Неожиданно девушка, вскинувшись, начинает говорить во сне.
— Виола! Виола! — настойчиво зовет она. — Где ты, я не вижу тебя, Виола!.. О, какая метель, какой ветер студеный!..
Мать смотрит на Юличку спокойно, она, видимо, уже привыкла.
— Виола — это ее посестра из Банской Быстрины, — объясняет старуха Сагайде, когда девушка замолкает. — Они вместе были в Высоких Татрах, в одном отряде у Яна Пепы. Вы слыхали про Яна Пепу?
— Нет, не слыхал, — откровенно признался Сагайда, немного смущаясь от того, что не слыхал про этого Пепу.
— О, та он же был знатным коммунистом, народным посланцем республики. Оккупанты давали сто тысяч корон за голову Пепы! Его имя гремело в наших горах, словно весенний гром!.. А про пана Степу вы слыхали?
— Про какого Степу?
— Про Степу из Русска… из России, О, его ведь вся Словакия знает!.. То был славный парень… Как вырвался из немецкой концентрации та появился прошлый год в Крушногорье, так все гардисты уже не мали себе спокойного сна. Пана Степу наши партизаны признали между собой старшим, хотя летами он был, говорят, юнак. Але ж дался его отряд немцам и гардистам!.. Мосты летели на воздух, машины с оккупантами скатывались в пропасти… А неуловимый был, как молния в горах!..
— О, кабы я могла, кабы я была моцна!
— О, Хома, — с удовлетворением откликнулся Юраш. — Обобществим для народа, чорт его дери!
Воронцов переглянулся с юношами-партизанами, которые весело следили за происходящим, и все засмеялись.
А неугомонный Хома разошелся и уже допрашивал другого:
— Штефан, а твое мнение?
— То так должно быть! — воскликнул Штефан, приземистый, воинственный, видимо, готовый хоть сейчас взяться за мельницу богача. — То буде демократицка справа!
— Францишек! А ты почему молчишь? Ты — за?
— Айно, — решительно топнул босой потрескавшейся ногой Францишек. — Айно!