— Не думаю, сэр. Мистер Биккерстет славный джентльмен, однако не слишком сообразителен.
— Ну вот и отлично. Слетайте-ка после завтрака в банк и снимите немного с моего счета.
— Слушаю, сэр.
— А знаете, Дживс, вы просто чудо.
— Благодарю вас, сэр.
— Правда-правда.
— Очень хорошо, сэр.
В то же утро я отвел Бикки в сторонку и рассказал ему о случившемся. Он чуть не зарыдал от счастья, на заплетающихся ногах пошел в гостиную и прицепился к старому Чизику, который с мрачной решимостью во взоре читал страничку юмора в утренней газете.
— Дядя, у вас есть какие-нибудь планы на завтрашний вечер? Я тут, понимаете, пригласил приятелей, хочу вас познакомить.
Старик вскинул на него глаза и задумался.
— А журналистов среди них не будет?
— Журналистов? Ни Боже мой! Но почему вы спрашиваете?
— Терпеть не могу, когда меня осаждают журналисты. Когда наш пароход заходил в порт, на меня напали какие-то прилипчивые молодые люди, которым непременно хотелось выведать, что я думаю об Америке. Больше я этих приставаний не потерплю.
— Что вы, дядя, можете не беспокоиться. Завтра вы ни одного газетчика не увидите.
— В таком случае я буду только рад знакомству с твоими друзьями.
— И руку им подадите и все такое?
— Ну разумеется, я буду держаться так, как того требуют установленные правила цивилизованного общения.
Бикки рассыпался в благодарностях, и мы с ним отправились завтракать в клуб, где он завел шарманку про кур, инкубаторы и тому подобную дребедень.
Взвесив все «за» и «против», мы решили напускать птицбургцев на старикана отрядами по десять человек. Дживс привел к нам своего театрального знакомого, и мы обговорили все детали. Знакомый оказался очень приличным малым, только он все старался подмять разговор под себя и увести его в сторону нового водопровода, который недавно проложили в его родном городе. Мы условились, что, поскольку выдержать больше часа такой аудиенции нам вряд ли по силам, каждая шайка визитеров получит возможность провести в обществе герцога лишь семь минут. Дживс с секундомером в руках будет производить хронометраж и, по истечении положенного времени, заглядывать в гостиную и многозначительно кашлять. В заключение мы, что называется, засвидетельствовали друг другу свое глубочайшее почтение, и гость из Птицбурга откланялся, на прощание от всей души пригласив нас заехать как-нибудь к ним в город и полюбоваться новым водопроводом. Мы поблагодарили за приглашение.
На другой день нахлынула депутация. В первой смене оказался уже знакомый нам малый, а с ним еще девять, похожие на него как две капли воды. Держались они чертовски бойко и деловито, как будто чуть не с детства корпели в конторах, тянулись в струнку перед начальством и все такое прочее. Они по очереди подходили к старикану и с нескрываемым удовольствием жали ему руку — только один из них при этом, как видно, думал о чем-то невеселом. Вслед за тем они становились в сторонку и развязывали языки.
— Что бы вы хотели передать жителям Птицбурга? — спросил наш приятель.
Старик захлопал глазами:
— Но я сроду не бывал в Птицбурге. Гость поморщился.
— Обязательно приезжайте, — сказал он. — Город растет как на дрожжах. Птицбург себя покажет!
— Птицбург себя покажет! — молитвенно возгласили остальные.
И вдруг задумчивый гость — плотный, упитанный малый с волевым подбородком и холодными глазами — наконец подал голос:
— Послушайте-ка.
Все собрание посмотрело на него.
— Надо бы для порядка… — начал он. — Нет, я не к тому, что кто-то там жульничает; но чтобы все было по форме, пусть-ка этот джентльмен официально, при свидетелях подтвердит, что он в самом деле герцог.
— Как прикажете вас понимать, сэр? — побагровел старикан.
— Да вы не обижайтесь, сделка есть сделка. Я ничего такого сказать не хочу, мне только одно непонятно. Вон тот джентльмен говорит, что его фамилия Биккерстет, так? Но раз вы герцог Чизикский, почему он тогда не лорд Перси Этакий или Разэтакий? Я в этих тонкостях разбираюсь: читал английские романы.
— Это что-то неслыханное!
— Чего вы кипятитесь? Уж и спросить нельзя. Имею право. Должны мы знать, за что деньги платим.
Тут в разговор влез любитель водопроводов:
— Верно, Симмз. И как это я забыл про этот пункт при переговорах? Поймите, джентльмены, мы деловые люди. Мы вправе убедиться, что нас не надувают. И уж если мы платим мистеру Биккерстету полторы сотни долларов за этот прием, то мы, понятное дело, хотим знать…
Старый Чизик и бровью не повел. Он только испытующе посмотрел на Бикки и повернулся к поклоннику водопроводов.
— Честное слово, я об этом первый раз слышу, — светским тоном произнес он. — Будьте любезны, объясните.
— Мы с мистером Биккерстетом заключили сделку: восемьдесят семь граждан города Птицбурга за установленное по взаимной договоренности денежное вознаграждение получают право познакомиться с вами и поздороваться за руку. И теперь вот мой приятель Симмз — и я тоже — хотим удостовериться, что вы настоящий герцог. А то ведь за это ручался только мистер Биккерстет, а мы его толком и не знаем.
Старый Чизик поперхнулся.
— Позвольте заверить вас, сэр, — произнес он не своим голосом, — что я действительно герцог Чизикский.
— Ну вот и порядок, — обрадовался гость. — Это мы и хотели услышать. Значит, можно продолжать.
— Прошу прощения, — возразил старый Чизик, — но дальше это продолжаться не может. Я несколько утомился. Увы, но я вынужден вас покинуть.
— Как же так! Там еще семьдесят семь парней дожидаются.
— К сожалению, я должен их разочаровать.
— Раз так, придется расторгнуть сделку.
— Насчет этого разбирайтесь с моим племянником. Гость встревожился.
— Так вы что, с остальными знакомиться не будете?
— Не буду!
— Тогда мы пошли.
Посетители убрались. Повисло глухое молчание. Потом старый Чизик повернулся к Бикки:
— Ну-с?
Бикки не нашелся, что ответить.
— Это правда?
— Да, дядя.
— Что это еще за фокусы? Бикки стоял ни жив ни мертв.
— Расскажи-ка ты, старина, все как было, — посоветовал я. У Бикки запрыгал кадык. Наконец он выговорил:
— Понимаете, дядя, вы сказали, что не будете больше посылать переводы, а мне как раз нужны деньги на куриную ферму. Верное дело, ей-богу. Был бы только начальный капитал. Покупаешь курицу, и она тебе каждый день несет по яйцу. За неделю — семь яиц. Семь яиц можно продать, ну, так, за семьдесят пять центов. Расходов на содержание почти что никаких, зато доходы…
— Что ты плетешь, какие еще куры? Ты же уверял меня, что ты состоятельный предприниматель.
— Старина Бикки немного преувеличивал, — пришел я на помощь приятелю. — На самом деле все его доходы — это ваше пособие, и без него бедный парень неминуемо должен был вылететь в трубу. Пришлось придумывать, как бы побыстрее раздобыть деньжат. Мы и решили заработать на торговле рукопожатиями.
— Стало быть, ты мне лгал? — взревел старый Чизик с пеной у рта. — Намеренно обманывал меня относительно твоего материального положения?
— Просто ему, бедняге, не хотелось на ранчо, — объяснил я. — Не лежит у него душа к лошадям и коровам. А вот по куриной линии, как ему кажется, он далеко пойдет. Только начать не на что. Так, может, вы ему…
— После всего случившегося? После такого… такого обмана, такой каверзы? Ни гроша!
— Но…
— Ни гро-ша!
И тут на заднем плане раздалось деликатное покашливание.
— С вашего позволения, сэр, я имею кое-что предложить. Из глубины сцены выступил Дживс, и вид у него был умный-преумный.
— Мы вас слушаем, Дживс.
— Я лишь хотел заметить, сэр, что если мистеру Биккерстету в самом деле не хватает наличных денег и он не видит возможности их изыскать, то в целях получения требуемой суммы ему достаточно описать нынешнее происшествие для воскресного выпуска какой-нибудь особенно смелой и предприимчивой газеты.
— Ого! — воскликнул я.
— Ого-го! — воскликнул Бикки.
— Боже правый! — воскликнул старый Чизик.
— Понимаю, сэр, — кивнул Дживс. Бикки бросил на дядю сияющий взгляд.
— Дживс говорит дело! Вот возьму и напишу. «Кроникл» с Руками оторвет: там обожают такие скандальчики.
Старый Чизик жалобно застонал:
— Не смей, Френсис! Я тебе категорически запрещаю!
— Да, «запрещаю», — расхрабрился Бикки. — А если мне больше неоткуда взять денег…
— Постой! Постой… голубчик. Экий ты горячий. Можно все уладить.
— Да не поеду я на ваше дурацкое ранчо!
— Что ты, что ты, голубчик. Разве я предлагаю? У меня и в мыслях не было. Я… я думаю… — Старикан помялся и через силу выдавил: — Я думаю, будет лучше, если ты вернешься со мной в Англию. По-моему… да-да, кажется, это можно устроить… по-моему, я могу найти полезное применение твоим способностям, если определю тебя на место секретаря.
— Что же, работа по мне.
— Правда, жалованья я тебе положить не могу, но ты же знаешь, что в политических кругах Англии секретарь и без жалованья получает такой вес, что…
— Пятьсот фунтов — вот какой вес меня устроит, — отрезал Бикки. — В смысле, фунтов стерлингов. Пятьсот фунтов в год. И чтобы выплата каждые три месяца.
— Друг мой!
— Ни пенса не уступлю.
— Но зато, голубчик, должность моего секретаря даст тебе неоценимую возможность набраться опыта, вникнуть во все тонкости политической жизни и… Словом, у тебя будет в высшей степени выгодная должность.
— Пятьсот фунтов в год, — повторил Бикки, вкусно выговаривая каждое слово. — На курах я бы зарабатывал в сто раз больше — по моим расчетам. Положим, завел бы я дюжину кур. Каждая выведет дюжину цыплят. А те, как подрастут, тоже выведут по дюжине. И как пойдут они все нести яйца! Золотое дно. В Америке яйца — первый товар. Их кладут на лед и хранят годами, пока цены не станут по доллару за штуку. И чтобы я променял такое будущее на должность, где я и пяти сотен в год не заработаю? Ха!
Старый Чизик страдальчески скривился, но, видимо, решил сдаться.
— Хорошо, дружок, — сказал он.
— То-то, — обрадовался Бикки. — Значит, по рукам.
— Дживс, — сказал я, когда Бикки утащил дядюшку вспрыснуть сделку за ужином. — Дживс, это одна из ваших лучших побед.
— Благодарю вас, сэр.
— Я прямо диву даюсь, как это у вас все ловко выходит.
— Что вы, сэр.
— Жаль только, вам самому ничего не перепало.
— Если я не ошибаюсь, сэр, мистер Биккерстет, как можно заключить из его слов, намеревается отблагодарить меня за помощь, которую я имел счастье ему оказать, несколько позже, когда он будет располагать соответствующими возможностями.
— Этого мало, Дживс.
— Что еще, сэр?
Я уже принял решение. Оно далось мне нелегко, но ничего лучше я придумать не мог.
— Принесите-ка мой бритвенный прибор.
Во взгляде камердинера сомнение боролось с надеждой.
— Вы не шутите, сэр?
— И сбрейте мне усы.
Последовала короткая пауза. Я почувствовал, что Дживс тронут до глубины души.
— Я вам очень, очень признателен, сэр, — тихо сказал он.
ЛОДЫРЬ РОККИ И ЕГО ТЕТУШКА
Перевод И. Шевченко.
Теперь уже дело прошлое, и можно честно признаться: был момент в этой истории с Рокметеллером Тоддом, когда я подумал, что Дживс даст маху. Глупо, конечно, с моей стороны, ведь я его знаю как облупленного, и все же такая мыслишка ко мне закралась. Мне показалось, что у него был довольно-таки обескураженный вид.
Рокки Тодд свалился на меня весенним утром, ни свет ни заря. Я спал, как убитый, восстанавливая силы посредством всегдашнего девятичасового сна, как вдруг дверь распахнулась, и какой-то нахал двинул мне под ребра, а потом принялся стаскивать с меня одеяло. Я поморгал, протер глаза, собрался с духом и узрел перед собой Рокки. В первый миг я подумал, что он мне просто снится.
Дело в том, что Рокки живет где-то на Лонг-Айленде, у черта на куличках. К тому же он не раз мне сам говорил, что спит до полудня и обычно встает не раньше часа. Отъявленный лодырь, второго такого не сыщешь во всей Америке. Рокки и занятие в жизни нашел подходящее, оно позволяло ему свободно предаваться главной своей склонности. Он был поэтом. То есть если что и делал, так это писал стихи. Однако большую часть времени, насколько мне известно, Рокки проводил вроде как в трансе. Он признавался, что может часами созерцать червяка, размышляя на тему о том, для чего эта Божья тварь предназначена.
Образ жизни у него был продуманный и хорошо рассчитанный. Примерно раз в месяц он садился и дня три кропал стихи. Остальные триста двадцать девять дней в году отдыхал. Я и не знал, что сочинительство стихов может доставить средства к существованию, пусть даже такому, какое ведет Рокки. Но оказывается, что если, например, настрочить что-нибудь эдакое, не скованное рифмой, и призвать юношество жить на всю катушку, то американские издатели с руками оторвут такие вирши. Рокки как-то показывал мне свое сочинение. Начинается так:
Жить!
Жить!
Прошлое умерло.
Будущее не родилось.
Жить сегодняшним днем!
Жить каждым нервом,
Каждой клеточкой тела,
Каждой каплей алой крови твоей!
Жить!
Жить!
И дальше там было еще три строфы, все вместе напечатано в журнале на развороте титульного листа; вокруг рамочка с завитушками, а посередине здоровенный малый с бугристыми мускулами и чуть ли не нагишом радостно таращится на восходящее солнце. Рокки сказал, что за эти стишки ему отвалили сотню долларов, и он потом целый месяц полеживал себе в постели до четырех часов дня.
О будущем Рокки ничуть не тревожился: дело в том, что где-то в глуши, в Иллинойсе, у него была богатая тетка. Удивительное дело — чуть ли не у всех моих приятелей существует подобный источник благосостояния — у кого тетушка, у кого дядюшка. Вот у Бикки, например, дядя — герцог Чизикский. Корки тоже всегда прибегал к помощи своего дяди, любителя-орнитолога Александра Уорпла; потом они, правда, поссорились. При случае расскажу, что приключилось с моим старинным приятелем Оливером Сипперли; у него тоже есть тетка, она живет в Йоркшире… Нет, таких совпадений не бывает. Тут скрыт глубокий смысл. Я к чему клоню: по-моему, само Провидение печется об этих олухах царя небесного, и лично я — за, обеими руками. Дело в том, что меня с детства мордовали мои тетки, и потому я радуюсь любому проявлению снисходительности и сердечной доброты со стороны родственников.
Однако я несколько отвлекся. Вернемся к Рокки. У него, как я уже сказал, есть тетка, и живет она в Иллинойсе. Согласитесь, если вас в честь тети нарекли Рокметеллером — что само по себе уже, по-моему, требует денежной компенсации — и вы у нее единственный племянник, можно уже ни о чем не беспокоиться. Рокки говорил мне, что когда получит наследство, то вовсе покончит с сочинительством, разве что черкнет иной раз пару-тройку строф, обращенных, скажем, к юноше, перед которым открыт весь мир, и содержащих какой-нибудь весьма ценный совет, как то: неплохо, мол, раскурить трубку и сидеть попыхивать, задрав ноги на каминную решетку.
Вот этот самый Рокки ворвался ко мне на рассвете и ткнул меня поддых.
— Берти, ты только прочти! — бормочет, а у самого губы трясутся.
И размахивает чем-то у меня под носом, то ли письмом, то ли еще какой-то дрянью.
— Проснись и прочти!
А я не могу читать, пока не выпью чаю и не выкурю сигарету. Я протянул руку и позвонил.
Вошел Дживс, свеженький, как майское утро. Ума не приложу, как это ему удается.
— Чаю, Дживс!
— Слушаю, сэр.
А Рокки опять суется ко мне со своим дурацким письмом.