— Постараюсь, — отвечала Эмрода.
— Твоя очередь, Оленья Нога! — вскричал виконт, обращаясь к мнимому комиссионеру.
— Моя пожива еще хуже, — отвечал тот. — Я стал возле Пале-Рояля, ожидая какого-нибудь случая. За мной пришли из соседнего дома, чтобы отнести чемодан. Он был довольно тяжел, и я вывел из этого благоприятное заключение…
— Где же этот чемодан?
— Разумеется, в магазине.
— Ну?
— Ну! В нем оказались только старые платья и дрянное белье. Меня совершенно обокрали!..
Виконт расхохотался, другие последовали его примеру.
— И в самом деле, — продолжал он, — день не был хорош для вас. Твоя очередь, брат Бонифаций.
Мнимый капуцин положил на стол золотые четки, кошелек с мелкими деньгами, часы и медальон, осыпанный небольшими бриллиантами.
— Я собрал все это у благочестивых душ, — сказал он. — Я знаю, что эти вещицы дрянные! Но, увы, мои возлюбленные братья, благочестие исчезает!.. Почти везде меня принимают в передней! Надо будет переменить мою специальность, отпустить волосы, обрезать бороду и представиться турком!
Продолжительный и громкий хохот встретил эти слова.
— Браво, Подсолнечник, браво! — вскричал виконт. — От капуцина до турка рукой подать! Мы подумаем, какой род промышленности будет для тебя приличнее.
— Вы меня обяжете, — отвечал Подсолнечник.
— Есть у тебя что-нибудь в виду?
— Есть.
— Что же?
— Кулак у меня крепкий, взгляд верный!.. Вы с этим согласны, не правда ли?
— Без сомнения, но, черт побери, к чему все это клонится?..
— А вот к чему: я желаю сделаться забиякой.
— Печальное ремесло! — вскричал виконт с значительной гримасой.
— Напротив, превосходное! — с живостью возразил Подсолнечник. — Всегда имеешь множество средств извернуться: не удастся одно, тотчас готово другое.
— Объяснись яснее, друг мой.
— Охотно. Во-первых, по милости воинственной физиономии, длинных закрученных усов и гигантской рапиры бываешь предметом ужаса для мещан и любимцем мещанок. Следовательно, ничего нет легче, как собирать подать с мужей посредством страха, а с жен посредством любви! Но это еще не все: посещаешь все гулянья, все веселые места и затеваешь ссоры с людьми добродушной наружности и с наивными провинциалами, которым малейший удар шпаги внушает ужас. Они предпочитают добровольно отдать несколько пистолей, лишь бы избежать поединка, одна мысль о котором заставляет их дрожать с головы до ног. Присоедините к этому, что часто можно найти случай предложить свою шпагу к услугам трусливых ревнивцев и всех тех, которые хотят отомстить врагу, не подвергаясь опасности, и вы увидите, что весьма значительную прибыль может и должно приносить почетное звание забияки. Как вы думаете, виконт?
— Может статься, ты и прав, Подсолнечник, — согласился человек, называемый виконтом. — Действуй как хочешь, брось рясу в крапиву и облачись в доспехи воина, если тебе так хочется.
— Спасибо, — сказал Подсолнечник, выпрямляя свой высокий стан и задорно приподнимая голову. — Завтра же вы увидите меня в деле, и ручаюсь вам, что я не буду бесполезным членом нашего общества.
Виконт продолжал допрос, на который честные люди, выведенные нами на сцену, отвечали так категорически. Он расспросил майора, управителя и лакея в ливрее. Каждый внес в общую кассу плоды своего дневного воровства. Когда дошла очередь до мещанина со скромной физиономией, он сказал:
— Я ничего не принес…
— Как? — вскричали два или три голоса.
— Вот это дурно, Бенуа! — прошептал виконт.
— Любезные друзья, — отвечал Бенуа, — вы произносите приговор слишком поспешно, как мне кажется, и потому слишком легкомысленно! Разве охотник заслуживает упреков, когда возвращается домой с пустыми руками, но напав на следы дичи, которую может принести на другой день?..
— К чему это предисловие? — спросил виконт.
— Узнаете сию минуту, и я думаю, что вместо упреков я буду иметь право на похвалы.
— Ждем, — пробормотали сообщники.
— Случай, этот великий властелин мира, привел сегодня ноги мои к заставе Сен-Дени. Вдруг я был остановлен множеством повозок, телег и карет; одна тележка, колесо которой сломалось, устроила эту пробку. Толпа собиралась, кучера ругались, лошади нетерпеливо топали в грязи. Так как я не хотел быть забрызганным посреди этой суматохи, я встал около одного дома, как можно ближе к стене, и ждал. Через пять минут тележку подняли и ряд экипажей двинулся вперед. Я хотел следовать за толпой, которая начала мало-помалу расходиться, как вдруг ко мне подъехал всадник на прекрасной лошади, тоже попавший в эту сумятицу. Без сомнения, лицо мое внушило ему доверие, которого я вполне достоин. Всадник этот был молодым человеком лет восемнадцати, весь в черном. Грязь, покрывавшая его лошадь и плащ, ясно показывала, что он проделал длинный путь. За ним следовал маленький лакей на дрянной клячонке и в ливрее, сшитой очевидно не для него. Подъехав ко мне, молодой человек приподнял шляпу, окруженную широким черным крепом, и сказал:
— Позвольте мне задать вам вопрос?..
Я в свою очередь поклонился ему чрезвычайно вежливо, вызвал на лицо улыбку, запечатленную самым доброжелательным добродушием, и отвечал, что я готов к его услугам и почту за истинное удовольствие отвечать не только на один вопрос, но на сто, если он сочтет нужным задать мне их.
XII. Сети Бенуа
Все сообщники с благоговейным вниманием слушали рассказ Бенуа, который продолжал:
— Я понял, как нельзя лучше, что молодой всадник был восхищен моим любезным обращением. — Милостивый государь, — сказал он мне, — вы парижанин?
— Парижский мещанин, — отвечал я, — родился в квартале Сен-Дени, где мы занимаемся уже около трехсот лет торговлей шерстью, оптом и по мелочам. Николас Бенуа, к вашим услугам, лавка под вывеской «Серебряный Баран».
— Стало быть, вы как нельзя лучше знаете столицу?..
— Мне известны все улицы и переулки.
— Будьте так добры, помогите мне выпутаться из затруднения, в котором я нахожусь.
— Объясните мне, в чем оно состоит, и я постараюсь удовлетворить вас.
— Я не здешний…
— Я так и думал.
— Я приехал в Париж в первый раз, не имею здесь знакомых и прошу вас указать мне скромную, но надежную гостиницу, где я мог бы не опасаться за свое маленькое состояние, которое я целиком везу с собой.
Эти последние слова прозвучали в ушах моих самым приятнейшим образом. Глаза мои инстинктивно обратились на кожаный чемодан, привязанный за седлом молодого человека и, по-видимому, туго набитый. Мне показалось, что при каждом движении лошади из этого чемодана раздавался металлический звук. Я угадал, что Меркурий, бог людей искусных, посылал мне добычу, для которой мне даже не требовалось расставлять сетей, и поспешил ответить:
— Для меня ничего не может быть легче, чем дать вам сведения, которых вы желаете. Я знаю небольшую гостиницу, спокойную и недорогую, хозяин которой бесспорно честнейший человек на свете.
— А где эта гостиница?
— На улице Паради-Пуассоньер, под вывеской «Золотое Руно».
— Я буду вам еще более обязан, если вы укажете мне, по какой дороге должен я ехать.
— С удовольствием указал бы, но вы непременно собьетесь с пути.
— Как же быть?
— Ничего не может быть легче. Я иду именно в ту сторону, и если вам будет угодно замедлить шаг вашей лошади, я сам вас провожу.
— Как! вы будете так добры?
— С большим удовольствием…
— В таком случае я принимаю ваше предложение с чрезвычайной признательностью.
Мы отправились и дорогой вели самый пустой разговор. Вы легко угадаете, любезные товарищи, по какой причине я указал молодому провинциалу гостиницу «Золотое Руно». Эта гостиница если не разбойничий притон, то по крайней мере дом весьма сомнительной репутации, а совесть хозяина самая сговорчивая. Мы вошли во двор.
— Вот мы и прибыли, — сказал я молодому человеку, — позвольте мне пожелать вам успеха в Париже и оставить вас.
— Вы хотите оставить меня таким образом? — сказал он, соскочив с лошади и схватив меня за руку. — О, нет! я надеюсь, что вы не откажете мне в одолжении осушить вместе со мной бутылку испанского вина.
Я сослался на дела, не терпящие отлагательства, уверял, что я не властен располагать своим временем, словом никак не соглашался. Молодой человек горячо настаивал. Я этого ожидал и наконец согласился. Конюх хотел отвести лошадей в конюшню.
— Подождите, — сказал ему молодой человек, развязавший ремни, которыми чемодан был прикреплен к седлу.
Подошел слуга, взял этот чемодан. Я наклонился к уху молодого человека, и шепнул ему:
— Там золото, не правда ли?
— Да, — отвечал он с удивленным видом.
— В таком случае, — продолжал я, — не позволяйте никому дотрагиваться до этого чемодана. Конечно, дом надежный, но не надо подвергать никого искушению… Я помогу вам отнести чемодан…
Он поблагодарил меня жестом и сделал мне знак, что принимает мое предложение. Я взял чемодан за одну ручку и восхитился его тяжестью. Мы дошли таким образом до комнаты в первом этаже, единственной, которая не была занята в эту минуту. Товарищ мой снова пожал мне руку, потом спросил бутылку хереса и две рюмки. Мы вместе сели за столик, чокнулись; молодой человек выпил и сказал:
— За ваше здоровье, месье Бенуа…
— За успех всех ваших намерений, — отвечал я. — Осмелюсь ли спросить, с кем я имею удовольствие говорить? — прибавил я.
— С кавалером Раулем де ла Транблэ, — отвечал молодой человек.
Я встал со стула и низко поклонился, вскричав с умилением:
— Какая честь для такого бедного мещанина, как я, сидеть за одним столом с таким благородным дворянином, как вы, кавалер!.. Прошу вас верить искреннему выражению моей признательности!..
— Не будем говорить об этом, — сказал он. — Садитесь, любезный месье Бенуа, и будем пить…
Я повиновался. Он налил мне стакан, я выпил за его здоровье, на этот раз величая его по имени и титулу. Прошу простить меня, любезные товарищи, но все эти подробности, которые могут показаться вам ничтожными, необходимы, чтобы дать вам понять, какими извилистыми путями, какими искусными и деликатными средствами достиг я того, что вполне овладел доверием и расположением моего нового знакомца…
— Что вы думаете об этом хересе? — спросил он меня, выпив.
— Я нахожу его превосходным.
— Это ваше мнение?
— Да, по совести. А каково ваше мнение, кавалер?
— Ах! — сказал он. — Я пил херес лучше этого в замке моего отца!..
Я увидел выражение живейшего сожаления на лице молодого человека. О чем он сожалел? О замке, о хересе или об отце?.. Я хотел выйти из этой неизвестности и сказал:
— Отец ваш, наверное, расстался с вами глубоко опечаленный.
— Разве вы не видите, что я в трауре? — прошептал молодой человек мрачным голосом.
— О! Боже мой! — вскричал я. — Неужели вы имели несчастье… ужасное несчастье…
Я остановился. Он окончил мою фразу.
— Лишиться моего отца! — сказал он. — Да, меня постигло это невозвратное горе…
Моя физиономия тотчас подернулась трауром, и я отер слезу, которой не было.
XIII. Любопытство Бенуа
Между мной и кавалером наступило молчание. Так как на лице моем все еще выражалось глубочайшее отчаяние, молодой человек, тронутый тем, что я принимал такое участие в его печалях, пожал мою руку и сказал:
— Я вижу, что вы человек добрый, и благодарю вас глубоко за ваше участие ко мне!..
Я отвечал ему, что мое участие было очень естественно и что кавалер обяжет меня, вполне располагая мною, моим временем, моим кошельком и моим кредитом…
— Я принимаю ваши любезные предложения, — объявил молодой человек, улыбаясь, — и воспользуюсь ими, кроме вашего кошелька, который мне совсем не нужен. Я не богат, но имею средства на жизнь, по крайней мере некоторое время могу не прибегать за помощью ни к кому.
Я попробовал задать несколько вопросов.
— Давно ли, кавалер, имели вы несчастье лишиться вашего отца?..
— Увы! — вскричал он, — его могила еще не заросла травой.
— Если судить по вашему отчаянию, этот благородный вельможа, верно, был достоин всей любви и всех сожалений такого сына, как вы.
— Всей моей жизни будет недостаточно для того, чтобы оплакать его, как он заслуживает.
— Ваша матушка еще жива, без сомнения?
— Нет, мать моя умерла.
— По крайней мере, у вас остались братья?
— Я единственный сын.
— Родственники?..
— Никаких.
— Как! Вы один на свете?
— Да, один на свете!..
— Ах! С каким нетерпением вы должны желать соединиться с вашими друзьями!
— С друзьями? У меня их нет!..
— Как! Неужели никто не ждет вас в Париже?
— Никто.
— Ах! Бедный молодой человек!.. Несчастный молодой человек!.. Извините эту фамильярность, кавалер…
— Не только извиняю, но и благодарю.
— Я боюсь, что мое любопытство наскучило вам…
— Нисколько.
— В таком случае, кавалер, если уж вы удостаиваете терпеливо отвечать на вопросы, может статься, нескромные, но внушаемые моим участием к вам, то скажите мне, прошу вас, какие причины привели вас в столицу? Я думал сначала, что вы ехали к родственникам или друзьям, но, как вижу, ошибся…
— Я приехал, — отвечал молодой человек, — чтобы найти здесь средства к жизни…
— Вы мне сейчас сказали, что у вас есть деньги, кажется?
— Есть, но мало, и потому я должен обеспечить себя в будущем…
— Разве вы не пользуетесь доходом с наследства вашего отца?
Кавалер сначала колебался, потом отвечал:
— Все, что я имею, находится в этом чемодане…
И он указал мне на кожаный чемодан, о котором я вам говорил.
— И как велика сумма? — спросил я.
Кавалер пристально на меня взглянул: вероятно, чувство недоверчивости проявилось в его мыслях. Я испугался и поспешил прибавить:
— Если я вас спросил об этом, кавалер, то единственно затем, чтобы дать вам какой-нибудь добрый совет… Я человек старый, к несчастью для меня… но опытный, знаю Париж, его хорошие и дурные стороны, сети, которые он скрывает под ногами тех, кто хочет искать счастья, и средства, которые он предлагает им… Может быть, если бы я знал, как велика сумма, которой вы располагаете, я посоветовал бы вам, как употребить ее с выгодой. Но если вопрос мой показался вам нескромным, не будем говорить об этом, кавалер.
Потом я встал и прибавил:
— Если вы будете иметь во мне нужду, кавалер, я готов к вашим услугам, как и говорил вам вчера. Пожалуйте запросто на улицу Грента и просите Николаса Бенуа, торговца шерстью, оптом и по мелочам, под вывеской «Серебряный Баран». Вам все укажут дом… Мы хорошо известны в квартале: триста лет живем мы там и торгуем под одной и той же фирмой… До свидания, кавалер, до свидания!..
Я сделал движение, чтобы взять свою шляпу, которую положил на стул, когда вошел. Молодой человек удержал меня. Я ожидал этого и продолжал собираться с самым неподдельным добродушием.
— Садитесь, месье Бенуа, прошу вас, — сказал он.
— Мне некогда, видите ли…
— Я прошу у вас только пять минут.
— Извольте…
Я сел.
— Месье Бенуа, — продолжал кавалер, — вы всегда держите ваше слово, не правда ли?
— Конечно!..
— Вы обещали мне сейчас дать совет?.. Так дайте его.
— Насчет чего?..
— Насчет употребления моего маленького состояния.
— А!
— У меня есть около сорока тысяч ливров.
— Сорок тысяч?..
— Да, золотом.
— И вы больше ничего не имеете?..
— За исключением нескольких вещиц, которые я хочу сохранить. Это очень мало, не правда ли?..
— Это немного, но с сорока тысячами ливров, можно предпринять что-нибудь.
— Что же, например?
— О! Это зависит от вас…
— Но если я прошу вас служить мне руководителем…
— Это такое деликатное дело!..
— Вы обещали!…
— Ну, хорошо! Я согласен, но, признаюсь, против воли… Вы хотите — не правда ли? — употребить ваши деньги таким образом, чтобы жить если не в богатстве, то, по крайней мере, в приличном довольстве…