— Йо-хо-хо! — пропел полицейский.
— Да стояла она еще позавчера — вот на этом самом месте.
— Йо-хо-хо! Йо-хо-хо! — опять пропел полицейский —. словно солист в хоре пьяниц.
И тут мне в голову пришла спасительная идея — из тех, что рождаются раз в жизни.
— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я горничную.
— Да уж не я, наверное.
— Я же не говорю, что вы. Я спросил, кто вытирает.
— Мэри, конечно. Уборщица.
— Точно! Я так и думал. Я знал это! Вы знаете, констебль, Мэри заслуженно пользуется славой самой халатной уборщицы Лондона — на нее отовсюду поступают жалобы! Вы понимаете, что произошло? Злополучная Мэри разбила на моей фотографии стекло и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, спрятала фотографию куда подальше.
— Йо-хо-хо, — снова спел полицейский.
— Давайте спросим ее. Прямо сейчас и спросим.
— Иди спроси ее, — велел полицейский горничной и добавил: — Чтобы успокоился.
Горничная вышла из комнаты, наградив меня смертоносным взглядом. Мне даже показалось, что она пробормотала: «Йо-хо-хо». Наступило хрупкое затишье. Ретировавшись к двери, полицейский припечатал ее своей мощной спиной, я же стал мерить шагами комнату.
— Чего это вы все ходите? — подозрительно поинтересовался полицейский.
— Да вот смотрю — может, ее куда-то передвинули.
— Йо-хо-хо! — успокоился он.
Снова наступило временное затишье. Я очутился у окна, и, черт побери, между рамой и подоконником была щель сантиметров пятнадцать! А мир за окном был таким ярким, таким солнечным! Не скажу, что отличаюсь особой сообразительностью, но сейчас внутри меня что-то крикнуло: «Спасайся кто может!» Хладнокровно просунув пальцы под раму, я рванул ее вверх. Рама послушно взмыла, и спустя мгновение я уже лежал распластавшись под кустами лавра, чувствуя себя тем самым крестиком, которым помечают место совершения преступления.
В окне возникла большая красная физиономия. Вскочив, я резво припустился к калитке.
— Стой! — крикнул полицейский вслед.
— Йо-хо-хо! — пропел я в ответ, продолжая бежать, и неплохо бежать!
Мимо проезжало такси, и я поднял руку.
— Чтобы я еще раз связался с Бинго, — зарекся я, бессильно откидываясь на подушку сиденья.
Те же чувства я выразил, не очень-то выбирая слова, в разговоре с Дживсом. Я опять находился в своей уютной квартире и, придвинув ноги поближе к камину, искал успокоения в стакане с виски.
— Чтобы я еще раз, Дживс, — повторял я, — чтобы еще раз…
— Видите ли, сэр…
— Все! Слышите, Дживс? Никогда больше я не…
— Видите ли, сэр…
— Да что это вы все заладили: «видите ли, сэр» да «видите ли, сэр»? Говорите толком.
— Видите ли, сэр, мистер Литтл — в высшей степени настойчивый молодой джентльмен, в то время как в вашем характере я бы в первую очередь выделил такие качества, как уступчивость и обязательность…
— Короче, Бинго не успокоится и захочет втянуть меня в новую авантюру?
— Более чем вероятно, сэр.
В возбуждении я убрал ноги от камина и даже вскочил.
— Что вы советуете?
— Ну, я бы сказал, что вам не повредила бы небольшая смена обстановки, сэр.
— То есть надо уносить ноги?
— Вот именно, сэр. Позвольте напомнить, что мистер Джордж Траверс весьма хотел видеть вас в Хэрроугейте.
— Да-да, Дживс, припоминаю…
— Поехав туда, вы бы покинули то, что я бы назвал опасной зоной.
— А что, может быть, вы и правы, — сказал я задумчиво. — Да-да, пожалуй, вы действительно правы. А что, далеко отсюда до Хэрроугейта?
— Двести шесть миль, сэр.
— Вы положительно правы! Нет ли сегодня туда поезда?
— Есть. И вы с легкостью можете на него успеть.
— Прекрасно. Подберите там на ваше усмотрение какие-нибудь…
— Ваш чемодан уже собран, сэр.
— Йо-хо-хо, — только и сказал я.
Если вдуматься, то, как ни странно, Дживс всегда оказывается прав. На вокзале он старался подбодрить меня, уверяя, что в Хэрроугейте не так уж и скучно, и попал, черт побери, в самую точку. Отвергая в свое время приглашение дяди Джорджа, я упустил из виду одно важное обстоятельство. На курорте я оказался в толпе бедолаг, приехавших сюда подлечиться, в то время как мне самому — здоровому — лечиться не надо. Как приятно это сознавать!
Возьмем, к примеру, дядю Джорджа. Только взглянув на него, доктор тут же ввел строжайший запрет на какие бы то ни было спиртные напитки и вдобавок прописал бедняге каждое утро в восемь тридцать взбираться в гору — аж до самого источника, где тот должен был принять внутрь двенадцать унций теплой соленой воды — смеси слабительного и магнезии. По отзывам курортников с опытом, лечиться здешней водой все равно что пить коктейль из морской воды и протухших в прошлом году яиц — и это еще слабо сказано. Дядя Джордж, как мне помнится, в воспитании племянников явно предпочитал кнут прянику, и теперь, когда ему приходилось, вскочив ни свет ни заря, мчаться пить эту гадость, я нежился в постели и злорадствовал от всего сердца.
В четыре дня он снова несся к павильону, потом, ближе к вечеру, мы ужинали. Развалившись в кресле, я потягивал вино, смакуя его рассказ о вкусовых достоинствах местных целебных вод. Вот это я называю счастьем.
Мне в общем-то неплохо удавалось сочетать роль зрителя с родственным долгом; каждый Божий день, сопровождая дядю, я с радостью наблюдал, как он высасывает дневную дозу минеральной воды, — что уж тут скрывать, мы, Вустеры, как никто любим забавное зрелище. И вот как-то, в середине второй недели, когда я в очередной раз наслаждался этим представлением, меня окликнули. Это была тетя Далия.
— Вот так встреча! — обрадовался я. — Вы-то что здесь делаете?
— Приехала вчера с Томом.
— Подлечиться прибыл? — с надеждой спросил дядя Джордж, поднимая голову от своего адского пойла.
— Да.
— А вы сами-то как?
— То же самое.
— Ага! — обрадовался дядя Джордж. Первый раз за все это время я увидел его счастливым. Он высосал свою воду до последней капли и, в соответствии с программой, где следующим пунктом значилась энергичная прогулка в преддверии массажа, ретировался.
— Вот уж не думал, что вы способны бросить свою газету, — улыбнулся я и вдруг, пораженный радостной догадкой, спросил: — А она, случаем, не прогорела?
— Прогорела? Да что ты! Оставила присматривать за ней приятельницу. А газета моя встала на ноги. Том дал пару тысяч и пообещал еще. Удалось ухватить права на сенсационные мемуары «Длиною в жизнь. Чистосердечные воспоминания леди Бэблокхайт». Будем печатать с продолжением. Это настоящая бомба! Тираж поднимется вдвое, а добрые имена половины лондонских знаменитостей разлетятся вдребезги.
— Ого! — воскликнул я. — Так, значит, у вас все в ажуре — принимая в расчет «Чистосердечные воспоминания» и ту статью миссис Литтл?
В этот момент тетя Далия что-то пила. Запах этого пойла можно было сравнить с утечкой газа на кухне, и, признаться, мне подумалось, что именно поэтому ее лицо перекосилось. Но я ошибся.
— Не напоминай мне про эту особу, Берти, — простонала она. — Вот люди бывают!
— А я-то думал, что вы на дружеской ноге.
— Уже нет. Поверишь ли — наотрез отказалась отдать мне статью…
— Как?!
— …и только потому, что их величество обижаются на меня. Повар, видите ли, перешел к нам.
Я ничего не понимал.
— Анатоль от них ушел? А как же горничная… — спросил я тихо.
— Да что с тобой, Берти? Ты что это там бормочешь? При
чем тут горничная?
— Ну как же, я так понял, что…
— Готова поспорить, что ты ничего в своей жизни никогда не понимал, — отрезала она, со стуком поставив пустой стакан. — Ну вот, слава Богу, и выпила. Только благодаря минеральной воде я выдерживаю удары судьбы. Теперь надо проследить, чтобы и Том свою дозу выпил. Бедняга, до чего же он ненавидит лечение на водах! Я-то, как могу, его подбадриваю, все это, дескать, нужно, чтобы обрести форму, необходимую для употребления блюд Анатоля. А это, поверь, стоит того, чтобы потренироваться. Да, Анатоль — мастер своего дела. Отчасти понимаю, почему эта Литтл так взбесилась, когда он от них ушел. Но в работе эмоциям не место. Она не имеет никакого права отказывать мне в статье из-за личных разногласий. Велика важность, повар ушел! И потом, куда она, спрашивается, ее денет? Идея тут моя, не подкопаешься — на это и свидетели найдутся. Пусть только попробует в другую газету пристроить — хлебнет у меня неприятностей! Кстати, чего это Том не идет пить свою сернистую воду?
— Позвольте, а как же…
— Да, Берти, — вспомнила тетя Далия, — беру назад свои слова, ну насчет этого твоего Дживса. Это парень что надо!
— Это Дживс-то — что надо?
— Ну да. Принимал участие в переговорах. Проявил себя с очень хорошей стороны. И, между прочим, внакладе не останется. Уж будьте покойны, я за этим прослежу. Слов нет, как я ему благодарна. Еще бы! Уже сейчас Том безропотно расстается с парой тысяч, а что будет, когда Анатоль разойдется как следует? Да Том во сне будет портмоне нашаривать — просто дух захватывает! Я встал.
Тетя Далия умоляла меня остаться, чтобы посмотреть, как лечится дядя Том, — такое, дескать, пропускать преступно, — но ждать я уже не мог. Я взбежал наверх, оставил записку дяде Джорджу и следующим же поездом отбыл в Лондон.
— Я вас слушаю, Дживс, — начал я, вернувшись из ванны, где смывал грязь дальних странствий. — Рассказывайте все, как было. Начистоту — как любит говаривать леди Бэблокхайт.
— Вы сказали «леди Бэблокхайт», сэр?
— Да Бог с ней. Лучше расскажите, как разрубили этот узел. В последний раз я слышал, что Анатоль влюблен в эту горничную — тоже нашел в кого! — и отказался с ней разлучаться. И что же?
— Не скрою, первоначально я был обескуражен, сэр. Но затем пришла помощь — неожиданная, но ощутимая.
— Какая такая помощь?
— Совершенно случайно мне пришлось разговаривать с горничной миссис Траверс, сэр. Вспомнив, что миссис Литтл изъявила желание заменить прислугу, я осведомился, не хочет ли горничная перейти на новое место с повышением жалованья. Она ответила согласием, последовала встреча с миссис Литтл, и все было улажено.
— Так что же это за «ощутимая помощь»?
— Видите ли, сэр, нашей горничной, как выяснилось, не так давно пришлось служить с нашим Анатолем под одной крышей. Однажды Анатоль — в соответствии с широко распространенной среди этой нации практикой — зашел с ней слишком далеко. Дело даже дошло, насколько я понял, до официальной помолвки. И вдруг наш француз в один прекрасный день пропал, не оставив бедняжке даже адреса. Нетрудно увидеть, насколько это открытие облегчило исполнение моего поручения. Девушка уже не питала симпатий к Анатолю, однако тому жить под одной крышей с двумя горничными, с каждой из которых…
— Вот черт! Теперь понимаю! Клин выбиваем клином!
— Именно, сэр, тот же самый принцип. Стало известно, что в дом прибудет новая прислуга, и не прошло и получаса, как Анатоль исчез и вновь всплыл на службе у миссис Траверс. Юркий человек, сэр. Как и большинство этих французов.
— Дживс, — объявил я, — это гениально. Это даже больше чем гениально!
— Весьма польщен такой высокой оценкой, сэр.
— А что говорит Бинго?
— Мне кажется, он в высшей степени доволен, сэр.
— А насчет презренного металла, он…
— Вполне, сэр. Двадцать фунтов. Перед этим, в прошлую субботу, ему несказанно повезло на бегах…
— Тетя сказала, что…
— О да, сэр. Была весьма щедра — двадцать пять фунтов.
— Всесильный Боже! Да вы, Дживс, гребете деньги лопатой.
— Да, сэр, мои сбережения значительно увеличились. Вот и миссис Литтл была настолько добра, что подарила мне десять фунтов — за то, что я нашел ей такую хорошую горничную. Затем мистер Траверс…
— Дядя Томас?
— Именно он, сэр. Повел себя самым благородным образом: еще двадцать пять фунтов. Это не считая денег от миссис Траверс. Ну и наконец мистер Траверс — Джордж Траверс.
— Вот уж ни за что не поверю, что дядя Джордж раскошелился. Ему-то с какой стати платить?!
— Честно говоря, сэр, я и сам не совсем понимаю. Но факт остается фактом — прислал чек на десять фунтов. Видимо, у него сложилось впечатление, что я каким-то образом повлиял на ваше решение присоединиться к нему в Хэрроугейте.
Я просто рот открыл, услышав это.
— Ну что ж, раз пошло такое дело, — начал я, — видимо, и мне не стоит выделяться. Вот вам пятерка.
— Польщен, сэр, весьма польщен. Благодарю, это в высшей степени…
— Полноте, да разве это деньги — по сравнению с теми суммами, которые вы получили.
— Ну что вы, сэр…
— Впрочем, вообще не понимаю, зачем я вам ее даю.
— Боюсь, что вы правы, сэр.
— Ладно уж, берите.
— Сердечно благодарю, сэр. Я встал.
— Время позднее, а все-таки, наверное, схожу куда-нибудь. Нужно проветриться после двух недель в Хэрроугейте.
— Прекрасно, сэр. Пойду распакую вашу одежду.
— Кстати, Дживс, — вспомнил я. — Прислали шелковые сорочки с отложным воротничком от «Пибоди и Симз»?
— Прислали, сэр. Я уже отослал их обратно.
— Обратно?!
— Да, сэр, обратно.
Я смотрел на него, лишившись дара речи. Но тут же пришел в себя.
— Обратно так обратно. Тогда подайте мне сорочку с накрахмаленной манишкой.
— Слушаю, сэр, — слегка поклонился Дживс.
БЕРТИ МЕНЯЕТ ТОЧКУ ЗРЕНИЯ
Перевод Э. Новиковой.
За последние несколько лет мне так часто приходилось давать советы молодым людям, желающим овладеть нашей профессией, что всю мою систему, для удобства, я свел к одной короткой формуле. «Изобретательность и такт» — таков мой девиз. Такт у меня, само собой, всегда был на первом месте, что же касается изобретательности, думаю, я могу утверждать, что в большинстве случаев я ухитрялся проявить известную долю того, что называется тонкостью, имея дело с некоторыми затруднениями, которые время от времени неизбежно возникают в повседневной жизни джентльмена, находящегося в услужении. В качестве подтверждения вспоминается эпизод, произошедший неподалеку от Брайтона в Школе молодых леди, — история, которая началась однажды вечером, с того момента, как мистер Вустер, которому я принес виски и сифон с водой, обратился ко мне необыкновенно раздраженным тоном.
Не просто слегка угрюмым, какой был у него вот уже несколько дней и так не вязался с его обычно оптимистичной натурой. Такой тон я объяснял естественной реакцией на легкую форму гриппа, которую перенес мистер Вустер, и, конечно же, не обращая внимания на подобные мелочи, просто исполнял мои обычные обязанности, но в тот вечер мистер Вустер обнаружил из ряда вон выходящее раздражение, когда я принес ему сифон и виски.
— Черт побери, Дживс, — сказал он в явном возбуждении. — Хоть бы раз для разнообразия вы поставили поднос на другой стол.
— Сэр?
— Каждый вечер, черт подери, — мрачно продолжал мистер Вустер, — вы приходите в одно и то же время с одним и тем же подносом и ставите его на один и тот же стол. Я сыт по горло, уверяю вас. От этого идиотского однообразия чувствуешь себя полным идиотом.
Признаюсь, его слова вызвали у меня определенные опасения. Я уже слышал подобные рассуждения от джентльменов, в услужении у которых я находился раньше, и это почти неизменно означало, что они подумывают о женитьбе. Поэтому, честно сказать, я и встревожился, услышав такого рода высказывания из уст мистера Вустера. У меня не было желания прерывать такие приятные во всех отношениях отношения, как у нас с мистером Вустером, а мой опыт подсказывает, что, как только жена входит в парадную дверь, камердинер бывшего холостяка выходит в заднюю.
— Вы, конечно, ни при чем, — продолжил мистер Вустер, несколько успокаиваясь. — Я вас не виню. Но, разрази меня гром, в смысле, вы должны со мной согласиться, я имею в виду, в последнее время я много размышлял и пришел к заключению, что моя жизнь пуста. Я одинок, Дживс.
— У вас много друзей, сэр.
— От них никакого толка.
— Эмерсон, — напомнил я, — называет дружбу величайшим творением природы, сэр.
— Отлично, когда в следующий раз его увидите, можете передать ему, что он осел.
— Слушаю, сэр.
— Скажите, Дживс, вы видели пьесу под названием «Кто-то там чего-то такое»?
— Нет, сэр.
— Она идет в этом… как же его? Я был там вчера. Главный герой — такой тип, жизнерадостный и веселый, живет себе, в ус не дует, и вдруг, откуда ни возьмись, появляется девочка и говорит, что она его дочка. В первом акте что-то такое было, но он совершенно понятия не имел. Тут, ясное дело, начинается суматоха, а они говорят: «Ну так что?», а он говорит: «Что скажете?», а они говорят: «Это ты что скажешь?», а он говорит: «Ладно, будь по-вашему» — и берет девочку к себе, и они вместе идут по дороге жизни. В общем, к чему я веду, Дживс, я позавидовал этому малому. Ужасно забавная девчушка, понимаете, так доверчиво за него держится, и всякое такое. Нуждается в заботе, если вы понимаете, о чем я. Дживс, я бы хотел иметь дочку. Что для этого нужно сделать?