Я мигом поравнялся с ним и лишь тронул его за плечо. Он остановился, подвывая:
— Не убивай меня, Капут, не убивай!
— Заткни пасть! — проворчал я. — Заткнись, иначе я распорю тебе брюхо, как кролику!
Это его сразу успокоило.
— Пошли обратно. Только спокойно. И не делай такую жалкую рожу: на нас смотрят.
Когда мы снова вошли в дом, его начало знобить, и мне вовсе расхотелось его убивать. Мне было противно даже смотреть на его несчастную физиономию.
— Не вздумай больше выкидывать такие номера, если тебе дорога твоя паршивая жизнь, понял? Иначе заработаешь себе отличное сосновое пальто без рукавов…
На этот раз он был укрощен.
Я налил ему стакан водички; он пил и дрожал. Его зубы стучали о край стакана…
— Теперь тебе лучше?
— Да…
— О'кей, тогда продолжай. Мы остановились на баре у Лионского вокзала, где ты познакомился с Рапеном.
— Да, Ох и гнилой же был парень… У него недавно помер папаша, и он полным ходом просаживал наследство. Кутил по-черному…
— А дальше?
— Ну, мы толковали с ним о том, о сем, и как-то раз он сказал, что умеет водить самолет…
— Кто — он?! — воскликнул я.
— Да. Ну, гомик, но зато сорвиголова! Надо было видеть, как он выжимал сто восемьдесят на своей «альфе».
— Ага. Ну, а почему тебя заинтересовало то, что он умел летать?
Бидон сел на стул и вытянул ноги. У него становился все более жалкий вид. Видно, алкоголь крепко выкручивал ему потроха, а его мандраж еще и усугублял дело.
— Когда я продавал свой порошок, то встречался с кучей деляг из Северной Африки. Один в свое время спрашивал, нет ли у меня знакомого пилота, который не прочь заработать контрабандой. В конце светило три миллиона!
— Что нужно было делать?
— Доставить сто килограммов золота из Швейцарии в Шершелл. Это в Алжире. Когда я узнал, что Рапен водит самолет, то намекнул ему на это. А он, представь себе, ответил, что может очень даже здорово все это устроить, потому что у него в Швейцарии, в Нешателе, живет друг, и у этого друга есть четырехместный самолет. Только тот парень, дескать, самый что ни на есть честный и на такое дело не пойдет. Его нужно было взять хитростью. Ну, мы все продумали что надо. Рапен написал ему, что хочет срочно увидеться с ним в Париже. Они договорились о встрече. Накануне их свидания мы с Робером сели в его «альфу» и рванули в Швейцарию… К вечеру мы добрались до места и оставили машину на хранение в гараже. Потом отправились на разведку. Рапен уже водил самолет друга и знал его ангар. Все прошло по высшему классу: мы прихватили с собой инструменты, которыми можно было взломать любой замок. Оставалось только ждать своего часа…
У Бидона пересохло во рту. Он протянул руку к графину и надолго присосался к горлышку. Вода стекала ему на шею…
— Не знаю, в курсе ты или нет, но прежде чем взлетать, каждый пилот должен сообщить маршрут полета и целую кучу других сведений.
— Знаю.
— Но мы-то, сам понимаешь, всего этого сообщить не могли…
— Конечно.
— Надо было упорхнуть втихомолку, то есть до шести утра. К счастью, аэропорт в Нешателе совсем маленький. И до шести часов там никого нет. Мы решили стартовать в четыре. Самолет мог лететь без посадки десять часов: вполне достаточно, чтоб слетать туда и обратно… Мы собирались выгрузить товар в Африке и сразу же вернуться в Европу. Приземлиться в Веркоре, дождаться ночи и вернуть самолет на место до следующего утра.
— Неплохо.
— Ага, скажи? Это все я сам придумал!
— Ну, ты резкий мужик, Бидон!
— Могу иногда…
— Рассказывай дальше, у тебя к этому настоящий талант!
— В полночь приехали те хрычи, что отправляли «голд». Привезли груз и небольшие бочки с горючим. Золото они уложили в кожаные мешки, чтобы оно не воткнулось в землю, когда упадет с высоты…
— Неглупо…
— Ага. Ну вот, мы взломали ангар, вывели самолет. Те продавцы привезли с собой механика, и он его проверил. Мы заправили баки и провели последнее совещание. Самым трудным было, конечно, сбросить товар и забрать деньги — особенно забрать деньги. Мы должны были обойтись без посадки. Для этого придумали вот что: арабы, которые ждали нас на плоскогорье, должны были натянуть нейлоновую леску между двумя высокими шестами, так, чтобы леска держалась не слишком прочно. На нее было нанизано двадцать четыре миллиона франков — в долларах…
Я издал негромкое восклицание.
— Чего ты? — спросил человек
Она бросила на нас критический взгляд.
— Ну? — спросила она. — Как успехи?
X
Ее неожиданный приход раздосадовал меня, потому что я как раз подобрался к самой важной главе: той, где порядком запутавшийся парень ищет способ избежать неприятностей.
Разыгранный Бидоном спектакль вышел ему боком; и все же он держал меня в кулаке, поскольку во время «беседы» узнал, кто я такой на самом деле. Мимо подобных открытий обычно не проходят.
Я оказался в положении человека, который мчится с горы на машине без тормозов. Пока вокруг меня вертелся тип, знавший, что я за фрукт, я мог ожидать чего угодно, в том числе быстрого прощания с головой.
Эрминия посмотрела на меня, потом на моего «гостя».
— Что ему нужно? — спросила она.
— Ему нужен человек, которого я не могу ему предоставить…
Она спокойно села на стул.
— Он тебя шантажирует?
— Чем ему меня шантажировать?
— Для шантажа всегда можно найти множество мотивов…
Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее зрачки были немного расширены — как у кошки в темноте.
— Например, — проговорила она, — он может знать твое настоящее имя…
Я оторопел, но постарался скрыть изумление, в которое меня повергли ее слова.
Теперь я смотрел на нее уже другими глазами. Однажды меня уже обвела вокруг пальца женщина — причем очень ловко, — и я считал, что это больше никогда не повторится. Однако тот факт, что эта девчонка знала, кто я такой, и не признавалась, казался мне своего рода предательством с ее стороны.
— Какое — настоящее? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Ну как же, Робер: ты ведь опасный бандит… Как-то утром…
Тут она засмеялась. Но мне было вовсе не до смеха. И мое лицо должно было недвусмысленно об этом говорить.
— Как-то утром, Эрминия?..
— Ты вернулся из лавки с апельсинами, завернутыми в старую газету. И на этой разорванной газетной странице была твоя фотография. Глупо, правда?
— Почему ты промолчала?
— Потому что ты перестал бы мне доверять… Я люблю тебя, Робер… И не хочу тебя терять.
Мне хотелось сорвать с нее лицо, чтобы увидеть, что происходит за ним. Правду она говорит или нет? Внутри меня будто завертелись ржавые скрипучие шестерни…
Я боялся ее и в то же время невольно ждал от нее чего-то… Я не знал, чего именно. Может быть, именно ее любви…
Изгои вроде меня всегда одиноки: от рождения и до смерти. Им холодно и страшно, как всем одиноким людям. И они пытаются отомстить за эти неудобства окружающим простакам…
Она знаком увела меня в угол комнаты. Бидон с беспокойством наблюдал за нами.
— Послушай, — прошептала она. — Он знает, кто ты такой, верно?
— Да…
— Тогда ему нельзя жить, Робер…
Ее глаза оставались ясными, лицо излучало невинность. Мне было приятно слышать ее дыхание.
— Это говоришь ты?
— Да, любимый, я…
— Тебе не страшно сознавать, кто я такой?
Она скромно опустила голову — ни дать ни взять девица, только что выпорхнувшая из пансиона.
— Немного страшно, — призналась она. — Да, немного страшно, но когда любишь человека — это ничего. Бидон, видимо, начал о чем-то догадываться.
— Эй, вы что там затеваете? — проскулил он.
Ему тоже было страшно. Но это был вовсе не тот деликатный страшок, который пощипывал Эрминию. Это был настоящий черный мандраж, который расквашивал ему рожу и рисовал синие круги под распухшими веками.
— Закройся, дядя.
Он уже готов был завопить. Страх рвался наружу из его горла, как крыса из клетки.
Я взял бутылку с виски и снова наполнил стакан до краев.
— Пей!
— Нет! Нет! Я же подохну… Хватит с меня тех двух…
Я поднял пистолет.
— От пули в башке умирают намного быстрее, Бидон… Ее даже распробовать не успевают. Глотай, говорю!
Он выпил — морщась, длинными глотками.
В бутылке оставалось еще немного. Я налил ему и это.
— Давай, допивай. Хорошая примета: в этом году женишься!
У него уже не было сил возникать. Он допил; его кадык жалобно дернулся, в глотке забулькало, он противно рыгнул и со смехом растянулся на полу.
Теперь у него был безмятежный и совершенно безобидный вид. Алкоголь — лучшее средство успокаивать нервных людей, не причиняя им зла. Средство простое и эффективное. Рецепт стоило запомнить…
Эрминия приблизилась, чтобы лучше его рассмотреть.
— Неплохо, — сказала она. — Я знаю, что мы теперь сделаем.
— Мы?
— Слушай: ты незаметно погрузишь его в машину. Назад. Потом отвезешь меня на пляж, и я возьму напрокат лодку. Сам поедешь вдоль берега в направлении Монако. Помнишь ту бухточку, в которой мы иногда купались?
Еще бы я не помнил! Ведь мы с ней почти каждый день обнимались там голые на теплом песке…
— Ну, и что?
— Будешь ждать меня там. Я подъеду на лодке, мы положим в нее этого типа… А потом ты вернешься на пляж и дождешься меня в баре за стаканчиком виски…
— А ты?
— А я совершу маленькую морскую прогулку…
— И?..
Она сделала протестующий жест.
— О, милый, не заставляй меня уточнять. Есть вещи, которые легко сделать, но трудно описать словами…
И она добавила как бы про себя:
— Он пьян… На нем нет никаких следов побоев. Подумают, что он напился и упал в воду. Главное — чтобы ты в этом не участвовал. Мы должны быть осторожными, Робер… Тебя может узнать еще кто-нибудь. Видишь — газеты не умирают, как листки календаря: с возрастом они превращаются в бумагу. А бумага может еще долго прослужить…
Да, подруга у меня была еще та.
XI
Я ждал на берегу маленькой бухточки, о которой говорила моя пассия. В это время дня дорога была почти безлюдной. Лишь иногда по ней проносились могучие грузовики, от которых содрогалась моя машина.
Бидон яростно храпел на заднем сиденье, подогнув ноги и свесив голову вниз.
Я торчал на берегу уже около получаса, и солнечные блики на воде успели порядком исколоть мне глаза.
В этот день Средиземное море было лучезарно-зеленым, с серебристыми гребешками, располагавшими к сочинению стихов. Но мне что-то не хотелось строить из себя Ламартина. Я ждал лодку Эрминии и, высматривая ее среди волн, думал о том, что ей предстоит сделать.
Я до сих пор не мог переварить ее заявление о приеме на работу. Чтобы мелкая авантюристка вроде нее согласилась жить с человеком, совершившим несколько убийств — это еще можно допустить. Но чтобы она любезно предложила спустить в морскую пучину совершенно незнакомого человека — тут уж я мог только развести руками перед сложностью женского характера.
В каждой женщине сидит чудовище. Эрминия, конечно, утверждала, что печется о моей безопасности, но я сильно подозревал, что ей хочется утопить Бидона ради неизведанных острых ощущений… Попроси ее кто-нибудь утопить новорожденных котят — она, небось, раскричалась бы от возмущения. А человека — пожалуйста, готова…
На этом этапе своих размышлений я и увидел Эрминию; она появилась из-за скалистого выступа на плоскодонке с мотором.
Она весело, широко махнула мне рукой. И у нее, у будущей убийцы, это движение получилось точно таким же, как у юной девственницы, которую терзает наступающая зрелость.
Все они невинны, как ангелочки с церковного календаря. И в то же время готовы не раздумывая перерезать веревочку, на которой висит небо, и обрушить его вам на голову.
Эрминия правила своим корытом, как старый морской волк. Вскоре она тихо причалила к узкому песчаному пляжу.
— Эй, эй!
Она смеялась и махала мне рукой. Честное слово, она вела себя, как на волейбольном матче!
Я повертел вокруг головой, как перископом. Никого. Наш отрезок дороги был пуст, а справа и слева возвышались отвесные скалы.
Я открыл левую дверцу — ту, что была со стороны моря, наклонил спинку переднего сиденья и вытащил Бидона из машины. Он что-то ворчал, но еще не успел очухаться от алкоголя, который я в него влил.