—
Что ты вдруг так напрягся? — с наигранной лаской поинтересовался Николай. — Расслабься! А ты ведь хитрец, — ласково погрозил он Карасю пальцем, — ты ведь и сам обожаешь сюрпризы.
Метрах в тридцати маячили две фигуры с укороченными АКМ — это пехота оберегала развлечения бригадира. Незаметно за разговором вышли на поляну с мишенями.
—
Не понимаю, о чем ты, Колян?
—
О чем, говоришь? — Радченко убрал с плеча Карася руку. Походило на то, что дружеские объятия закончились. — Да о твоих стволах, которые дали осечку. А ты, видно, и вправду большой шутник. Неужели ты думал, что я смогу позабыть об этом? А может, ты думал, что раз накормил меня шашлыками, так я о них и не вспомню? Валек, дай-ка мне ствол.
Крашеный блондин протянул Коляну «узи». Николай дернул затвор и одобрительно качнул головой.
—
Та-ак, патрон уже сидит. Здесь полный магазин, это хорошо. Ну, чего застыл? — остановил Колян жесткий взгляд на Карасе. — Иди к мишеням. Там твое место.
—
Колян, да ты что… да я ведь…
—
Ты не дрейфь, Карась, глупости все это. Наши автоматы ведь не стреляют. Помнишь, вчера выехали на стрелку и у Хорька осечка была? Так вот и сейчас ничего не получится. Ну чего ты застыл? Топай к мишеням. Быстрее! — скомандовал Колян и направил короткий ствол прямо в лицо Карасю.
—
Колян, ты чего это?.. Колян, да свои же, — пятясь, бормотал Карась.
—
Иди, иди! Твои автоматы все равно не стреляют. Так что не волнуйся!..
Кто-то рядом заржал. Колян скосил глаза — это был Хорек. Он с готовностью откликался на всякую потеху, особенно на «шутки» бригадира. Чуть в стороне стояли близнецы Спиридоновы. Даже на их вечно сумрачных лицах появилось выражение злорадного удовольствия от придуманного шефом зловещего аттракциона.
Колян держал «узи» на вытянутой руке. Сильная рука не дрожала, а Карась отступал все дальше.
—
Достаточно, — сказал Николай, качнув стволом. — Вот здесь твое место… Между покойным Лу
кой
и Матвеем, — показал атаман стволом на две соседние мишени
—
Колян, ты бы не…
Карась не договорил — пороховые газы яростно выплюнули из дула короткую очередь.
Бригадир не спеша подошел к лежащему навзничь убитому, брезгливо поморщился, взглянув на искаженное болью лицо, и процедил:
—
Никогда не любил покойников. Закопайте его, да поглубже. А мне нужно идти, дочка дожидается. Я обещал насобирать ей земляники.
Колян швырнул пропахший пороховой гарью «узи» на землю и добавил:
—
А осечки-то, оказывается, не всегда бывают. Вот она какая, жизнь: строишь планы, о чем-то думаешь, загадываешь, а смерть ходит где-то рядом. Что-то не везет нам с этими оружейниками. А мишени он смастерил неплохие. Постреляйте, ребята, не портить же себе праздник.
Глава 25
—
Я хочу предложить тебе конкретную работу, Николай. Ты будешь моей тенью, будешь сопровождать меня со своими ребятами повсюду. Мы доросли до больших дел, и сейчас настало время, чтобы перевернуть мир.
Павел Несторович выглядел очень возбужденным. Его дела складывались на редкость удачно. Уже минул месяц как он переехал в новый офис и теперь больше смахивал на удачливого предпринимателя, чем на лидера центристской партии. На пожертвованные деньги он купил ярко-красный «ауди», нанял шофера, а обслуга теперь состояла из двух десятков человек. Это в совковые времена он выстаивал очереди, чтобы поесть пельмешек в стеклянной забегаловке. Сейчас Павел Несторович предпочитал только самое лучшее, и двое посыльных доставляли ему в офис обеды из дорогих ресторанов города.
Численность его партии за последние несколько месяцев увеличилась вдвое, а финансовые вклады текли рекой. Кроме вездесущих пенсионеров, с которых можно было выжать только пятак на предвыборную кампанию, ему удалось привлечь в свои ряды нескольких крупных предпринимателей, согласившихся ежемесячно переводить на его счета весьма солидные суммы. Особым трофеем, потешавшим его самолюбие, был генеральный директор совместного немецко-российского банка, едва ли не самый состоятельный человек в регионе. Благодаря его пожертвованиям партийная касса значительно пополнилась, да и сам Павел Несторович сумел нагулять некоторый жирок, открыв валютный счет в Германии.
—
Ты все сказал? — хмуро поинтересовался Николай.
Бригадир Николай Радченко сидел почти у самого входа, с торца длинного стола, покрытого темно-зеленым сукном. Его несказанно раздражала байская привычка Павла Несторовича держать гостей не ближе пяти метров от себя. Можно было подумать, что партийный лидер опасается подцепить какую-то смертельную бациллу.
—
Ты что?! — изумленно вскинулся на Радченко лидер местных центристов.
С самого начала знакомства Гордеев обращался к Николаю покровительственным тоном, а не так давно вообще перешел на «ты», полагая, что в лице Радченко приобрел верного и безропотного соратника, способного жертвовать свои деньги не только на мифическое обустройство России, но и на конкретное повышение благосостояния самого вождя. В отличие от Павла Несторовича Николай Радченко ранее всегда был деликатен в общении и никогда не переступал той черты, за которой начиналось панибратство.
—
Павлуша, ты меня, видно, за фраера держишь, — поднялся Николай со своего места, с шумом отодвинув громоздкий стул. — Ты мне все о деньгах талдычишь, асам никогда не задавал вопроса, откуда же все-таки баксы берутся? Или доллары не пахнут?
Николай уверенно приближался, резко отодвигая с дороги стулья.
—
О чем ты?! — В глазах Гордеева появился неподдельный страх.
Николаю приходилось видеть Павла Несторовича надутым, словно мыльный пузырь, и тогда создавалось впечатление, что достаточно к нему притронуться, как он взорвется бесчисленным количеством едких брызг. Бывал Павел Несторович цинично-рассудительным, и тогда его слова напоминали кислоту, способную разъесть крепчайший металл. Но сейчас
Гордеев откровенно трусил, и его лицо по цвету ничем не отличалось от самой обыкновенной штукатурки.
—
А то, что денежки ты брал паленые, пернатый ты мой! И достаточно мне будет шепнуть кое-кому кое- что, и твоя долбаная партия вместе с ее лидером лет на пятнадцать заляжет на нары.
—
О чем ты, Коля?!
—
К твоему сведению, драгоценный ты мой, я не бизнесмен, а бандит. И ты получишь не политическую статью, а самую что ни на есть уголовную. За сотрудничество и пособничество. Тебя устраивает такая перспектива? Ближайшие пять лет твое место будет не в Государственной Думе, а у параши, рядом с лагерными «петухами»!
—
Чего ты от меня хочешь?
Гордеев поднялся. Выглядел он подавленно.
Колян ухмыльнулся:
—
Расслабься, Павлуша. Позволишь мне так тебя называть?
—
Изволь, если это тебе доставляет удовольствие, — поморщился, словно от зубной боли, Гордеев.
Колян сделал вид, что не заметил сарказма Павла Несторовича.
—
Для начала давай все-таки присядем. Хочу тебе признаться: надоело мне сидеть в самом конце стола. Мое место здесь, — он уверенно оттеснил Гордеева в сторону, оставив ему местечко по правую руку от себя. — Вот так-то будет справедливее. А ты присаживайся, Павел Несторович, чего застыл верстовым столбом? Сел?.. Вот так-то оно лучше будет. Так вот, хочу тебе сказать: как только я вхожу в этот кабинет, ты должен освобождать мне стул. Деньги, на которые ты пьешь, жрешь, шикуешь с бабами, мои! А следовательно, и весь этот кабинет со всеми потрохами принадлежит мне. Усек?.. Это первое! Второе: я предлагаю оставить все так, как есть. Ты будешь получать мои деньги, по-прежнему будешь устраивать свои политические тусовки, точить на них лясы… Будешь сорить долларами в кабаках, тратить их на баб…
— Послушай…
Щеки Павла Несторовича слегка порозовели — он понемногу приходил в себя и готовился к отпору.
—
Нет уж, я долго слушал твою болтовню, теперь ты слушай меня. Ты находишься у меня вот здесь, — сжал Николай кулак. — Мне нравятся твои честолюбивые замашки, только давай не будем пока рваться в Москву. Широко шагаешь — штаны порвешь. Всему сво
е
время. Столица далеко, а ты мне нужен здесь. У тебя очень неплохо подвешен язык, ты умеешь вешать лапшу на уши толпе, в городе у тебя наберется немало сторонников… Поэтому для начала тебе нужно будет баллотироваться в мэры.
Никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Кто бы мог подумать, что под маской простодушного парня, сущего лоха, прячется такой монстр! Вот метаморфоза!
—
Но ведь мэра никто не снимал. А выборы еще не скоро… — начал оправляться от шока Гордеев. Теперь он мог смотреть в глаза Радченко, не отводя взгляда.
—
Снимут! — серьезно сказал Николай. — Указ уже. подписан.
—
И кем же, позволь спросить?
—
Мной. Его «снимут» через восемь минут, — посмотрел Николай на часы, — из снайперской винтовки на пересечении улиц Краснококшайской и Симоновской. Ну так как, даешь согласие, Павел Несторович?»
—
Ты сущий дьявол!
—
Это слишком лестная для меня характеристика, — улыбнулся Николай Радченко. — Я немного пониже чином. Со своей стороны я обещаю сделать все, чтобы в кресло мэра сел именно ты. Жизнь — штука длинная, если сознательно ее не укорачивать… Когда-нибудь вернешь должок…
Послышалась приглушенная трель. Николай сунул руку в карман кожаной куртки и выудил из него мобильный телефон.
—
Слушаю… Уже? Вот как… Хорошо…
Не прощаясь, он отключил аппарат.
—
Вот видишь, Павлуша, я не пророк, но получилось все именно так, как я и предсказывал. Теперь у нашего бывшего мэра большая дыра во лбу, она сильно попортила его внешность. Ну а ты давай готовься к выборам.
Радченко поднялся и направился к двери, однако у самого порога неожиданно обернулся:
—
И еще вот что! Программа должна быть понятной всем. Пиши ее попроще. И не забудь вставить туда такой актуальный пунктик, как борьба с организованными преступными группировками. Это тебе добавит голосов. А то, знаешь ли, в последнее время в нашем городе черт
те что творится. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не грохнули. А теперь вот мэра застрелили… А насчет того, чтобы стать твоим телохранителем, так я согласен. Ну ладно, ты здесь извилинами пока шевели, а я к тебе на днях заеду.
Дверь мягко закрылась, но Павел Несторович еще долго смотрел на нее невидящим взглядом.
Глава 26
Глухарь вышел из повиновения. Сей прискорбный факт следовало признать. Радченко и раньше испытывал тягу к самостоятельности — приходилось прилагать массу усилий, чтобы за очередной, мягко говоря, проступок его не отправили лет на пятнадцать куда- нибудь в заполярные широты.
Майор Громовский предполагал, что подслушивающие устройства, закупленные, кстати, в Англии, Глухарь использует не только для того, чтобы знать, о чем Гордеев треплется по телефону со своими соратниками, но и для того, чтобы быть в курсе разговоров самого Громовского с московским начальством. Во всяком случае, майор уже дважды слышал в телефонной трубке какие-то очень подозрительные щелчки. Он вживил
в
телефон противоподслушивающее устройство, но даже после этого не ощутил твердой уверенности в том, что надежно защищен от подслушки.
Накануне из центра он получил конкретный приказ — убрать Глухаря. Глухарь уже выполнил свою миссию — так замарал Гордеева, что тому была уготована прямая дорога не в депутатское кресло, а на скамью подсудимых. В дальнейшем им можно будет манипулировать в зависимости от политической конъюнктуры.
Конечно, Глухаря можно было сдать ментам, уличив его во многих мокрых делах, к которым он стал в последнее время испытывать прямо-таки патологическую слабость, но майор Громовский опасался, что в этом случае ненароком может всплыть и его имя и тогда откроется, что Радченко действовал под крышей ФСБ. Разве он может позволить себе бросить тень на «контору»! Целесообразно расправиться с непокорным Глухарем втихую, где-нибудь в лесу, изуродовав при этом его труп до неузнаваемости.
Подумав, Громовский выбрал для предстоящей акции укромное местечко далеко за городом, где в лесах после давнишних деяний горе-мелиораторов осталось множество всяких траншей, канав и ям. Любая из них вполне годилась для могилы Глухаря.
Майор снял трубку и набрал номер мобильного телефона Радченко.
—
У меня к тебе есть неотложное дело, — начал Громовский без предисловий.
—
Слушаю.
В голосе Глухаря слышались властно-пренебрежительные нотки. Майор в который раз отметил значительную перемену в поведении своего подопечного. Совсем зарвался, падла!
—
Знаешь небольшой лесок у Беломорского шоссе?
—
Еще бы! В свое время я там впервые бабу трахнул.
—
Отлично! Я тебя жду там сегодня в семь часов вечера. Заодно предашься приятным воспоминаниям. И не тащи ты, ради Бога, свою охрану! Она совершенно не нужна. Разговор предстоит приватный. Я на днях уезжаю и хочу без свидетелей познакомить тебя с человеком, с которым ты будешь работать дальше.
—
Надолго уезжаешь?
—
Нет. Месяца на три… Ну максимум на четыре, — добавил майор как можно более убедительным тоном.
—
Хорошо, буду, — безмятежно сказал Колян. — У тебя есть ко мне еще что-нибудь?
—
Обо всем прочем переговорим при встрече…
Майор достал табельный ПМ, повертел его в руках
и благоразумно решил, что для устранения Глухаря подобная штуковина непригодна. Наверняка где-то в милицейских фондах хранятся отстрелянные пули из его пистолета,
а
по ним легко выйти и на хозяина. Конечно, большими неприятностями подобная «засветка» не обернется, но кому приятно в свободное время писать объяснительные, заполнять ненужные бумаги, когда вечер можно провести с красивой женщиной, сидя где-нибудь в полумраке уютного ресторана с бутылкой хорошего вина. Для устранения Глухаря подойдет обыкновенный наган. Главное его преимущество состоит
в
том, что он не выбрасывает гильз; второе — что не дает осечек, и оттого в оружейной коллекции майора их было целых четыре.
Громовский выдвинул ящик шкафа. Здесь, на самом дне, завернутые в бархатные тряпицы, пропахшие оружейной смазкой, лежали четыре нагана. Майор остановил свой выбор на нагане образца 1895 года. Рукоятка револьвера была изрядно потерта, но работал он по- прежнему безотказно. Можно было не сомневаться в том, что эта «игрушка» сменила многих хозяев. Будь металл более разговорчивым, он наверняка поведал бы немало забавных историй времен гражданской войны.
«Сегодня тебе тоже придется послужить, дружок», — пробурчал Громовский. Он разобрал наган, оторвал кусок ветоши и принялся аккуратно протирать каждую деталь.
Негромкой соловьиной трелью прозвучал дверной звонок. У порога был чужой. Громовский никого не ждал, он вообще терпеть не мог гостей, даже званых, к каждому из них относясь почти как к неприятелю, совершившему дерзкое вторжение в его домашнюю твердыню.
Майор положил наган на место и задвинул ящик. В квартире было две двери. Первая, внешняя, — стальная, способная противостоять даже гранатомету, вторая, внутренняя, — полегче, но тоже прочная, из крепкого дуба, поэтому взломов и налетов Петр Иванович не боялся.
Отомкнув первую дверь, Громовский посмотрел в глазок. На пороге стоял милиционер с сержантскими лычками, очень высокого роста — этакий дядя Степа из знаменитой детской книжки Сергея Михалкова. Милиционер посмотрел на часы и вновь нетерпеливо надавил на звонок. В этот раз соловьиная трель была более продолжительной.