— О, Берти! — сказал он.
— Что?
— Послушай, эти твои галстуки… Скажи, где ты их покупаешь?
— У Блачера, в Берлингтонском пассаже.
— Благодарю.
Он подошел к зеркалу и стал себя разглядывать с самым серьезным видом.
— Соринка в глаз попала? — вежливо поинтересовался я.
Тут я вдруг заметил, что у него на лице играет ужасно глупая самодовольная улыбка. Признаться, у меня даже мороз по коже пошел. Надо сказать, физиономия дядюшки Джорджа и так-то глаз не радует, а уж с этой ухмылкой она производила прямо-таки удручающее впечатление.
— Ха! — сказал он.
Потом издал протяжный вздох и повернулся ко мне. Как раз вовремя, не то бы зеркало не выдержало и пошло трещинами.
— А я не так стар, — задумчиво проговорил он.
— Не стар для чего? — сказал я.
— Собственно говоря, я в расцвете лет. Кроме того, молодой и неопытной девушке нужен мужчина солидный и в летах, на которого можно положиться. Крепкий дуб, а не молодое деревце.
Как я уже сказал, тут-то до меня и дошло.
— Господи, Боже мой, дядя Джордж! Уж не собираетесь ли вы жениться?
— Кто не собирается? — сказал он.
— Вы.
— Собираюсь. Почему бы мне не жениться?
— Но, послушайте…
— Статус женатого человека весьма почетен.
— Да, конечно.
— В браке человек становится лучше, Берти.
— Кто вам сказал?
— Это я говорю. Брак превращает человека из легкомысленного шалопая в… э-э… нелегкомысленного шалопая. Да, Берти, я намерен жениться, черт побери, и если Агата начнет совать нос не в свое дело, я… я… в общем, уж я знаю, как мне поступить.
Он удалился с надменным видом, а я позвонил Дживса. На мой взгляд, положение требовало обстоятельного разговора.
— Дживс, — сказал я.
— Сэр?
— Вы ведь знаете моего дядюшку Джорджа?
— Да, сэр. Вот уже несколько лет, как его светлость мне знаком.
— Я не то хотел спросить. Я хотел спросить, знаете ли вы, что дядя Джордж надумал?
— Его светлость собирается заключить брачный союз, сэр.
— Боже мой! Он сам вам об этом сказал?
— Нет, сэр. По чистой случайности я имею удовольствие знать невесту его светлости.
— Вы знакомы с этой девушкой?
— Да, я знаком с этой юной особой, сэр. От ее тетки, с которой она вместе проживает, я и узнал о том, что его светлость предполагает вступить в брак.
— Кто эта юная особа?
— Некая мисс Платт, сэр. Мисс Рода Платт. Проживает в небольшом доме под названием «Глициния», Китченер-роуд, Восточный Далвич.
— Молоденькая?
— Да, сэр.
— Вот старый дурень!
— Да, сэр. Конечно, я бы никогда не позволил себе употребить подобное выражение, но, должен признаться, его светлость поступает опрометчиво. Однако следует помнить, что нередко джентльмены, достигшие определенных лет, поддаются сентиментальным порывам. Вероятно, они впадают в состояние, которое я бы назвал чем-то вроде бабьего лета или золотой осени, когда у них временно наступает вторая молодость. Насколько мне известно, подобный феномен чаще всего наблюдается в Соединенных Штатах Америки, в частности, среди наиболее богатых граждан города Питтсбурга. Общеизвестно, как мне говорили, они, если их не остановить, рано или поздно порываются жениться на хористках. Отчего это происходит, я затрудняюсь объяснить, но…
Я понял, что Дживс сел на своего конька, и перевел разговор в другую плоскость.
— По тому, как дядюшка себя вел, когда заговорил о том, как тетя Агата примет эту новость, я догадался, что мисс Платт — особа невысокого звания.
— Да, сэр. Она официантка, служит в клубе его светлости.
— Боже мой! Пролетарка!
— Буржуазка, сэр.
— Да, возможно, с некоторой натяжкой. Но вы меня понимаете.
— Да, сэр.
— Удивительно, Дживс, — задумчиво сказал я, — почему сейчас так модно жениться на официантках? Если помните, мистер Литтл, пока не остепенился, несколько раз порывался отколоть этот номер.
— Да, сэр.
— Странно!
— Да, сэр.
— Что ж, мода есть мода. Вопрос, который надо немедленно обсудить, состоит вот в чем — как тетя Агата посмотрит на это дело? Вы ее знаете, Дживс. Она совсем на меня не похожа. Я человек широких взглядов. Если дядюшка желает жениться на официантке — пусть женится. В конце концов, место не красит человека… как там дальше?
— Не место красит человека, а человек место, сэр.
— Ладно, пусть так. Хотя не понимаю, какая разница. Несмотря на все это, как говорится, девушка есть девушка.
— Как говорится, девица есть девица, сэр. Так написал поэт Бернс в одном из своих…
— Хорошо, пусть девица, если вам так больше нравится.
— Я не отдаю предпочтение какому-либо из этих двух вариантов, сэр. Дело в том, что поэт Бернс…
— Довольно о поэте Вернее.
— Хорошо, сэр.
— Забудьте о поэте Вернее.
— Хорошо, сэр.
— Выбросьте поэта Бернса из головы.
— Немедленно выкину, сэр.
— Нам необходимо поговорить не о поэте Вернее, а о тетушке Агате. Она устроит скандал.
— Весьма вероятно, сэр.
— И хуже всего, что она непременно втянет меня в эту историю. Нам остается единственный выход. Упакуйте мою зубную щетку, и давайте, пока не поздно, смоемся, не оставив адреса.
— Слушаюсь, сэр.
В этот момент в парадную дверь позвонили.
— Ха! — сказал я. — Кто-то пожаловал.
— Да, сэр.
— Может, дядюшка Джордж вернулся. Я открою, а вы идите укладывать вещи.
— Хорошо, сэр.
Я, беззаботно насвистывая, отворил дверь и узрел тетю Агату. Собственной персоной. Да, сюрприз не из приятных.
— А-а, здравствуйте, — выдавил я. Говорить ей, что я уезжаю и вернусь не раньше чем через два месяца, не было никакого смысла.
— Берти, я хочу поговорить с тобой, — выпалило проклятие семьи. — Я чрезвычайно встревожена.
Она влетела в гостиную и спланировала в кресло. Я плелся следом за ней и с грустью думал, что Дживс уже, наверное, пакует вещи. Теперь нам чемоданы вряд ли понадобятся. Я знал, зачем ко мне пожаловала тетя Агата.
— Я только что говорил с дядей Джорджем, — начал я, сразу переходя к делу, раз уж этого все равно не избежать.
— Я тоже, — сказала тетя Агата, театрально передернув плечами. — Представляешь, я еще не успела встать с постели, а он звонит и сообщает, что намерен жениться на какой-то невозможной девице из Южного Норвуда.
— Из Восточного Далвича, по сведениям весьма информированного лица.
— Хорошо, пусть из Восточного Далвича, такая же дыра. А кто тебе сказал?
— Дживс.
— Скажите на милость! Откуда он знает?
— Тетя Агата, на свете мало такого, чего Дживс не знает, — убежденно проговорил я. — Он знаком с этой девицей.
— Кто она?
— Официантка из клуба «Собаки».
Мое сообщение, как я и ожидал, возымело действие. Тетка пронзительно взревела, как Корнуэльский экспресс, мчащийся через железнодорожный переезд.
— Насколько я понял, тетя Агата, вы хотите помешать этому браку.
— Само собой разумеется!
— В таком случае есть только один способ. Позвольте мне позвать Дживса и спросить его совета.
Тетка немедленно приняла чопорный вид, вылитая grande dame старого regime.
— Неужели ты всерьез предлагаешь обсуждать наши семейные дела с твоим слугой?
— Разумеется. Дживс найдет выход из положения.
— Берти, я всегда знала, что ты глуп, — заявила родственница ледяным, — думаю, не выше трех градусов по Фаренгейту, — тоном. — Но надеялась, что у тебя сохранился хоть намек на чувство собственного достоинства и уважения к обществу, к которому ты принадлежишь.
— Тетя Агата, знаете ли вы, что сказал по этому поводу поэт Бернс?
Она бросила на меня уничтожающий взгляд.
— Совершенно ясно, что у нас только один выход, — сказала она, — предложить девице деньги.
— Деньги?
— Разумеется. Уже не в первый раз твой дядя вынуждает нас действовать подобным образом.
Мы умолкли и предались тягостным размышлениям. При воспоминании о юношеской влюбленности дяди Джорджа у нас в семье всегда предаются тягостным размышлениям. Я тогда был еще слишком юн и не вникал в подробности, но потом я много раз слышал эту историю от всех, включая самого дядю Джорджа. Стоит ему подвыпить, и он готов без конца об этом рассказывать. Она служила официанткой в баре, в «Крайтерионе», а он еще не был титулованной особой. Ее звали Моди, и он страстно в нее влюбился, но семья и слышать о ней не желала. В конце концов родственники раскошелились и дали ей отступного. Весьма банальная история.
Я далеко не был уверен, что план тети Агаты удастся.
— Как хотите, конечно, — сказал я, — но вы очень рискуете. Судя по романам и пьесам, тот, кто становится на этот путь, всегда садится в лужу. Девица, гордо выпрямившись во весь рост, смотрит на него своим чистым неподкупным взором, а он чувствует себя последним подонком. И каждый раз симпатии зрителей оказываются на стороне девушки. На вашем месте я бы просто стоял на своем, а остальное предоставил Природе.
— Я тебя не понимаю.
— Ну, сами подумайте, на что похож дядя Джордж. Прямо скажем, не Грета Гарбо. Я бы дал девице возможность хорошенько к нему присмотреться. Тетя Агата, я знаю человеческую натуру, поверьте, и убежден, что нет на свете женщины, которая, постоянно видя перед собой дядю Джорджа в этих его ужасных жилетах, сама не даст ему от ворот поворот. К тому же учтите, что девице придется смотреть, как дядя Джордж ест, а когда он чуть не с головой зарывается в пищу, зрелище не для…
— Берти, если тебя не затруднит, перестань нести околесицу, я буду тебе очень обязана.
— Как скажете, тетенька. И все же, по-моему, вы попадете в крайне неловкое положение, если станете предлагать девушке деньги.
— А я и не собираюсь. Переговоры с ней будешь вести ты.
— Я?
— Разумеется. Думаю, сотни фунтов будет предостаточно. На всякий случай я дам тебе незаполненный чек, и если возникнет необходимость, ты проставишь большую сумму. Главное — вызволить твоего дядю, сколько бы это ни стоило.
— Значит, вы хотите спихнуть это дело на мои плечи?
— В кои-то веки и ты можешь что-нибудь сделать для семьи.
— А когда она, гордо выпрямившись, посмотрит на меня чистым неподкупным взором, что я скажу на «бис»?
— Хватит рассуждать на эту тему. Через полчаса ты будешь в Восточном Далвиче. Поезда идут один за другим. Я останусь здесь, дождусь тебя, и ты обо всем отчитаешься.
— Но послушайте!
— Берти, ты немедленно отправишься к этой женщине.
— Пропади все пропадом!
— Берти! Я сдался.
— Ох, ну ладно, если вы так настаиваете.
— Настаиваю.
— Ладно, будь по-вашему.
Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь ездить в Восточный Далвич и предлагать незнакомке презренный металл, чтобы она отступилась от вашего дяди Джорджа. Если не приходилось, могу вас уверить, что на свете полно занятий куда более приятных. Я чувствовал себя скверно, когда ехал на вокзал. Я чувствовал себя скверно, трясясь в поезде. Мне было скверно, когда я шел по Китченер-роуд. Но совсем скверно я себя почувствовал, когда нажал на кнопку звонка у парадного крыльца и неопрятная горничная, открыв дверь, провела меня по коридору в комнату с розовыми обоями, фортепиано в углу и множеством фотографий на каминной полке. Ничто так не подавляет дух, как такая вот убогая гостиная где-нибудь в захолустном пригороде, за исключением разве что приемной дантиста, на которую эта комната была похожа. Обычно хозяева страстно порываются загромоздить ее столиками, на которых стоят чучела птиц в стеклянных ящиках. Чувствительный человек, поймав на себе холодный, укоризненный взгляд куропатки или еще какой-нибудь птахи, из которой вынули внутренности и набили ее опилками, способен потерять сознание.
В гостиной «Глицинии» стояло три таких стеклянных ящика, и, куда ни кинь взгляд, непременно упрешься в чучело. В двух ящиках сидело по одной птице, а в третьем — целая семья: снегирь-папа, снегирь-мама и маленький мастер Снегирь. Причем выражение лица у него было, как у малолетнего преступника, и он отравил мне настроение больше, чем все остальные чучела, вместе взятые.
Чтобы не встречаться взглядом с этим чудовищем, я подошел к окну и принялся рассматривать герань. В этот момент дверь отворилась и, обернувшись, я узрел особу, которую ни при каких обстоятельствах нельзя было принять за девушку. Наверное, ее тетка, мелькнула у меня мысль.
— О! Гм… Доброе утро, — с трудом выдавил я, потому что чувствовал себя так, будто меня оглушили. Комната вдруг показалась мне маленькой-маленькой, а тетушка такой огромной, что мне стало нечем дышать. Бывают люди, от которых нормальному человеку сразу становится тесно, и тетка явно принадлежала к их числу. Вся она состояла из огромных, вздымающихся округлостей. Должно быть, в свое время она была очень недурна, хотя и весьма упитанна. Но к тому времени, когда она появилась в моей жизни, вес у нее далеко выходил за все мыслимые пределы. Она была похожа на оперную певицу восьмидесятых годов прошлого века. Оранжевые волосы и платье пурпурного цвета усиливали сходство.
Тетушка показалась мне необыкновенно добродушной. Похоже, она обрадовалась Бертраму и расплылась в улыбке. — Наконец-то! — сказала она. Я ничего не понял.
— А?
— Но к племяннице, я думаю, лучше зайти попозже. Она только что уснула.
— О, в таком случае…
— Жалко ее будить, правда?
— Да, конечно, — с облегчением сказал я.
— Если подхватишь инфлюэнцу, то всю ночь не спишь, только утром задремлешь, ну и, конечно, жалко будить, правда?
— У мисс Платт инфлюэнца?
— Мы с ней думаем, что да. Но точно сказать можете только вы. Не будем терять времени. Раз уж вы пришли, посмотрите мое колено.
— Ваше колено?
Я ничего не имею против колен, но все в свое время и, можно сказать, в соответствующем месте. Сейчас, на мой взгляд, момент был неподходящий. Однако дама стояла на своем.
— Ну, что вы думаете о колене? — спросила она, поднимая завесу над святая святых.
Хочешь не хочешь, но вежливость — прежде всего.
— Ужас! — сказал я.
— Не поверите, какую боль оно мне причиняет.
— В самом деле?
— Так и стреляет, так и стреляет. Потом вроде проходит. И знаете, что самое смешное?
— Что? — сказал я, радуясь возможности посмеяться.
— В последнее время точно так же у меня болит вот здесь, в низу позвоночника.
— Не может быть!
— Честно. Будто раскаленной иголкой колет. Хочу, чтобы вы там тоже посмотрели.
— Что? Позвоночник?
— Да.
Я покачал головой. Вообще-то я большой любитель всяких забав, обожаю богемные шуточки и все такое прочее. Но всему есть предел, и мы, Вустеры, его не переходим.
— Это невозможно, — строго сказал я. — Никаких позвоночников. Колени — да. Позвоночники — нет.
Она удивилась.
— Ну и ну, — проговорила она. — Странный вы доктор, вот что я вам скажу.
Как вам уже известно, я очень быстро соображаю, и тут до меня начало доходить, что, должно быть, произошло какое-то недоразумение.
— Доктор?
— Вы ведь доктор?
— Вы приняли меня за доктора?
— А разве вы не доктор?
— Нет. Совсем не доктор.
Наконец все объяснилось. Пелена спала у нас с глаз. Мы поняли, что к чему. Я с самого начала подумал, что она веселая и добродушная. Сейчас моя догадка подтвердилась. Никогда не слышал, чтобы женщина так искренне смеялась.
— Хорошенькое дельце! — проговорила она, заливаясь хохотом и вытирая глаза носовым платком, который я ей одолжил. — Он не доктор! А кто же вы такой?
— Мое имя Вустер. Я пришел повидать мисс Платт.
— Зачем?
В этот момент я, безусловно, должен был достать чек и взять быка за рога. Но почему-то не смог. Понимаете, каково мне было? Предлагать деньги за то, что от твоего дядюшки отступятся, дело, мягко говоря, довольно скверное, а при сложившихся обстоятельствах и вовсе невозможное.
— Да так, знаете ли, просто хотел навестить. — Внезапно меня осенило. — Мой дядюшка слышал, что она нездорова, и просил меня повидаться с ней и узнать, как она себя чувствует, — сказал я.
— Ваш дядюшка?
— Лорд Яксли.
— Ой, значит, вы племянник лорда Яксли?
— Вот именно. Наверное, он у вас частый гость.
— Нет. Я его здесь ни разу не видела.
— Не видели?
— Нет. Признаться, у Роди он с языка не сходит, это верно, но почему-то она никак не решится пригласить его на чашку чая.
Я начал догадываться, что эта Роди, видно, блюдет свой интерес. Будь я девицей, имеющей жениха, и знай, что дома у меня существует экспонат, подобный этой тетушке, я бы тоже призадумался, стоит ли приглашать упомянутого жениха до того, как совершится церемония бракосочетания и он поставит в указанном месте свою подпись. Несомненно, эта тетушка — добрая душа и золотое сердце, но она особа совсем не того разбора, чтобы явить ее до времени своему Ромео.