Катя начала отчего-то слушать приятельницу очень внимательно.
– Год назад, – продолжала Лиза, – к Владимиру Кирилловичу в фирму их приезжали какие-то американские инвесторы. В фирме какие-то трудности начались с уплатой налогов – не могу сказать точно, но деньги им нужны были позарез. Ну, инвесторов этих тут ласкали, ублажали как могли. Развлечения а-ля рус по полной программе. В конце повезли под Кострому куда-то на кабанов охотиться. Наняли вертолет, ну и… Мужики! Владимиру Кирилловичу здоровье не позволяет так куролесить, вот он всю организацию спихнул на Димку, и Степка мой тут подсуетился. Постреляли они там этих кабанов, лосей, вошли в раж – подавай охоту на медведя. Гостей удивить надо? Никакого косолапого, конечно, не сыскали, но… На стол к банкету привезли медвежье мясо, достали где-то у охотников, эту дрянь копченую. Украсили застолье, американцы поохали, но никто из гостей, слава богу, есть не стал. И только Степка со своей нетрадиционной пищей – рад стараться. Ну получил. Мясо медвежье оказалось зараженным трихинеллой – червь такой, у хищников в теле водится. Он его и подцепил. В больнице лежал, потом вроде ничего, а потом начались какие-то осложнения на центральную нервную систему. Перевели его на обследование в Институт мозга, томографию делали, лошадиными дозами гормоналы вливали, а потом…
– Что? – Катя смотрела на руки приятельницы: та судорожно сжимала пальцы.
– Потом вроде все нормализовалось. Курс лечения он прошел, выписали его и… Я не знаю, Катя, мне порой кажется, что он стал другой, изменился. Это же осложнение на мозг было, понимаешь? Они – Владимир Кириллович и Димка – мне всего не рассказывают. Но я же… я от него ребенка хочу, понимаешь? Я должна знать, какие могут быть последствия и… – Лиза встала, отошла к окну. – С февраля месяца я Степку почти не вижу. Он все время в своей школе торчит. А началось… не поверишь – из-за платья взбесился словно. Стал вдруг настаивать, чтобы я свадебное платье купила у Мак-Куина. Помнишь был показ мод на станции «Маяковская»? Я вообще считаю, что этот Александер Мак-Куин бог знает во что дом Живанши превращает. Мне его стиль совершенно не нравится, а Степка…
– Что дурного в том, что он хотел подарить тебе платье? – Катя усмехнулась: ничего себе жалоба! Ей собираются подарить кусочек шелка стоимостью в две тысячи «зеленых», а она еще…
– Мы в бутик ходили – бог знает что там, – Лиза даже передернулась. – Ни стиля, ни линий. Словно бомба в зоосаде разорвалась. Александер тогда со шкурами и кожами экспериментировал, платья в грязи вываливал, дохлую саранчу приклеивал. Клочья шерсти, рвань какая-то звериная. А Степка прямо очаровался всем этим. Стал настаивать, чтобы я в этом перед его семьей на свадьбе… Там мех и голое тело, понимаешь? Словно для шлюхи… Я сначала подумала, что он шутит. Но нет! Скандал мне закатил, какая-то дикая вспышка просто. И тогда я… я сказала Владимиру Кирилловичу – деньги все же большие. В общем, тут, в семье, разбирались. В результате кредитку Степкину как-то там переоформили в банке: теперь, если он собирается деньги тратить, – ставят в известность отца или Димку.
– Он что, своими деньгами не распоряжается? – удивилась Катя.
– Распоряжается, но… В общем, отец и брат всегда в курсе, куда он деньги тратит и на что. А я… А теперь еще и свадьбу отложили. И я не знаю, как себя с ним вести. Он такой требовательный, такой… У него порой совершенно дикие фантазии, – Лиза запнулась. – Я не могу иногда дать то, что он хочет, а он злится… И совершенно со мной не считается. Притащил меня в этот дом, к этим идиотским фотографиям, к этой рухляди, к этой дохлой медвежьей шкуре…
Катя чувствовала: приятельница ее что-то недоговаривает. Очень многое недоговаривает. Она ведь хотела «посоветоваться». Так все-таки о чем?
– Я видела фото внизу, – сказала Катя осторожно. – Но это же всего лишь съемки старого немого фильма.
– Кто тебе про «Медвежью свадьбу» сказал? Степан? – Голос Лизы неожиданно зазвенел.
– Нет. Анна Павловна и Дима. Что ты так разволновалась, Лиза?
– Ничего! Старая ведьма. Единственное, наверное, что она еще помнит, – глаза Лизы сверкнули. – В этой семейке, Катя, женщины либо мрут молодыми, либо на старости лет совершенно выживают из ума. Заметила, ее даже смерть мужа не тронула. Все чувства уже атрофировались. Только и помнит: «Медведь утащил графиню!», «О чем умолчал Мериме?» – Лиза передразнила старую актрису.
– Ну и о чем же умолчал Мериме?
Они вздрогнули. Степан бесшумно появился из-за шторы. Видимо, он прошел через балкон и незапертую балконную дверь.
– Секретничаете? Хорошенькая тема для секретов. – Он приблизился к Лизе и приподнял ее лицо за подбородок. – Когда женщина возбуждается, это чувствуется на расстоянии. Ну же… Моя злая дюймовочка… Наверняка жалуется, что я с ней груб. Катя, а Вадим бывает с тобой по-настоящему грубым, а?
Катя поднялась с кресла. Если эти двое сейчас начнут выяснять отношения – лучше убраться.
– Димка внизу бродит как потерянный. Весь на взводе. Обаяли его и бросили. Мы с братаном чувствуем настроение друг друга. – Он обнял невесту и поцеловал ее в шею. – Потом пахнешь, дюймовочка, я ж говорил – смени мыло… И не надо вырываться, кожицу оцарапаешь. Не надо, не надо вырываться из моих медвежьих лап, – преодолевая сопротивление Лизы, он снова поцеловал ее – на этот раз в губы, – ферменты слюны… а на вкус ничего, приятно даже. Кать, кстати, мой брат напился именно из-за тебя. И что будем делать, а? Он человечек вообще-то приятный. Во всех отношениях.
Катя терялась под его взглядом. После Лизиных рассказов, после увиденного в школе она чувствовала себя с Базаровым неспокойно. Хотелось, чтобы сюда наверх поднялся Мещерский.
– Ладно, девочки, мы с Димкой люди смирные и навязываться не привыкли. – Степан отпустил свою невесту. – Ну что смотрите? Я, между прочим, за вами. Внизу все уже в сборе, только вас ждут.
– Катюш, я за тобой, – в дверях появилась знакомая хрупкая фигурка – желание Кати сбылось. – Степ, тебя к отцу просили зайти.
Мещерский озирался удивленно.
– Что это с вами?
– Ничего, – Катя направилась к двери. – Поздно уже, пора домой.
Однако, спустившись вниз, она поняла, что домой сейчас уехать не удастся. В доме вроде бы прибавилось гостей. Она узрела четверых весьма импозантных мужчин в отлично сшитых костюмах, оживленно беседовавших с Валерием Кирилловичем в гостиной. Мещерский тишком пояснил, что опоздавшие – иностранцы, какие-то боснийские сербы, вроде бы сподвижники Радована Караджича – офицер высокого ранга и его сыновья. Якобы близкие друзья старших Базаровых. У Кати сложилось впечатление, что иностранная эта делегация прибыла даже не столько на поминки по «патриарху», сколько на иное, менее траурное мероприятие.
И она не ошиблась. Не прошло и десяти минут, как почти все гости, подгоняемые Валерием Кирилловичем, рассредоточились по машинам. Оказывается, Степан приглашал всех поприсутствовать на Посвящении: несколько воспитанников его школы заканчивали обучение, и сегодня вечером им «присваивали диплом».
Стояла липкая, влажная, душная ночь. Где-то за Клязьмой рокотал гром. Долгожданная гроза приближалась. Поляна перед соснами была ярко освещена фарами припаркованных машин. К тому же перед самым жертвенником разложили два больших костра.
Церемония Посвящения уже шла полным ходом. Дюжие, освещенные красным светом пламени, обнаженные по пояс ученики школы, выстроившись в две шеренги и образовав нечто вроде живого коридора к жертвеннику, скандировали, точно солдаты на походе. Катя сначала плохо разбирала слова: «Сбросив с себя доспехи… Как боги неистовые бились… Сильные, как медведи… Разили врагов направо и налево, молниям подобно…» Это походило на грозный гимн без музыки.
Она украдкой оглядела гостей. Валерий Кириллович, еле державшийся на ногах и опиравшийся на руку своей жены, что-то шепотом объяснял боснийским сербам. Те улыбались, одобрительно качали головой. Потом двое из них разделись до пояса и тоже встали в шеренгу. На груди их Катя заметила какую-то сложную татуировку. Мещерский тянул шею от любопытства, Лиза угрюмо смотрела на огонь. Среди молодежи не было только Ивана Базарова. Он опять отсутствовал.
Степан стоял сбоку от жертвенника: темная фигура на фоне леса. Затем он медленно приблизился к пню и… Наверное, в срезе его были выдолблены специальные углубления, потому что он вытащил финки, перевернул их и снова укрепил крест-накрест, только теперь остриями вверх.
– С богом, – сказал он и подал знак.
Посвящение оказалось весьма эффектным зрелищем, прямо языческим обрядом, как поначалу показалось Кате. Парни делали разбег, прыжок, сальто в воздухе, перемахивая через ножи. Все это было у них отработано подобно цирковому трюку. Затем они бежали к реке – всплески, гомон. Они переплывали Клязьму туда и обратно, возвращались мокрыми, запыхавшимися. Катя насчитала семь посвященных. Когда «крещение в воде» завершилось, Степан прошелся перед ними. Казалось, он с силой ударял каждого ученика ладонью в голую грудь. Катя вытянула шею, пригляделась получше, и по коже ее поползли мурашки: Базаров всаживал в каждого посвященного металлической значок с эмблемой школы. Значок на длинной острой ножке-гвоздике, из тех, что крепятся на военные мундиры. Только у него эти гвоздики вдавливались прямо в кожу. Парни, однако, казалось, и не замечали ни боли, ни тонких струек крови, стекавших из ранок.
А потом полыхнула молния. Ударил гром, и хлынул сильнейший ливень. Костры потухли. Зрители побежали к машинам. В «Жигули» Мещерского сел Дмитрий. Вода текла с него ручьем.
– Ниагара прямо. С самого утра собиралась. Сереж, добрось меня до дачи, а то в дядькину колымагу эти югославы сели, хвалят взахлеб нашего русского медведя, – сказал он. – Я и не знал, что они приедут. Степка всегда что-нибудь отколет. Превратил поминки черт-те во что. Другого дня для своего балагана выбрать не мог! Катя, не отодвигайтесь от меня. Видите, я и так делаю все возможное, чтобы не испачкать ваше красивое платье.
– Дим, как нам потом на шоссе выбраться? – спросил Мещерский, бросая в зеркальце мимолетный взгляд на него и Катю. – В темноте и по такой погоде я плохо ориентируюсь.
– Доедете до развилки, там будет указатель. Налево Половцево, а вам направо поворачивать. Проедете три километра и у поста ГАИ выскочите на магистраль.
– Половцево? – Катя вздрогнула. – Тут рядом Половцево?
Так вот почему ее весь день преследовало ощущение, что она видела места, что они проезжали!
– Можно через Раздольск проскочить, только это крюк надо делать, – Дмитрий вылез из машины – они остановились у калитки. – До свидания. Спасибо, что приехали. Катя… отец просил передать Андрею Константиновичу, что очень тронут. Он ему позвонит на днях.
Катя хотела было еще раз для вежливости осведомиться о самочувствии Владимира Кирилловича, так и не появившегося за столом, но Дмитрий уже захлопнул дверцу. И скрылся в пелене дождя.
– Ну и как впечатления дня? – На обратном пути Мещерский вел машину медленно и осторожно, видимо, утренний урок не прошел даром. – Устала?
– Хорошо, что дождь хлынул, разогнал всех, – Катя съежилась, втянула голову в плечи – сверкнула молния, бабахнул гром. – Ух ты, первая летняя гроза!
– А как тебе Посвящение?
– Знаешь, что они там декламировали себе под нос? – сказала она, медленно подбирая слова. – Сбросив с себя доспехи… и все такое. Это же Снорри Стурлуссон – «Круг Земной». Был такой скандинавский скальд, историограф. Это он о берсерках так. Мешанина у этого Степана какая-то странная получилась на этом Посвящении. Вроде бы «гей, славяне», сербы там, Караджич, кувырки через ножи и вдруг берсерки из саг… Берсерк – это ведь, кажется, «медвежья шкура» в одном из значений слова.
– Да ребятам просто хочется яркого, запоминающегося зрелища. Они действительно ничего ни от кого не скрывают. Зрителей вон позвали, чтобы покрасоваться перед ними. Со значком в грудь – это, конечно, варварство. Кровавый жест. Но Степка тут не оригинален. В элитных спецназах, говорят, именно так новичков крестят.
– Слыхала я, – Катя поморщилась. – Отчего мужчины так все это любят – кровь, боль, драки? И вся эта странная обрядность… Берсерки оборотнями порой в сагах представлялись. Дрались как дикие звери, врагам в горло впивались, как…
Она внезапно умолкла. Смотрела на дождь, струившийся по стеклу. Мимо проплыл дорожный указатель: «Половцево – пять километров» – и белая стрела, указывавшая налево. Мещерский, как ему было сказано, повернул в противоположную сторону.
Глава 11
ОПЕРАЦИЯ «ЛЖЕДМИТРИЙ»
Оперативно-розыскная работа по делу об убийстве порой подобна плаванию по бурному морю. Волны накатывают одна за другой, не давая ни минуты передышки. Затем течение подхватывает утлый, кое-как сколоченный плот наших версий, предположений, случайностей, совпадений, удач и промахов, вздымает его на гребень самой высокой волны, и, когда уже кажется, что несется эта волна в нужном направлении, к долгожданному берегу, когда надеешься, что всем мытарствам вскоре наступит конец, на пути нежданно-негаданно вырастает риф. И об него сокрушается утлый плот наших надежд, и лишь жалкие обломки кораблекрушения плывут по воде.
За тринадцать лет работы в уголовном розыске Никита Колосов повидал и такие вот взлеты, и падения, и кораблекрушения, и накаты. В деле «брошенной пушки» с самого начала он готовился к тому, что работать будет сложно. И прогнозы его с лихвой оправдались. Не успела схлынуть волна коломенско-кавказских разборок, не успели подсчитать неутешительные результаты прощупывания Гусева-Крыши, как «убойный» отдел снова оказался на грани аврала. А дело заключалось вот в чем.
Версия причастности к убийству Антипова-Гранта Михайловской ОПГ, с самого начала принятая прокуратурой и сыщиками за основной след по делу, проверялась с самых первых дней, тщательно, однако поначалу без всякой спешки. По этой версии работал Ренат Халилов и те, кто был у него на связи. Колосов в халиловские «разведки и контрразведки» не вмешивался. Знал: Ренат копит информацию. Когда пробьет урочный час, эта информация ляжет на стол сыщиков, отработанная и проверенная до мелочей.
Но сначала следовало принципиально решить один немаловажный вопрос. На последнем совещании оперативно-следственного штаба, созданного по делу Сладких, и прокуратура, и сыщики до хрипоты спорили о том, как же доказывать михайловцам их вину, если информация об участии в этом деле негласно подтвердится. Исполнитель заказа был мертв, в преступной цепочке зияла невосполнимая дыра. В итоге напрашивался единственный приемлемый вариант доказывания: при задержании лидера ОПГ Михайлова и его сподвижников доказательственную базу следовало выстраивать подобно оперативному поиску – «от пушки». То есть брать за основу первоначальные данные о сделанном михайловцами заказе на оружие «кольт-спортер» и легализовать негласную оперативную информацию по этому факту.
Но все это, в свою очередь, привело бы к расшифровке тщательно законспирированного источника, внедренного в сеть подпольной торговли оружием. Строить доказательственную базу на показаниях конфидента – негласного сотрудника – и тащить этого сотрудника в суд в качестве главного свидетеля по делу со стороны обвинения, многим, как в уголовном розыске, так и в прокуратуре, казалось ошибкой. Но выхода не было. Ставка была высока. Речь шла о раскрытии громкого дела, о котором вот уже несколько недель без устали трубили все средства массовой информации, упрекавшие правоохранительные органы в бессилии и неспособности поймать преступника. В такой непростой ситуации само задержание лидера Михайловской ОПГ не представлялось сыщикам таким уж сложным и невыполнимым делом. Ждали лишь подходящего случая, потому что…
Вот этот самый «случай» – из него надо было извлечь максимальную пользу по делу, – а так же другие вопросы Колосов не раз уже обсуждал с Халиловым. Он ценил его мнение. Порой, правда, Ренат страдал излишним авантюризмом, но многие его советы и идеи стоили того, чтобы к ним прислушаться. Халилов, например, считал, что в сложившейся ситуации следовало на какой-то момент разделить дела Сладких и Гранта. Он настаивал на том, что лидер михайловцев Бриллиант Гоша должен любой ценой быть притянут к ответу хотя бы по первому эпизоду. Задерживать его Халилов предлагал на юбилее у Бэмса – вора в законе, только недавно вернувшегося из зоны. По данным Халилова, Бэмс собирал воровской бомонд в загородном ресторане «У дяди Сени», расположенном на Киевском шоссе неподалеку от Внукова.