***
Ваня и Даня возвращаются за полночь. Сколько бы раз я не просила их взять меня с собой, ответ всегда поступает в виде категоричного отказа. “Ты должна оставаться в штабе на случай очередного нападения” – объяснение из разряда притянутых за уши. И я была бы терпимее к их решению, если бы они, в частности, Ваня, сказали бы мне правду; тем более, я её уже знаю. А что гадать? Ване попросту стыдно. При всей нашей близости, как себе он доверяет одному только брату-близнецу. И это несмотря на то, что толку от меня в таком деле, как тестирование новоприобретённых способностей лиса-оборотня, было бы больше хотя бы только потому, что за последнее время круг именно таких моих знакомых значительно увеличился.
Ваня и Даня проникают в комнату, которую с самого начала беспорядков я и Артур делим вместе с командой “Дельта”, не беспокоясь о том, чтобы быть тише, потому что ни я, ни Марсель, ни Артур не смыкаем глаз до трёх ночи. Аксиома такова: шестьдесят процентов всякого рода преступлений случаются именно во временной промежуток между десятью часами вечера и двумя часами ночи.
– Как успехи? – спрашиваю я, стоит близнецам закрыть за собой дверь.
Я спрашиваю, но не отвлекаюсь от игры в шахматы с Марселем, который оказался не только отличным футболистом, но и гениальным стратегом, что помогало ему громить меня на клетчатой доске с невероятно большим счётом при нулевой напряжённости.
– Никак, – разочаровано сообщает Даня.
Ваня вставляет от себя что-то неразборчивое.
– Я тут подумала, – начинаю я и уже слышу, как тяжело мне в ответ вздыхает Ваня. – Может, всё-таки…
– Нет, – обрывает меня Ваня. – Мы не будем просить помощи у оборотней.
– Не все из них наши враги.
– Теперь ты уже не можешь говорить об этом с уверенностью. Я бы даже сказал – не имеешь права.
Возможно, Ваня прав, и мне стоит быть более осторожной в своих отношениях с Лизой, Таем и Боунсом, но за дни, что мы ведём войну, они ни разу не поставили под сомнение вопрос моего к ним доверия, несмотря на то, что противоборствующая нам сила – родная стая для двоих из их тройки.
– Если бы не они, наши дела могли бы быть ещё хуже, – настаиваю я.
Марсель недолго думает, прежде чем сделать следующий ход. В течение этой и любых других своих пауз, как я уже успела заметить, он имеет привычку покусывать кожу на большом пальце правой руки.
– Оборотням удалось переманить на свою сторону даже некоторых людей , – говорит Ваня, интонацией выделяя последнее слово. – Что им стоит чуть поднажать на своих сородичей, у которых, рано или поздно, обязательно взыграет зов крови?
Ваня прав, но не стоит забывать, что те люди, о которых он говорит, и до ситуации с оборотнями не испытывали к стражам особой любви. Они считали, что мы слишком много на себя взяли, когда начали распоряжаться властью, которую нам никогда и никто не предоставлял в свободное владение.
С приходом гнори, перитонов и с поднятием бунта оборотнями всё это лишь вскрылось, словно нарыв, гноящийся долгие месяцы. Те, кто был слаб, чтобы самим отстоять свои убеждения, наконец дождались тех, кто смог поднять огонь восстания на поленьях их мотивов, но от своего имени.
– Нашей главной проблемой всё равно никогда не будут оборотни, – замечает Даня. Он – на моей стороне. Он сам сказал мне это вчера, когда вернулся после очередной попытки вывести Ванино обращение на новый уровень. – Их много, и они слишком активны, но всё равно не так опасны, как гнори или перитоны. На счету тех уже двенадцать смертей. И это, прошу заметить, за четыре чёртовых дня! Главы других миров и так возмущены невозможностью депортации своих граждан обратно, а что будет, когда мы предоставим им список почивших и цинковые гробы грузом двести?
Выговорившись вслух, Даня ещё что-то бормочет себе под нос. За его передвижениями по комнате следит Ваня, и взгляд у него какой-то очень уж недовольный. Я даже ненадолго отвлекаюсь от игры, чтобы посмотреть, к чему это приведёт.
Даня идёт в ванную, возвращается уже переодетым в пижаму. Скидывает уличную одежду на стул, сладко потягивается. Оборачивается на нас, чтобы сказать что-то, но встречается с укоризненным взглядом Вани и… бледнеет словно лист бумаги.
– Боже мой, Слав, прости! – Даня хлопает себя по лбу. – Дырявая моя башка! Я тут о смерти, а завтра… – Ваня шикает, сбивая брата с мысли. – Ой, то есть, уже сегодня! Прости!
Даня неловким ураганом кидается на меня с объятиями. Я ищу ответы в лице сидящего напротив Марселя, но тот удивлён не меньше моего. Затем гляжу на Ваню. Тот, поджав губы, смотрит на меня с сожалением. Рядом с ним вырастает Артур, всё время до этого лежащий на полу и читающий томик стихотворений неизвестного мне поэта.
На удивление, именно Артур становится ключевой зацепкой в деле о странном поведении близнецов.
Я вспоминаю, что сегодня – годовщина “смерти” Кирилла.
– Дань, не надо, – прошу я, когда тот стискивает меня сильнее. – Ты меня сейчас задушишь.
С ещё большей виной на лице, Даня отходит в сторону.
– Если хочешь, утром сходим на кладбище, – предлагает Артур. – Конечно, после землетрясения там мало что осталось, но… Так, для успокоения.
Землетрясение? В нашей области? Я едва сдерживаю смешок. Видимо, очередная иллюзия, с помощью которой Кирилл пудрил мне и моим близким мозги. Имитировал смерть, а как дело дошло до похорон: на те – землетрясение. Получите, распишитесь. И не нужно никаких других объяснений отсутствию места на кладбище.
А то фото меня в чёрном платье с книгой о фейри наверняка осталось с поминок.
– Не пойду я на кладбище, – фыркаю я.
Реакция для окружающих – странная. Сейчас я могу лишь догадываться, как в этот день вела себя раньше, особенно после того, как узнала о том, что Кирилл-то – живее всех живых. Наверное, приходилось играть. А актриса из меня никудышная.
– Серьёзно? – удивлённо уточняет Ваня.
– Ага, – я киваю, опуская взгляд на шахматную доску. – Как сердечный приступ.
Марсель – единственный, кто понятия не имеет, о чём мы, делает вид, словно всё, что происходит вокруг, его касается в последнюю очередь. Он кусает кожу большого пальца, пока я делаю свой ход. В ту же секунду, как моя ладья меняет положение на доске, губы Марса растягиваются в улыбке.
Кажется, я попала в его ловушку.
– Шах и мат! – весело декларирует он, делая ответный ход.
Я устало вздыхаю. Как он хорош!
– Малой, ты обязан научить меня своим шахматным приёмчикам, – сообщаю я. – Потому что это круто!
– Спасибо, – Марсель быстро убирает фигурки в доску, а доску прячет на книжной полке среди комиксов и прочей сувенирной литературы. – Но, пожалуйста, не называй меня так.
Я киваю. Взгляды трёх других присутствующих в комнате продолжают высверливать во мне дыры.
– Я знаю, как это называется, – первым из них молчание нарушает Ваня. – Стадия гнева и обиды. Иногда встречаются такие случаи, когда горюющий начинает ненавидеть самого умершего за то, что тот его покинул.
– Всё может быть, – оценивающе меня оглядывая, соглашается Артур. – Но раньше она вела себя иначе.
– Тогда были стадия вины и навязчивости. – Ваня чешет подбородок. – К слову, это можно назвать прогрессом.
– Эй! – я вскакиваю. – Ничего, что я тут и всё слышу?
Ваня пожимает плечами. Я больше не хочу разговаривать на эту тему, и единственным верным решением видится уйти. Причём по-английски, тем самым избегая всего того, что может прилететь вдогонку.
– Куда ты пошла? – Ваня выскакивает за мной в коридор. – Ночь на дворе!
– Если что случится – вы знаете, как со мной связаться.
– Невыносимая девчонка! – усталым криком разносится по пустому коридору.
И кто-то, кто, видимо, крепко спал в одной из соседних комнат, что-то ему на это отвечает, как я слышу.
Сейчас штаб превратился в одно большое убежище, и из-за наплыва стражей, которым необходимо круглосуточно быть на связи, почти все комнаты ночью становятся спальнями. Я могу зайти в любую, и там меня встретят как старого друга, но сейчас мне не нужна толпа.
– Остаться наедине с собой будет равносильно тому, чтобы раздобыть воду в пустыне, – говорит мужской приятный голос. – В этих стенах нынче яблоку негде упасть!
Визуальным он становится, когда я выхожу на улицу. Без куртки и в одних тапочках в конце ноября – кто-то скажет, мол, безрассудная, но я бы больше поверила в попытку самоубийства путём обморожения.
– Куда идём? – спрашивает Рис.
Он зачем-то растирает ладони, словно они у него озябли. И даже его щёки успевают порозоветь, пока мы плетёмся к гаражу.
– Бен оставляет пассажирскую дверь открытой, а запасной ключ прячет в бардачке во вкладыше обложки “Guns’n’Roses”, – говорю я, когда мы заходим в холодное помещение.
– Ты не умеешь водить машину, – напоминает Рис.
– Я и не собираюсь куда-то ехать.
Залезаю внутрь автомобиля, завожу двигатель, включаю печку. Рис размещается на пассажирском сидении сзади, и для этого ему не нужно ни открывать двери, ни перелезать через коробку передач и ручной тормоз. Он сразу материализуется там, максимально съезжая по спинке вниз, едва не касаясь подбородком груди.
– Спать будем здесь? – уточняет он.
Я не отвечаю, ведь он уже знает, что да. Здесь. Более уединённого места во всём штабе не найти.
– Если завтра утром Бен найдёт тебя тут, он будет очень зол.
– Какая разница, если он и так всё время на меня дуется.
– Неправда. – В какой-то момент мне даже начинает казаться, что позади скрипит обивка сидения. – Не всё время.
– Что ты хочешь сказать?
– Я уже сказал всё, что хотел. Ты, вроде как, хотела отдохнуть. Спи.
Как по приказу, я закрываю глаза. Сложно спорить со своим сознанием, когда именно оно в ответе за то, что в данную секунду тебе больше всего необходимо.
– Спокойной ночи, – зачем-то вслух произношу я.
А в ответ мне поступает едва различимое:
– Интересно, что с собой принесёт утро? Ведь каждый последующий день может оказаться последним.
***
– Ты выглядишь так, словно спала в чьём-то багажнике на пути к лесополосе, – сообщает Бен, когда я появляюсь в столовой.
С пополнением в постоянном штате штаба, время для приёмов пищи пришлось увеличить и разделить по временно занимаемым комнатам. Наш завтрак начинался в восемь и заканчивался по прошествии получаса. За четыре дня у меня выработалась привычка всегда приходить в последние пять минут и непривередливо выбирать то из еды, что осталось. В это время я всегда находила Бена, доедающего вторую тарелку каши, и Марка, грызущего яблоко в качестве десерта.
– И наше вам с кисточкой, – салютую я обоим парням, плюхаясь на стул рядом с Марком. – Что на завтрак?
– Если бы ты пришла хоть на десять минут раньше, у тебя была бы пшеничная каша с молоком и жареный хлеб с ореховой шоколадной пастой, но так как ты, скорее, продашь родину, чем пожертвуешь своим сном, всё, что тебе остаётся – это облизать чужие тарелки, – отвечает Бен ровно, ни разу не запнувшись.
Ему доставляет неимоверную радость подмечать каждый мой даже самый маленький промах и возводить его до состояния абсурда. Если это его катарсис – способ разрядки и уменьшения уровня тревоги, – то я не против. К тому же, меня всё равно это давно не задевает.
– Мы попросили кухню отложить тебе порцию, – говорит Марк.
– Спасибо! Вот, как поступают настоящие друзья, Андрей. Тебе к сведению.
Я встаю со стула и, прежде чем направиться в сторону линии раздачи, быстро обнимаю Марка за шею со спины.
– Так, что началось тут? – Бен морщит нос. – Что за нежности?
– А ты ревнуешь, что ли? – интересуюсь я, вскинув бровь.
– Если ты не в курсе, я теперь парень свободный. Может, я хочу замутить с Марком, откуда тебе знать?
– Нет уж, увольте! – смеясь, заявляет Марк. – Ты слишком драматичная особа. Да и знаю я твои запросы: и в кино только в зал с мягкими диванчиками, и в кафе только со средним чеком не ниже тысячи. Мой карман и мои нервные клетки такого не выдержат!
– Ну, хозяин – барин. Сам же потом локти кусать будешь.
– Ничего, как-нибудь переживу.
– Шутки с гомосексуальным подтекстом из уст гетеорсексуалов как причина, по которой я так скучала по вам, ребята! – весело сообщает подошедшая Нина.
Обычно, когда я прихожу в столовую, она уже поела и проводит время в тренировочном корпусе, но сейчас передо мной стоит девушка, которая едва ли спала в более лучших условиях, чем мои.
И спала ли вообще?
– Вы что, в одном сарае спали? – Бен окидывает Нину заинтересованным взглядом. Затем поворачивается на меня. – Разрываюсь и не могу решить, кто из вас выглядит хуже.
– Не знаю насчёт Славы, но мне этой ночью точно было не до сна, – самодовольно отвечает Нина, плюхаясь на место, которое я освободила секундами ранее. – Не сегодня – завтра мы все можем передохнуть, и я не собираюсь тратить время на такую ерунду, как сон.
– Вау! – Бен несколько раз хлопает в ладоши. Проходящие мимо нашего столика стражи одаривают его любопытным взглядом. – Коротышка, поздравляю: только что титул худшего мотиватора перекочёвывает в руки Ларионовой.
– Завали, – шипит девушка. – В конце концов, если тебя не устраивает это объяснение, вот тебе другое: за последние недели я успела отоспаться.
Больше Бен Нину не задирает.
От линии раздачи я возвращаюсь с подносом, полным еды. Не думаю, что это заслуга Бена, скорее, постарался Марк с его добрым взглядом и тёплой улыбкой. Работники кухни, ставлю на что угодно, от него без ума.
Еды на подносе и мне, и Нине хватает с запасом. Мы уминаем тарелку каши напополам, делим жареный хлеб и банан, а ещё аппетитный шоколадный кекс, на который Бен, пока мы едим, пускает слюни, не переставая причитать, что сам он его перехватить не успел.
Расправившись с завтраком, мы разбредаемся по своим делам: Марк отправляется в оранжерею, а я, Бен и Нина идём в тренировочный корпус.
– Кстати! – восклицает Нина, словно что-то вспомнив. Быстрый замах – и Бен взрывается возмущённым скулежом, потирая затылок. – Это тебе за то, что разбил сердце моей лучшей подруге. Стоило только оставить тебя ненадолго, как ты решил исследовать все юбки в округе?
– Здравомыслящие люди не носят юбки в такую погоду, – зачем-то произносит Бен то, что ну совсем не похоже на попытку оправдаться. – Это было бы неразумно.
– Бен, – предостерегающе зову я. – Замолчи. Ты делаешь только хуже.
– Именно! – кивает Нина.
Она улыбается, и шутка, бывшая шуткой лишь на некоторый процент, приобретает завершённость. Однако потом Нинин взгляд меняется, и в него возвращается то, что я так устала лицезреть все дни после её пробуждения.
Благоговейная благодарность . Нина не рассыпается в красивых словах, как поступил бы кто-либо другой на её месте, но я думаю, что было бы лучше, если бы она надоедала мне со своими “спасибо”, чтобы я могла на полном праве попросить её наконец заткнуться. Потому что вместо этого мне приходится терпеть на себе это “мне никогда не расплатиться с тобой за спасённую жизнь” в карих глазах защитницы без права на возмущение.
Из-за того, что Нина находилась без движения долгое время, её мышцы потеряли былой тонус. Мне удалось уговорить Антона включить её в наши занятия, но даже я понимала, что если мой успех и правда зависит сейчас от усилий, которые я прилагаю, то продуктивность Нины – только от её самочувствия.
Эдзе вернул Нине жизнь, однако не смог избежать банальных, но таких важных химических реакций, как распад мышечной ткани. Клятва, конечно, привносила в тренировки помощь, но едва ли могла стать неким подобием анаболика.
Нина всё знала и всё помнила, но воспроизвести ей удавалось лишь не требующую предельной нагрузки часть.
– Эй, Слав!
От мыслей меня отвлекает чей-то зов. Сначала я думаю, что это Нина или Бен, но те, когда я притормаживаю, уходят вперёд, увлечённые своей беседой. Чья-то рука хлопает меня по плечу. Оборачиваясь, я вижу Марью.
– О! Привет!
– И тебе, – с улыбкой отвечает Марья. – Первая за последние дни спокойная ночка. Круто, да?