— Стар, я никак не возьму в толк, о чем ты? Известно, что источник всех бед — женщины.
— Да, милорд. Поскольку у них всегда благие намерения — я это могу доказать. Мужчины иногда действуют, исходя из разумных побуждений или из эгоистичных. Но не всегда.
— Это потому, что половина их предков — женщины. Но зачем же я хожу на прием к докторам, если они мне не нужны?
— Я не говорила, что они тебе не нужны. И ты не должен так думать. Оскар, ты уже весьма далеко продвинулся в процедуре Продления Жизни.
Она взглянула на меня, готовая и к обороне, и к наступлению.
— Вот так штука, будь я проклят!
— Ты возражаешь? На этой стадии еще можно повернуть назад.
— Я об этом никогда не думал. — Я знал, что на Центре можно получить Долголетие, как знал и то, что разрешение на него связано с жесткими ограничениями. Его мог получить всякий, кто намеревался эмигрировать на слабозаселенные планеты. Местные же жители должны были стареть и умирать. Это был тот случай, когда один из предшественников Стар счел возможным вмешаться в местные дела. Центр, где все болезни были побеждены, обладал очень высоким жизненным уровнем и стал основой существования мириад людей, а теперь начал приобретать черты перенаселенности, особенно с тех пор, как Долгожительство сильно отодвинуло средний срок наступления смерти.
Тогда-то и были установлены достаточно жесткие правила, которые должны были решить проблему. Некоторые люди проходили процедуру в молодом возрасте и через Врата отправлялись на дикие планеты. Другие выжидали, пока появятся первые признаки приближения смерти, и тогда решали, что они еще вполне годятся для продления жизни. Третьи сидели, ждали и умирали, когда приходило их время.
Мне понятна была их мука — это знание подарил мне удар боло в джунглях.
— Думаю, у меня не будет возражений.
Она вздохнула с облегчением.
— Не знаю, вероятно, я не должна была делать это тайком от тебя. Заслужила я трепку?
— Мы добавим этот пункт к списку других прегрешений, и ты получишь за все сразу. Есть шанс стать инвалидом. Стар, а как это долго — Долголетие?
— Трудно сказать. Мало кто из получивших его умер своей смертью. Если будешь жить той активной жизнью, которую я представляю себе на основании знания твоего характера, то маловероятно, что ты умрешь от старости. Или от болезни.
— И никогда не состарюсь? — К этому надо было привыкнуть.
— Нет, ты можешь состариться. Даже больше того, маразм может развиваться сообразно с возрастом. Если ты себя до этого доведешь. Если это допустят те, кто окружает тебя. Однако… Любимый, скажи, сколько мне лет, на твой взгляд? Нет, не отвечай мне сердцем, ответь на основании внешнего вида. По земным стандартам. Будь откровенен, мне-то истина известна.
Я всегда с радостью любовался Стар, но сейчас я смотрел на нее по-новому, отыскивая признаки наступающей осени — в уголках глаз, на руках, в малейших изменениях кожи, но… Черт! Никаких признаков, а я-то знал, что у нее есть внук!
— Стар, когда я увидел тебя впервые, я решил, что тебе восемнадцать, потом посмотрел поближе и немного поднял планку. Теперь, разглядывая в упор, не давая никаких скидок — не более двадцати пяти. И это еще потому, что выражение лица у тебя сейчас серьезное. А когда смеешься — ну просто тинейджер. Если же ты дурачишься, или испугана, или восхищаешься котенком или щенком, то тебе трудно дать больше двенадцати. Это если от подбородка и выше. А если от подбородка и ниже — никогда не больше восемнадцати.
— Весьма пышные восемнадцать! — добавила она. — Двадцать пять земных лет, что ж, это именно та цель, которую я ставила перед собой. Это время, когда женщина перестает расти и начинает входить в зрелость. Оскар, твой видимый возраст в условиях Долголетия — дело собственного выбора. Возьми, например, моего дядюшку Джорджа, того самого, что иногда зовет себя графом Калиостро. Он выбрал тридцать пять лет, поскольку считает, что все, кто моложе, — мальчишки. Руфо предпочитает выглядеть старше. Он говорит, что это придает ему респектабельность, удерживает его от участия в пьянках и драках молодежи и все же позволяет ему вызвать шок у какого-нибудь молодого человека, если драка состоится.
— Или же шок у молодой женщины, — предположил я.
— Когда имеешь дело с Руфо, все возможно. Любимый, я еще не закончила. Часть задачи — научить собственное тело самолечению. Вспомни свои уроки языка на Центре — ни один из них не проходил без присутствия гипнотерапевта, который ждал, чтобы дать урок твоему телу, используя твое подсознание после урока языка. Частично видимый возраст есть результат косметической терапии — Руфо вовсе не обязан быть лысым, — но главное — мозговой контроль. Когда ты решишь, какой возраст ты хочешь принять, тебе начнут делать импринтинг.
— Подумаю. Не хочу выглядеть намного старше тебя.
Стар была в восторге:
— Спасибо, дорогой. Видишь, какая я эгоистка?
— Не понимаю, в чем?
Она положила руку на мою.
— Не хочу, чтобы ты старился и умирал, а я бы оставалась юной.
Я похлопал глазами:
— Боже, леди, это действительно эгоистично, не правда ли? Но ведь ты могла бы законсервировать меня и поставить в своей спальне. Как твоя тетушка.
Она состроила гримасу:
— Противный. Она их вовсе не консервировала.
— Стар, а я еще ни разу не видел этих почитаемых мертвецов у кого-нибудь в доме.
— Так то же на планете, где я родилась! В этой Вселенной, только звезда другая. Очень славное место. Разве я тебе не говорила? — удивилась она.
— Стар, милая, ты вообще ничего не говоришь.
— Извини, Оскар! Я вовсе не собиралась преподносить тебе сюрпризы. Спрашивай. Сейчас же. И все, что хочешь.
Я обдумал это предложение. Меня удивляло одно обстоятельство — вернее, его отсутствие. Впрочем, возможно, у женщин ее расы другой ритм? Но меня останавливал тот факт, что я женился на бабушке, и еще вопрос — каких лет?
— Стар, ты беременна?
— Конечно, нет, милый! О! Ты хочешь, чтобы я забеременела? Хочешь, чтобы у нас были дети?
Я запинался, пытаясь объяснить, что не был уверен в такой возможности и не знал, как она на это смотрит. Она, казалось, была в затруднении:
— Наверняка я опять тебя огорчу. И все-таки лучше сказать правду. Оскар, я так же, как и ты, родилась не в роскоши. Хорошее детство, мои родители были владельцами ранчо. Я вышла замуж совсем молодой, он был просто учителем математики в школе, а в качестве хобби занимался вероятностной и метафизической геометрией. Ну, иначе — магией. У нас было трое ребят. И мы с мужем жили очень дружно до тех пор, пока..* пока меня не выдвинули. Не выбрали, а только наметили кандидатом для экзаменов и возможной тренировки в будущем. Муж знал, что генетически я кандидат, знал, еще когда женился на мне, но таких миллионы. Это казалось неважным. Он хотел, чтобы я отказалась. Я почти подчинилась. Но когда я все же приняла предложение, он… ну, он выбросил мои туфли. Там мы делаем это официально. Опубликовал заявление, что больше я ему не жена.
— Вон оно как! Хочешь, я найду его и сверну ему шею?
— Милый! Милый! Это было так давно и так далеко отсюда. Он давно уже умер. И значения это не имеет никакого.
— Ну, если он помер… А твои ребятишки — один из них был отцом Руфо… или его матерью?
— О нет, это случилось позже.
— Как так?
Стар перевела дух:
— Оскар, у меня было около пятидесяти детей.
Меня это добило. Слишком много ударов, что, надо думать, было заметно по моей физиономии. На лице Стар выразилось неподдельное сочувствие.
Она торопливо разъяснила: когда ее выбрали наследницей, в ее организме были произведены изменения — хирургические, биохимические и эндокринные. Нет, нет, ничего существеннее стерилизации, только преследовавшей совсем иные цели и осуществленной гораздо более тонкими методами, нежели те, которые существуют у нас на Земле. В результате образовалось около двух с половиной сотен зародышей будущих Стар — живые яйцеклетки и латентные, которые должны были храниться при температуре, близкой к абсолютному нулю.
Около пятидесяти были оплодотворены с помощью императоров уже давно умерших, но чья живая сперма также находилась на хранении — генетическая рулетка с расчетом получить одного или двух будущих императоров. Стар их не рожала — время наследницы было слишком драгоценно. Большую часть своих детей она даже не видела. Исключением был отец Руфо. Она не говорила, но думаю, что Стар захотелось иметь около себя ребенка, с которым можно было играть, которого можно было любить, что и продолжалось, пока не наступили первые напряженные годы ее правления, а потом и поисков Яйца, не оставившие ей времени на подобные забавы.
Произведенные в организме Стар изменения преследовали две цели: во-первых, получить несколько сот «элитных» детей от одной матери и, во-вторых, освободить ее от любых материнских обязанностей. Путем специально разработанного эндокринного контроля Стар освободили от унаследованного от праматери Евы физиологического ритма, хотя во всех других отношениях она продолжала оставаться совершенно молодой женщиной — только не нуждавшейся ни в гормональных вливаниях, ни в «пилюлях». Все эти изменения носили позитивный характер. Разумеется, они были осуществлены не для ее удовольствия, а чтобы ее суждения в качестве Верховного Судьи не испытывали воздействия со стороны желез внутренней секреции.
— Это очень разумно, — сказала Стар серьезно. — Я до сих пор вспоминаю дни, когда я была готова уничтожить своего ближайшего друга или тут же закатить истерику. Как же можно сохранить способность мыслить трезво в обстановке подобных эмоциональных бурь?
— А… а все это как-нибудь еще отразилось на твоем организме? Я имею в виду твои желания…
Стар весело усмехнулась.
— А как с твоей точки зрения? — И добавила серьезно: — Единственное, что действует на мое либидо, точнее, что изменяет его к худшему, это те, не знаю, как правильно выразиться по-английски, те надоеды, чьи характеры наложены на мой. Иногда они воздействуют в одну сторону, иногда — в другую. Ты же помнишь ту женщину, имя которой мы даже не будем произносить вслух, что так жестоко повлияла на меня, и я не смела даже подойти к тебе, пока не изгнала из себя ее черную душу. Недавний импринтинг действует сильнее, так что я никогда не приступаю к рассмотрению важных дел, если во мне еще не улеглись ощущения, вызванные предыдущим сеансом. Как же мне хочется, чтобы все это уже было позади!
— Еще бы! Мне тоже.
— Ну, мне все же сильнее. Но если отбросить в сторону проблемы, связанные с импринтингом, то я как женщина мало меняюсь.
Я всегда все та же — не очень приличная девица, закусывающая перед завтраком молодыми людьми и соблазняющая их прыгать через шпаги.
— И много их было, этих шпаг?
Стар бросила на меня острый взгляд.
— С тех пор, как мой первый муж выгнал меня из дому, я ни разу не была замужем, пока не вышла за вас, мистер Гордон. Но если вы имели в виду не совсем то, о чем спросили, то не думаю, что у вас есть право упрекать меня за вещи, случившиеся еще до вашего рождения. Если же вам нужны определенные сведения, начиная с этого события, я готова удовлетворить ваше любопытство. Ваше нездоровое любопытство, смею сказать.
— Хочешь похвастаться? Девочка, я не собираюсь баловать тебя.
— Не желаю я хвастаться! Да и хвастать, собственно, нечем. Кризис из-за Яйца почти не оставлял мне времени на то, чтобы быть женщиной, будь он неладен. И так было до тех пор, пока не появился петух Оскар. За что и приношу ему благодарность.
— А заодно не забудь и о вежливости.
— Слушаюсь, сэр. Милый петушок! Но давай вернемся к нашим баранам, милый. Если ты хочешь иметь детей, то я согласна, любимый. В фонде есть около двухсот тридцати яйцеклеток, и ими распоряжаюсь только я. Не потомки. Не милые славные народы, бог да благословит их маленькие жадные сердца. Не эти разыгрывающие господа бога манипуляторы — генетики. Только я! Другой собственности у меня, по правде говоря, и нет. Все, что нас окружает, — это ex officio[144]. А яйцеклетки — мои. И если они тебе нужны, то они и твои тоже, мой единственный.
Мне следовало сказать «да» и поцеловать ее. А я сказал: «Гм-м, не будем торопиться».
Ее лицо омрачилось.
— Как будет угодно милорду Герою-мужу.
— Послушай, оставь в покое невианские обычаи и официальность — тоже. Я же понимал под этим только то, что ко всему новому надо привыкнуть. К этим шприцам и прочим штукам. К вмешательству, как я полагаю, всякого технического персонала. И к тому же у тебя, думаю, нет времени на то, чтобы самой вынашивать ребенка.
Я пытался объяснить ей, что с тех самых пор, как мне разъяснили насчет того, что не аисты приносят ребятишек, я был полностью удовлетворен старым добрым способом и искусственное осеменение представляется мне дурацкой шуткой, даже в том случае, если оно проделывается с коровой, а предлагаемая мне работа чем-то сходна с работой субподрядчиков и заставляет меня вспомнить о прорезях для опускания монет в автоматах и писем — в почтовых ящиках. Мне бы еще немного времени, и я, пожалуй, приспособлюсь к этому. Так же, как Стар приспособилась к проклятому импринтингу.
Она схватила меня за руку.
— Милый, но тебе же не надо!
— Не надо чего?
— Чтобы техники возились с тобой. И время, чтобы выносить твоего ребенка, я найду. Если, конечно, ты не станешь возражать, чтобы мое тело стало большим и уродливым. А это с ним произойдет неизбежно — я же помню, но я с радостью пойду на это. У нас все будет так, как бывает у простых людей, во всяком случае во всем, что касается тебя. Никаких шприцев, никаких техников. Ничего такого, что могло бы ранить твою гордость. О, я все, все продумаю. А я… я привыкла, чтобы со мной поступали как с коровой-медалисткой. Это же почти так же просто, как вымыть голову шампунем.
— Стар, неужели ты готова пройти через девять месяцев болезненного состояния, даже через угрозу смерти, ради того, чтобы избавить меня от нескольких минут раздражения?
— Я не умру. Вспомни — у меня было трое детей. Нормальные роды, никаких неприятностей.
— Но, как ты сказала сама, это было «много лет назад».
— Неважно!
— Гм-м… но как много? («Сколько же тебе лет, моя любимая?» — вопрос, который я не мог заставить себя задать.)
— Разве это так важно, Оскар? — У нее был расстроенный вид.
— Гм-м… Полагаю, нет. Ты же знаешь о медицине гораздо больше меня.
— Ты спрашиваешь, сколько мне лет, не правда ли? — произнесла медленно Стар. Я не ответил. Она помолчала, потом, не дождавшись ответа, продолжила: — Старая поговорка твоего мира гласит — «Женщине столько лет, на сколько она себя чувствует». А я чувствую себя юной, и, значит, я действительно юна, у меня не растрачен интерес к жизни, я могу носить в своем чреве ребенка или даже многих детей. Но я знаю… О, я знаю! Знаю, что твои тревоги связаны не с тем, что я слишком богата или занимаю положение, иногда ставящее мужа в затруднительное положение. Да, это все я отлично понимаю — мой первый муж из-за этого развелся со мной. Но он был моим ровесником. Самая же большая жестокость и несправедливость, которую я совершила, заключается в том, что я знала, что мой возраст — вопрос для тебя серьезный. Знала и промолчала.
Вот почему был так взбешен Руфо. После того, как мы провели ту ночь в пещере в Лесу Драконов, он высказал мне это в словах, полных яда. Он сказал, что знал о моей способности кружить головы молодым людям, но он никогда не думал, будто я паду так низко, что завлеку одного из них в брачную ловушку и ни слова ему не скажу. Руфо никогда не был высокого мнения о своей бабке, он мне это прямо сказал, но на этот раз…
— Замолчи, Стар!
— Да, милорд.
— Все это ровно ничего не значит, — сказал я так же уверенно, как чувствовал это в глубине души. — Руфо не знает моих чувств. Ты моложе завтрашнего рассвета и всегда будешь такой. И я больше не желаю слышать об этом.
— Да, милорд.