— Меня задержали,— сообщил он. — Телефон. Итак, инспектор, у вас есть новости? Чем вызвана смерть отца?
— Его отравили эзерином.
— Боже мой! Отравили! Ах, эта женщина! Она не могла ждать! Он ее подобрал в канаве — и вот награда. Она хладнокровно убила его! Я не. могу слышать об этом!
— У вас есть какие-то доказательства?
— Доказательства? Но кто же еще мог это сделать? Я всегда не доверял ей, всегда не любил ее! Мы все не любили ее! А как мы испугались с Филиппом, когда однажды папа пришел домой и рассказал нам, что он вступил с ней в брак. В его-то возрасте! Это бездушно! Отец был удивительным человеком, инспектор! Ум сорокалетнего! Всем. абсолютно я обязан, ему. Он столько делал ради меня! И никогда не обманывал мои ожидания. Это я подвел его... когда я думаю об этом...
Он тяжело опустился на стул. Клеменс спокойно подошла к нему.
— Довольно, Роджер, успокойся!
— Я знаю, дорогая, я знаю.— Он взял ее руку. —Но как я могу быть спокойным, как я могу не переживать...
— Но мы все должны быть спокойными, Роджер. Инспектору Тавернеру нужна наша помощь.
— Это верно, миссис Леонидас..
Роджер вдруг закричал:
— Знаете, что я больше всего хочу сделать? Задушить эту женщину своими руками. Если бы она была здесь...— Он вскочил. Он весь трясся от ярости.— Да, я свернул бы ей шею, свернул ей шею!
— Роджер! — повысила голос Клеменс.
Он смущенно взглянул на нее,
— Извини, дорогая,
Потом обратился к нам:
— Прошу прощения, Я потерял контроль над собой. Я... простите....
Он снова вышел из комнаты. Клеменс слегка улыбнулась.
— На самом деле он и мухи не обидит.
Тавернер, начал задавать вопросы. Она отвечала кратко и точно.
— В тот день Роджер был в Лондоне: Вернулся рано и, как обычно, некоторое время провел с отцом. Я была на работе в институте Ламберта. Вернулась около шести часов.
— Вы видели своего свекра?
— Нет. В последний раз я видела его накануне — мы пили кофе после обеда.
— А в день смерти не видели его?
— Нет. Я «пошл а на его половину, потому что Роджер решил, что он оставил там свою трубку, очень ценную, но я обнаружила ее на столе в холле и решила не беспокоить старика. Он часто спал в это время.
— Когда вы услышали о том, что ему плохо?
— Прибежала Бренда. Это было в половине седьмого.
Тавернер спросил Клеменс о ее работе. Она ответила, что занимается вопросами радиации при расщеплений атома.
— Вы работаете над. атомной бомбой?
— Наша работа не связана с уничтожением. Мы проводим опыты по лучевой терапии. .
Тавернер встал и попросил разрешения осмотреть их часть дома. Она слегка удивилась, но разрешила.
Спальня напомнила мне больницу. Ванная оказалась очень скромной, кухня — безупречно чистой и полупустой.
Затем мы подошли к двери, которую Клеменс открыла со словами:
— Это комната моего мужа.
— Входите,— пригласил Роджер,-— входите.
Я с облегчением вздохнул, потому что безупречный аскетизм квартиры начал действовать мне на нервы. Наконец-то я увидел комнату, отражавшую личность ее хозяина. Большой секретер, заваленный бумагами, старыми трубками и всякой всячиной, потертые кресла. На полу персидский ковер. Стены увешаны фотографиями, акварелями. Приятная комната милого, дружелюбного человека.
Роджер неловко разлил вино по бокалам, освободил стул, бросив книги прямо на пол.
— У меня не убрано. Я как раз разбирал старые бумаги.
Инспектор от вина отказался.
.— Вы должны извинить меня,— продолжал Роджер. Он подал мне бокал.— Я не мог справиться с собой.
Он виновато огляделся, но Клеменс в комнате не оказалось.
— Она удивительная. Я говорю о своей жене. Все это время она была великолепна. Не могу вам передать, как я восхищаюсь этой женщиной. А ведь у нее была тяжелая жизнь, ужасная жизнь. Я бы хотел вам рассказать. Ее первый муж был хороший -парень, я хочу сказать, у него была прекрасная голова, но очень болезненный — у него был туберкулез. Он занимался кристаллографией и вел очень важную научную работу, за которую ему очень мало платили. Клеменс содержала его, ухаживала за ним, зная, что он умирает. И никогда ни одной жалобы, ни слова недовольства. Она всегда говорила, что счастлива. А потом он умер, и она осталась одна. Наконец она согласилась выйти за меня замуж. Я был счастлив, что сумею дать ей отдых, старался сделать ее счастливой. Я хотел, чтобы она бросила работу, но она считала своим долгом работать во время войны и сейчас не Хочет об этом слышать. Клеменс — чудесная жена. Мне очень повезло. Я для нее готов на все.
Тавернер сказал что-то приличествующее данной, ситуации, а затем стал задавать вопросы.
— Бренда прибежала за мной. Отцу стало плохо. Она сказала, что у него какой-то приступ. За полчаса до этого я был у моего дорогого отца. Я бросился к нему. Он задыхался, лицо было синюшным. Я кинулся к Филиппу. Он позвонил доктору. Я.. Мы ничего не могли сделать. Конечно, я не думал, что кто-то виновен в его смерти.
С трудом мы вырвались из атмосферы этой приятной комнаты и расстались с чувствительным Роджером.
— Фьюить,— свистнул Тавернер.— Как он не похож на своего брата. Странное дело с этими комнатами: они так много говорят о людях, живущих в них.
— Я согласился с ним.
— Странная штука брак, правда? — заметил инспектор.
Я не совсем понял, относится ли это замечание к Клеменс и Роджеру или к Магде с Филиппом. И все же. мне казалось, что. эти две супружеских пары счастливы; по крайней мере, насчет Роджера и Клеменс у меня не было сомнений.
— Я бы не. сказал, что Роджер похож на отравителя,— сказал Тавернер.— Конечно, ничего нельзя утверждать. А вот она как раз подходит. Безжалостная женщина. Может быть, даже помешанная.
Я снова с ним согласился.
— Но не думаю,— размышлял вслух я,— что она способна убить -кого-то только потому, что не одобряет его цели и способы их достижения. Возможно, она действительно ненавидела старика... но разве убийства совершаются из одной только ненависти?
— Очень редко,— ответил Тавернер.— Я, во всяком случае, ни разу не сталкивался с. таким убийством. Нет, я думаю, нам лучше придерживаться версии о миссис. Бренде. Но. один Бог знает, получим ли мы какие-нибудь доказательства.
Глава 8
Дверь нам открыла горничная. Увидев Тавернера, она испугалась, тем не менее смотрела на него с некоторым презрением.
— Вы хотите видеть госпожу?
— Да, пожалуйста.
Она проводила нас в большую гостиную и вышла.-
Комната была обита светлым кретоном, окна задрапированы полосатыми шелковыми портьерами. Над камином я увидел портрет, от которого невозможно было оторваться. Не только потому, что это был великолепный портрет и сразу можно было определить, что писал, его мастер,— лицо приковывало внимание. Это был портрет старика с Темными, проницательными глазами. Голова уходила в плечи, но, несмотря на маленький рост, человек излучал силу и удивительную энергию.
— Это он,— сказал Тавернер,—Портрет работы Августа Джона. Чувствуется индивидуальность, не правда ли?
— Да.— Я почувствовал, что это слово не передает моего впечатления. Теперь я знал, что подразумевала Эдит де Хэвиленд, говоря, что без него дом опустел.
— А это портрет его первой жены. Типично английское лицо.— красивое, но безжизненное. Совершенно неподходящая, пара.
В комнату вошел сержант Дамб.
— Я сделал все, что мог, сэр, но ничего не, добился. Слуги говорят, они ничего, не знают.
Тавернер вздохнул.
Сержант вынул записную книжку и направился, в дальний угол комнаты. Дверь снова, отворилась, в в комнату вошла вторая жена Аристида Леонидаса.
Она. была в черном, и это ей шло. Довольно миловидное лицо, красивые каштановые волосы, уложенные в слишком вычурную прическу, напудренная, накрашенная. Однако было заметно, что она недавно плакала. На шее ожерелье из очень крупных жемчужин, на одной руке большое кольцо с изумрудами, на другой — с громадным рубином. И еще я заметил, что она выглядела испуганной.
— Доброе утро, миссис Леонидас,— сказал Тавернер непринужденно.— Прошу прощения, но мне пришлось еще раз побеспокоить вас.
— Видимо, так нужно,— вяло ответила она.
— Вы понимаете, конечно, миссис Леонидас, что ваше желание пригласить адвоката вполне законно?
Очевидно, она не поняла значения этих слов, и сердито ответила:
— Я не люблю мистера Гейтсхилла; Он мне не нужен.
— Вы можете пригласить другого адвоката, миссис Леонидас.
— А я должна? Я вообще не люблю адвокатов: Они смущают меня.
— Только вы сами можете решить этот вопрос. Продолжим наш разговор?
Сержант Дамб помусолил кончик карандаша. Бренда села на диван.
— Вы что-нибудь выяснили? — спросила она.
Я заметил, что пальцы её судорожно вцепились в платье.
— Теперь мы можем определенно сказать, что ваш муж умер от отравления эзерином.
— Вы хотите сказать, что эти глазные капли убили его?
— Мы выяснили, что, когда вы делали мистеру Леонидасу последний укол, вы впрыснули ему эзерина не инсулин.
— Но я не знала, я тут ни при чем. Правда, инспектор, я тут ни при чем.
— Значит, кто-то умышленно заменил инсулин глазными каплями.
— Нехорошо так делать!
— Да, миссис Леонидас!
— Вы думаете, кто-то сделал это с целью? Или случайно? Это же могла быть шутка!
— Мы не думаем, что это могла, быть шутка, миссис Леонидас.
— Может быть, кто-нибудь из слуг?
Тавернер не ответил.
— Наверное, слуга. Я не вижу, кто еще мог это сделатъ.
— Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидас. Может быть, в семье была ссора или кто-то был им недоволен?
— Я ничего не знаю.
— Вы сказали, что были в кино в тот день?
— Да... Я пришла в половине седьмого. Это было время укола... я сделала ему укол, как всегда, но вдруг он стал каким-то странным. Я ужасно, перепугалась, побежала к Роджеру... Я говорила, вам об этом раньше. Неужели я должна без конца повторять это? — Ее голос истерически задрожал.
— Простите меня, миссис Леонидас. Могу -я поговорить с мистером Брауном?.
— С Лоуренсом? Но зачем? Он ничего не знает.
— И все-таки я хотел бы с ним поговорить.
Она подозрительно уставилась на него.
— Он занимается с Юстасом латынью в классной. Вы хотите, чтобы он пришел сюда?
— Нет, мы сами пойдем к нему.
Тавернер быстро вышел из комнаты. Мы с сержантом последовали за ним.
— Вы здорово напугали ее, сэр,— заметил сержант.
Тавернер привел нас в большую комнату с окнами, выходящими в сад. За столом сидели светловолосый молодой человек лет тридцати и красивый шестнадцатилетний мальчик.
Брат Софьи Юстас уставился на меня.. Лоуренс Браун смотрел измученными глазами только на инспектора. Я никогда не видел, чтобы человек был настолько парализован страхом. Он встал,-снова сел. Потом сказал:
— О, э-э... доброе утро, инспектор.— Голос был писклявым.
— Доброе утро. Могу я поговорить с. вами?
— Да, конечно, я буду только рад. По крайней мере...
Юстас встал.
— Вы хотите, чтобы я ушел, инспектор?
У него был очень приятный голос, в котором сейчас звучали вызывающие нотки.
— Мы... мы продолжим занятия после,— сказал ему учитель.
Юстас небрежно направился к двери.
— Итак, мистер Браун,— начал Тавернер,— мы полумили точные данные. Смерть мистера Леонидаса вызывал эзерин.
— Я... вы предполагаете... мистера Леонидаса отравили? Я надеялся...
— Его отравили,— сказал инспектор резко.— Кто-то заменил инсулин глазными каплями.
— Я не могу поверить в это... Это невероятно...
— Вопрос в том, кому это было нужно?
— Никому. Решительно никому!
— Может быть, вы хотите пригласить адвоката? — осведомился Тавернер.
— У меня нет адвоката. И мне он не нужен. Мне нечего сказать, нечего...
— И вы понимаете, что все сказанное вами будет, письменно зафиксировано?
— Я не виновен, уверяю вас. Я невиновен.
— А я вас ни в чем и не обвиняю. Миссис Леонидас была намного моложе своего мужа, не правда ли?
— Я... я думаю, что да, я хочу сказать —да.
— Она, наверное, иногда чувствовала себя одинокой?
Браун не ответил. Он облизнул сухие губы.
— Она, должно быть, была рада, что в доме живет человек ее возраста?
— Я... нет:..я не знаю.
— Я считаю естественным, что между вами возникла дружба.
Молодой человек горячо запротестовал:
— Ее не было! Ничего подобного! Я знаю, о чем вы думаете, но это не так! Миссис Леонидас всегда была очень добра ко, мне, и я, питаю к ней глубочайшее уважение, но ничего больше, уверяю вас — ничего больше! Чудовищно предполагать такие вещи! Чудовищно!
Я бы не мог убить кого-нибудь, просто не мог! Я очень чувствительный и нервный! Сама идея убийства кажется мне кошмарной. На призывном пункте это хорошо поняли. Я не могу убивать, из религиозных убеждений.
Я работал в госпитале на очень тяжелой работе, я больше не мог, и мне позволили заняться преподаванием.
Я очень старался, занимаясь с Юстасом и Жозефиной, умной девочкой, но чрезвычайно трудной. И все были добры ко мне: мистер Леонидас, миссис Леонидас и мисс де Хэвиленд, а теперь случилась эта ужасная вещь...
И вы подозреваете меня... меня в убийстве!
Инспектор Тавернер смотрел на него с интересом,
— Я этого не говорил, — заметил он.
— Но вы это думаете! Я знаю, что вы так думаете!
И все так думают! Они смотрят на меня. Я... я не могу продолжать наш разговор. Мне нехорошо.
Он выбежал из комнаты.
— Ну, и что вы думаете о нем? — спросил Тавернер.
— Он до смерти напуган.
— Да, я знаю, но ответьте мне, убийца он или нет?
— Если вы спросите меня,— сказал сержант,— я отвечу, что ему духу бы не хватило.
— Я согласен, что размозжить голову или выстрелить он бы не смог,— возразил инспектор,— но в данном случае надо было просто подменить пузырек... Просто помочь очень старому человеку переселиться в лучший мир, и сравнительно безболезненно.
— Практически легкая смерть,— согласился сержант.
— А потом, выждав положенное время, жениться на женщине, получившей большое, наследство. Ах, все это теории и догадки,—вздохнул Тавернер.— Я напугал его, но это еще ничего не доказывает. Он мог бы испугаться, даже если бы не был виновен. Кроме того, я очень сомневаюсь, что это сделал он. Скорее, это сделала женщина, но почему же она не выбросила пузырек из-под инсулина или хотя бы не сполоснула его? — Он повернулся к сержанту.
— Слуги ничего не рассказывали об их отношениях?
— Горничная сказала, что они влюблены друг в друга.
— На каком основании?
— Он как-то особенно смотрел на нее, когда она наливала ему кофе.
— Прекрасная улика для суда! А более определенного они ничего не знают?
— Не замечали,
— Я думаю, слуги бы заметили, если бы было что заметить. Знаете, я начинаю верить, что между ними действительно ничего не было. Пойдите,— попросил он меня,—и поговорите с ней. Я хотел бы узнать ваше мнение о Бренде.
Я неохотно пошел, однако в то же время мне было интересно.
Глава 9
Бренда Леонидас сидела в той же позе.
— Где инспектор Тавернер? Он вернется?
— Пока нет.
— Кто вы?
Наконец мне задали вопрос, который я ожидал все утро.
Я ответил, насколько мог, правдиво.
— Я связан с полицией, но также и друг семьи.
— Семья! Звери! Я ненавижу их всех!
Она взглянула на меня, губы ее дрожали.
— Они всегда отвратительно относились ко мне, с самого первого дня. Почему я не должна была выходить замуж за их драгоценного папашу? Что им за дело? Они все получили кучу денег. Он дал им деньги. У них бы не хватило ума заработать их. Почему вдовец не должен жениться снова^даже если он староват? А он и не был старым. Я очень любила его. Я действительно любила его,—повторила она вызывающе.
— Я понимаю,— вставил я,— я понимаю.