головой.
— Об этом рано говорить.
— Ну говорите же, Тавернер. Готов спорить, у вас есть уже свое мнение на этот счет. Мы же не в суде.
— Нет,— ответил Тавернер угрюмо,— и, может быть, суда как такового не будет.
— Вы хотите, сказать, что его не убивали?
— Он был убит, это точно. Отравлен. Но вы же знаете, как трудно получить доказательства отравления. Все улики показывают одно...
— Я именно этого и добиваюсь от вас. Скажите же все-таки мне, до чего вы додумались?
— Слишком очевидное дело. В этом-то и вся загвоздка.
Я умоляюще взглянул на Старика.
Он медленно продолжал:
— Как ты знаешь, Чарльз, когда расследуется убийство, именно очевидные факты приводят к правильным выводам. Старик Леонидас женился снова десять лет тому назад.
— В семьдесят семь лет?!
— Да. И женился на женщине двадцати четырех лет.
Я присвистнул.
— И что за женщина?
— Официантка из чайной. Вполне уважаемая молодая женщина, хорошенькая, но немного апатичная, очень тихая.
— Она и есть «очевидный факт»?
— Решайте сами,— сказал Тавернер.— Ей сейчас всего тридцать четыре года, а это опасный возраст. В доме живет молодой человек — учитель внуков. Он не был на войне —вроде у него больное сердце. Они дружат.
Старый и давно знакомый шаблон. Отец подчеркнул, что миссис Леонидас была весьма респектабельной. Много убийств совершается во имя респектабельности,
— Мышьяк?
— Нет. У нас еще нет сведений из лаборатории, но доктор думает, что это эзерин.
— Это необычно. Видимо, легко узнать, где он куплен.
— Его не покупали. Это лекарство Леонидаса. Глазные капли.
— Леонидас был болен диабетом,— пояснил отец.— Ему делали инъекции инсулина. Инсулин продается в маленьких бутылочках с резиновыми колпачками, шприц прокалывает колпачок и всасывает лекарство.
Дальше я догадался сам.
— И в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?
— Да.
— А кто делал ему уколы?
— Его жена.
Теперь я понял, что имела в виду Софья, а потом отец, когда говорили об «определенном» человеке!
— А семья ладит с нынешней миссис Леонидас?
— Нет, насколько я понял — они едва разговаривают.
Все казалось предельно ясным. Тем не менее инспектор Тавернер был явно недоволен.
— А что вам не нравится? — спросил я.
— Если это сделала она, мистер Чарльз, ей было очень легко заменить бутылочку другой. В самом деле, если она виновна, не могу представить себе, почему она не сделала этого.
— Вроде должна бы. А были еще бутылочки с инсулином?
— О да, и совершенно пустые. А если бы она вместо пузырька, в котором был эзерин, поставила бутылочку из-под инсулина, доктор ничего бы не узнал. Очень мало данных о том, как распознавать эзерин в случае отравления. А так он взял пробу на инсулин (хотел проверить, не ввели ли слишком большую дозу), а это оказался вовсе не инсулин.
— Итак, эта миссис Леонидас или очень глупа, или, возможно, наоборот, очень умна.
— В каком смысле?
— Может быть, она и рассчитывала на то, что вы придете именно к такому выводу: никто бы не поступил так глупо. А есть еще кто-нибудь, кого вы подозреваете? Например, кто-то из членов семьи?
— Практически любой из семьи мог сделать это,— сказал отец.— В доме всегда был большой запас инсулина, по крайней мере на две недели. В одну из бутылочек могли налить эзерин и поставить ее на место, зная, что придет время — и бутылочку используют.
— И все имели доступ к лекарствам?
— Они не запирались: стояли на специальной полочке в аптечке, в ванной комнате.
— А повод для убийства?
Отец вздохнул.
— Дорогой Чарльз, Аристид Леонидас был безмерно богат. Он передал большую часть наследства семье, но, может быть, кому-то из них показалось мало.
— Больше всех деньги нужны его жене. У этого молодого человека есть деньги?
— Нет, он беден как церковная мышь.
«Мышь!» — я вспомнил Софью и детские стишки, которые она цитировала:
«По дороге по кривой
Человек хромал домой.
Человек хромой был с детства,
Дом кривой — его наследство,
По другой кривой дорожке
Шла домой кривая кошка.
Глаз кривой глядит вокруг,
Мышь кривую видит вдруг.
Вкривь метнулась быстро кошка —
Мышь лишь пискнула немножко.
Все они, включая мышку,
В том кривом живут домишке».