— Дживс, если вы меня не бросите в тяжелый час, — проговорил Бинго дрожащим голосом, — то требуйте потом что хотите, — полцарства не пожалею.
— Затруднение со статьей, — начал Дживс, — неплохо согласуется с одним делом, которое мне доверили сегодня утром.
— Каким таким делом?
— Вскоре после того, как я подал вам чай, сэр, мне позвонила миссис Траверс. Весьма настойчиво она попросила меня приложить все усилия к тому, чтобы повар мистера Литтла покинул прежнее место службы и перешел к ним. Следует полагать, вчерашний ужин произвел на миссис Траверс неизгладимое впечатление — даже вернувшись домой, она до глубокой ночи не уставала восхищаться талантами француза.
— Что?! Она у нас еще и повара" хочет увести? — закричал Бинго с отчаянием раненого зверя.
— Боюсь, что так, сэр.
— И это после того, как мы, черт побери, преломили хлеб! За одним столом!
— Видите ли, сэр, — со вздохом начал Дживс, — когда дело касается модного повара, от женщин полностью ускользает моральная…
— Постойте-ка, — прервал я Дживса, видя, что того вот-вот захлестнет волна красноречия. — А при чем тут, собственно, повар?
— Дело вот в чем, сэр. Как подсказывает опыт, ни одна женщина не простит другой, если та уведет у нее хорошего повара. Более чем убежден, что если бы мне удалось выполнить поручение миссис Траверс, то отношения, существующие между ней и миссис Литтл, моментально лишились бы той сердечности, которая отличала их до последнего времени. Миссис Литтл настолько расстроится, что, несомненно, откажется представить статью в газету миссис Траверс. Таким образом, мы не только осчастливим миссис Траверс, но и воспрепятствуем выходу статьи. Иными словами, погнавшись за двумя зайцами, мы, если можно так выразиться, уверенно ловим обоих.
— Можно, Дживс, вам все можно, — сердечно сказал я. — План просто гениален — вы превзошли самого себя!
— Стойте, стойте, — проблеял Бинго. — А как же Ана-толь? Что же это, а? Повар от Бога… Да такие Анатоли один на миллион рождаются…
— Дорогой ты мой, да если б он был другим, грош цена была бы нашему плану.
— Так-то оно так, да вот только как же я без него-то?
— Да ты что? — не выдержал я. — Опомнись! Тут беда надвигается, а ты все беспокоишься о своем желудке.
— Что же, чему быть, того не миновать, — произнес наконец Бинго, тяжело вздохнув. — Видно, и правда требуются хирургические меры. Давайте валяйте, Дживс. Режьте по живому, плевать!
Пообещав прийти завтра утром, чтобы узнать результат, понурый Бинго исчез.
На следующее утро Бинго было не узнать. Заявился он спозаранку — словно специально, чтобы не дать мне выспаться, — но дорогу ему преградил Дживс.
Пока я спал, они задушевно беседовали на кухне. Наконец Бинго появился в моей спальне, и я сразу же понял по его виду: что-то не так.
— Все отменяется, — сообщил он, бухнувшись на кровать.
— Как отменяется?
— Вот так. Все остаются на своих местах. Дживс сказал, что разговаривал вчера с Анатолем, и тот уходить отказался.
— Неужели тетя Далия не додумалась посулить ему больше, чем он получает у вас?
— Она предлагала ему столько, сколько он захочет. Но он все равно отказался — похоже, по уши влюбился в горничную.
— Но у вас же нет горничной.
— У нас есть горничная.
— Я ее не видел. Позавчера за столом прислуживал какой-то чудак — вылитый гробовщик из провинции.
— Местный бакалейщик. Приходит помогать от случая к случаю. А наша горничная уезжала в отпуск, но вчера вернулась. Явилась за десять минут до того, как позвонил Дживс. Как я понял, только увидев ее, Анатоль сразу же взлетел на седьмое небо — его переполняла любовь, радость, ну и все такое прочее. Расстаться с ней его бы не заставили и все сокровища королевской казны.
— Тоже мне проблема, — усмехнулся я. — Даже странно, что наш гениальный Дживс тут же не нашел выход. Тетя Далия должна переманить и горничную — значит, разлучаться им не придется.
— А то я об этом не подумал!
— Бьюсь об заклад, что нет.
— Да уж поверь, подумал.
— И что же ты на это не пошел?
— План неосуществим. Если твоя тетя берет нашу горничную, то тогда ей придется уволить свою собственную.
— Ну и?..
— А тогда уйдет шофер, который в нее влюблен.
— В кого — в тетю?
— Да нет, в горничную. А твой дядя держится за него обеими руками — дескать, это единственный шофер, который умеет трогаться, не дергая.
Тут уж я сдался. Понятия не имел, что людские помещения сотрясают такие страсти. И слуги, оказывается, страдают модными теперь «сексуальными комплексами». И вообще, создается впечатление, что наша прислуга разбивается на пары с усердием персонажей венской оперетты.
— Вот, значит, как, — пробормотал я. — Что ж, получается, мы в тупике и статья все-таки выйдет, а?
— А вот и не выйдет.
— Ага, Дживс все-таки что-то придумал!
— Да нет, не Дживс, а я. — Бинго наклонился и любовно погладил меня по колену. — Знаешь, Берти, я вот что тут подумал — а ведь мы с тобой в одной школе учились. Надеюсь, не забыл?
— Нет, но…
— Ведь твоя верность друзьям тогда в поговорку вошла.
— Это так, и все-таки…
— «Горой за друга» — вот твой девиз. Да разве я в этом хоть раз усомнился? — ударил себя в грудь Бинго. — Разве ты подведешь однокашника в нелегкий час? Э, нет, не таков наш Берти Вустер!
— А ну-ка постой. Рассказывай, что задумал. Бинго успокаивающе похлопал меня по плечу.
— Дельце из тех, старина, что всегда были тебе по вкусу. Уж для тебя-то это будет раз плюнуть. Впрочем, нечто подобное тебе уже приходилось проворачивать — помнишь, как ты слямзил мемуары своего дядюшки в «Уютном»? Я тут совершенно случайно вспомнил эту историю, и в голову пришла блестящая идея. Твоя задача…
— Послушай, Бинго…
— Все уже устроено, Берти! Беспокоиться тебе не придется: дело верное! Главной нашей ошибкой было то, что мы положились на Дживса — человека хитроватого, но недалекого. А тут надо идти напрямик, отбросив всякие там хитроумные подходцы и глупые интриги. Итак, сегодня…
— Постой…
— Итак, сегодня днем мы идем с Рози в театр. Я заблаговременно открою окно в ее кабинете. Когда мы отдалимся на достаточное расстояние, ты оказываешься в кабинете, берешь этот чертов валик — и ходу! Все настолько просто, что…
— Просто-то просто, но…
— Знаю, знаю, что ты хочешь спросить, — поморщился Бинго, поднимая руку. — Тебя волнует, как найти валик, не так ли? А очень просто. Ошибиться тут невозможно. Эта чертова штуковина — в верхнем левом ящике стола. Ящик будет не заперт: в четыре должна прийти стенографистка, которая будет печатать статью.
— Послушай, Бинго, — нахмурился я. — Мне очень жаль, что все так получилось, но на кражу со взломом я решительно не пойду.
— Да я же прошу, черт побери, всего-навсего повторить то, что ты уже проделывал в «Уютном».
— Тоже мне сравнил! Там я просто-напросто взял сверток со столика в доме, в котором я, подчеркиваю, тогда гостил. Заметь, мне не пришлось никуда проникать. Прости, конечно, но лезть к тебе в дом я не стану. Ни под каким видом.
Бинго уставился на меня — удивленный и уязвленный.
— Неужели это говорит Берти Вустер? — тихо удивился он.
— Именно он!
— Берти, — начал Бинго проникновенно, — ты только что признал, что мы учились в одной школе.
— Это не имеет значения.
— В школе, Берти. Слышишь? В доброй старой школе.
— Не имеет никакого значения. Я никогда…
— Берти!
— …не стану…
— Берти!
— Нет!
— Берти!
— Черт с тобой! — сдался я.
— Узнаю голос Бертрама Вустера, — промолвил Бинго, хлопая меня по плечу.
Наблюдательный и вдумчивый человек не может не обратить внимание на весьма любопытный феномен нашего времени. Читая газеты, пестрящие сообщениями о кражах со взломом, истинный патриот просто обязан чувствовать оптимизм. Что я имею в виду? Можно быть совершенно спокойным за дух народа, многочисленные сыны которого самоотверженно, часто и без колебаний лезут в чужое жилище; поверьте, дело это требует поистине чугунных нервов. Наверное, целых полчаса я слонялся перед домом, который мне предстояло обокрасть, не решаясь приступить к делу. Наконец я проскользнул в калитку. и метнулся в сторону от главного входа. И все-таки еще десять минут простоял, вжавшись в стену, с ужасом ожидая услышать трели полицейских свистков.
Наконец, собравшись с духом, я взялся за дело. Кабинет был на втором этаже, в него вело прекрасное, огромное, а главное, открытое окно. Кряхтя, я дотянулся до подоконника, уперся коленом, рванулся и, содрав кожу на лодыжке, ввалился внутрь. Вот мы и на месте.
Я замер и прислушался: вроде все в порядке. И вдруг мне показалось, что в целом мире я остался один.
Ощущение одиночества было жуткое — по коже побежали мурашки. Ну да что там говорить, сами понимаете. На каминной полке стояли часы, которые тикали медленно и как-то возмущенно, что было чертовски неприятно. Над часами висел портрет, с которого на меня с неприязнью и подозрением взирал какой-то старик. Чьим предком он являлся, Ро-зи или Бинго, я не знал, но почему-то подумал, что это именно дедушка, а не кто-либо другой. Хотя, если разобраться, было бы глупо утверждать, что это дед, а, скажем, не прадед. Это был крупный, дородный старикан. Высокий стоячий воротник, видимо, здорово натирал ему шею — набычившись, он уперся в меня глазами, словно говоря: «Это ты, ты заставил меня надеть этот чертов ошейник!»
До стола было рукой подать, оставалось только преодолеть пушистый коричневый ковер. Набравшись той самой упрямой храбрости, которая прославила Вустеров, я двинулся вперед, пробираясь меж зарослей ворса и старательно избегая взгляда старика на портрете. Однако только я сделал два шага, как юго-восточная оконечность ковра неожиданно отделилась от материка, села на пол и засопела.
Чтобы с честью выйти из такой переделки, нужно быть сильным и немногословным — в общем, хладнокровным героем, готовым ко всему. Такой посмотрел бы, прищурившись, на оживший коврик и эдак спокойно процедил бы: «Э-э, да это же пекинес. Породистый, собака!» Затем он начал бы умело заигрывать с животным, чтобы вызвать к себе симпатию и заручиться поддержкой. Наверное, я и вправду типичный представитель нынешнего поколения невротиков (о коем немало написано в газетах) — в общем, не прошло и секунды, как стало ясно, что до хладнокровных героев мне далеко. Но самое страшное, что я, оказывается, не был и молчаливым; в ужасе завопив, я отскочил метра на полтора в северо-западном направлении… и тут же раздался страшный грохот — словно в комнате разорвалась бомба.
Не понимаю, с какой стати в писательском кабинете держать какой-то чертов столик, уставленный вазой, парой фотографий в рамках, блюдцем, лакированной шкатулкой и банкой с ароматической смесью из сухих лепестков? Но его там все-таки держали, и я буквально снес его! В тот момент мне показалось, что весь мир разлетелся вдребезги, — я не видел ничего, кроме калейдоскопа стеклянных и фарфоровых осколков. Пару лет назад, когда тетя Агата обнажила свой боевой топор, я сбежал в Америку и, помнится, ездил смотреть на Ниагарский водопад. Так вот, даже знаменитая достопримечательность производит меньше шума, чем я наделал сейчас.
И тут пекинес начал лаять.
Это был сравнительно маленький экземпляр, и, глядя на него, трудно было бы предположить, что он может произвести больше шума, чем скрип карандашного грифеля. Тем не менее он лаял — да еще как лаял! Убежав в угол, пекинес выпучил налившиеся кровью глаза, прижался к стене и, как-то по-обиженному откидывая голову назад, стал изрыгать ужасный лай.
Увы, пришлось выкидывать белый флаг. Мне было жаль Бинго, жаль, что обстоятельства вынуждают подвести его, однако настало время делать ноги. «Спасайся кто может!» — крикнул я про себя и, выпрыгнув из окна, вмиг оказался в саду.
Здесь на дорожке, ведущей к калитке, меня как нарочно поджидали полицейский и девушка в платье горничной.
Ситуация, я вам скажу, щекотливая.
— А вот и мы! — расплылся я в улыбке. Ответом мне было молчание, которое следовало бы назвать задумчивым.
— Говорила же, что слышала, как там ходят, — пробурчала наконец горничная.
Полицейский вытаращил на меня глаза, словно рак.
— Это как это понимать прикажете? — спросил он наконец.
Я улыбнулся кроткой улыбкой святого и сказал:
— В двух словах объяснить трудновато.
— Да уж это точно! — согласился полицейский язвительно.
— Понимаете, я просто… просто смотрел, как там… дела обстоят. На правах, так сказать, старого друга.
— А как это вы туда попали?
— Через окно. Я же говорю, будучи старым другом семьи…
— Так это вы, значит, их старый знакомый будете?
— Очень, очень старый, — подхватил я. — Вы даже не представляете, насколько старый.
— Что-то я раньше этого «знакомого» здесь не видела, — отрезала горничная.
Я посмотрел на нее с ненавистью. Вот уж не понимаю, как она может кому-то понравиться, даже повару-французу. Не то чтобы она была страшна. Вовсе нет. В другое время, при более благоприятных обстоятельствах я бы даже нашел ее довольно-таки симпатичной. Но сейчас она казалась просто мегерой.
— Да, — признал я. — Вы действительно прежде меня не видели. Тем не менее я действительно друг семьи, проживающей в этом доме.
— А что же, если друг, в дверь, как положено, не позвонили?
— Не хотел причинять беспокойства.
— Какие ж тут беспокойства? Нам за это деньги платят, чтобы мы двери открывали, — возразила с достоинством горничная и тут же сделала абсолютно необоснованное заявление: — В жизни никогда его не видала.
Вот гадина!
— Послушайте, — озарило меня, — а ведь меня знает гробовщик.
— Это какой такой гробовщик?
— Ну тот, который прислуживал за столом, когда мы позавчера здесь ужинали.
— Ну-ка, быстро, прислуживал гробовщик за столом? — повернулся полицейский к горничной.
— Никакой гробовщик нигде не прислуживал, — ответила та.
— Да нет, он был просто похож на… а, черт, вспомнил! Это был бакалейщик!
— Прислуживал бакалейщик? — снова спросил надутый индюк в полицейском мундире. — Быстро!
— А хоть бы и прислуживал, — сказала горничная. Было видно, что она разочарована и обескуражена — словно тигрица, от которой ускользнула добыча. Вдруг она просветлела. — Да он мог и так узнать. Пошел по окрестностям да и разнюхал. Вот ведь гадина какая!
— Ваша фамилия как будет? — решительно спросил полицейский.
— Видите ли… с вашего разрешения, я бы не стал ее называть.
— Это ради Бога. Все равно в суде скажете.
Я застонал.
— Ну что, пошли, что ли?
— Да подождите же, я действительно друг хозяев. Стойте, я вспомнил! Слава Богу, вспомнил — в гостиной стоит моя фотография. То есть на которой — я.
— Ну если вы…
— Вот уж чего не видели, того не видели, — хмыкнув, сообщила горничная.
Боже, как я ее ненавидел!
— Потому и не видели, что халатно, наверное, убираетесь, — сурово предположил я. Что, съела?
— Еще чего! — фыркнула она высокомерно. — Не пристало горничной в гостиных убираться.
— Еще бы, — сказал я с горечью, — горничной пристало слоняться по саду, сидеть в засаде, любезничать с полицейскими. А в доме, наверное, работы непочатый край.
— Горничной пристало дверь гостям открывать. Которые через окна не лазят.
Я видел, что счет складывается явно не в мою пользу, и решил прибегнуть к тактике умиротворения.
— Уважаемая горничная, — начал я, — зачем нам с вами опускаться до вульгарных пререканий? Я просто сказал, что в гостиной находится мое изображение в виде фотографии, которую, наверное, очищают от пыли — какая разница кто? Каковая фотография и докажет вам, что я действительно являюсь старинным другом хозяев этого дома. Не так ли, констебль?
— Если она там есть, — проворчал полицейский.
— Конечно, есть, уверяю вас, есть!
— Ладно, сейчас пройдем и посмотрим.
— Вот это по-нашему, по-мужски, — просиял я.
Гостиная у них должна быть на втором этаже. Фотография там на столике у камина. Должна была бы там стоять. Но не стояла. Камин был на месте, столик тоже никуда не делся, а вот моей фотографии что-то было не видать. Фотография Бинго стояла. Фотография лорда Битлшема, дяди Бинго, тоже имелась в наличии. Снимок жены Бинго, снятой в три четверти с улыбкой, тонко играющей на губах, стоял там, где и стоял. А вот изображения вашего покорного слуги не было и в помине.