– Завтра я занят. У нас встреча с представителем малайской фирмы. А послезавтра привезут снаряжение для Базарова – они нам уж и предоплату сделали, так что я на телефоне весь день висеть буду. А в субботу, наверное, похороны, как они договорятся там… Кстати, не забудь сегодня Вадькиному старику звякнуть. А ты чем займешься?
– У меня командировка в Раздольск. До тех пор, пока убийства не раскроют, я там буду. Ну уж ближайшие две недели точно. И займусь я там… – Катя улыбнулась, не договорив. Она уже знала, куда именно отправится в Раздольске, только Мещерскому это было знать ни к чему. «Шанхайские барсы» – ладно, что поделаешь, если человек любит банальные остроты!
Глава 19
ЗАСАДА
Участковый Сидоров, собираясь в лесную экспедицию, выглядел так, словно вступал на тропу войны. Вечером Колосов с удивлением узрел у себя в кабинете весьма колоритную фигуру: камуфляжная куртка, кокетливые армейские галифе, заправленные в болотные сапоги-бахилы, на голове бейсболка «Юнайтед Рейнджерс», явно приобретенная на местном рынке, под мышкой Сидоров держал черную телогрейку, туго перетянутую солдатским ремнем, тинейджерский рюкзак, из одного отделения которого торчал фонарь «летучая мышь». Только берданки и не хватало.
– Готов, Никита Михалыч, – отрапортовал участковый. – А вы… вы что ж, прямо так и поедете? В этом? – Он с брезгливой жалостью оглядел джинсы, куртку-пилотку Колосова. – В курточке, кроссовочках не того будет. Там же пойма, вода еще не сошла. Эх, сапоги бы надо! Комендант уже ушел… А хотите – мигом ему позвоним: у него всегда в каптерке что-нибудь из формы и обувка… Не стоит, говорите? Ну хоть телогрейку мою возьмите. Сыро там. Не утеплишься – враз радикулит наживешь.
Колосов и сам понимал, что для лесной засады экипирован из рук вон плохо. Командировка в район – не фунт изюма. Никогда не угадаешь, что тебя там ждет и как на очередное происшествие снарядиться. Он взял у доброго Сидорова телогрейку. Достал из сейфа оружие. Пушка вряд ли понадобится, однако… Привычка!
Ночь была довольно прохладной. На небе горохом высыпали звезды: крупные, яркие. Их так и тянуло пересчитать. Во двор отдела милиции то и дело въезжали машины, выезжали. Полночь – начинался суточный развод патрульно-постовой службы. Окна дежурной части светились. Там кипела жизнь. Распугивая гудком «канарейки» и гаишные «тральщики трассы», лихо подрулила «буханка», а попросту, мобильный вытрезвитель на колесах. Конвойные начали ловко и сноровисто извлекать пьяных из «садка» – зарешеченного отделения в кузове машины. Кто-то из клиентов тут же заливисто затянул: «Х-хоспода-а аф-фице-еры, холубые князья-а…» Вопль вспугнул сонных голубей, устроившихся на ночлег под застрехой отдела. Они вылетели, шумно хлопая крыльями, взмыли в темное небо, пропали…
Колосов подошел к старенькому «Уралу» с коляской. Сидоров юлой вертелся возле этого своего драндулета, что-то бормоча. Колосов, сложившись пополам, кое-как устроился в коляске. Сидоров тут же взмыл на потрескавшееся от времени сиденье мотоцикла, газанул и… Раз пять за эту ужасную дорогу Колосов, покоряясь судьбе, закрывал глаза – авария казалась уже неминуемой. «Урал» выжимал из себя последние скрипящие моторесурсы, рычал, хрипел, трясся, как эпилептик в припадке, высоко подпрыгивал на ухабах, ухал в дорожные ямы. Сидорову явно грезилось, что он за рулем «Харлей-Дэвидсона». И он вел себя на дороге не как закомплексованный страж порядка, а как самый разнузданный байкер. Если его кто-то обгонял на шоссе, он считал себя обязанным «сделать» наглеца, догнать, перегнать и… Вид чужих сигнальных огней был ему прямо-таки ненавистен. Колосов судорожно вцеплялся в борта своей коробчонки, как ласково называл коляску Сидоров, и тихо ругался.
Мотоцикл точно жаба заскакал по выбоинам, свернул с наезженного шоссе на проселок, и так, завывая, визжа тормозами и ухая на ухабах, они довольно долго мерили версты и километры подмосковных сельских дорог. Наконец, по ему только ведомому ориентиру, Сидоров определил, что они уже на месте, и он с торжествующим видом заглушил мотор.
– Теперь через лес придется, Никита Михалыч, напрямки. А потом берегом, берегом. На моторе там не проскочишь, – сообщил он.
Они закатили мотоцикл в придорожные кусты. Участковый включил фонарь. Пятно света выхватило из мрака стволы деревьев, изумрудную болотную осоку, груды полусгнившего валежника. Сидоров раздвинул ветки, приглашая начальника отдела убийств в ночную чащу. И очень скоро Колосов осознал, насколько опрометчиво поступил, презрев мудрый совет достать сапоги. Под ногами пружинила подушка из мха, спутанной травы, и она вся так и сочилась водой. Видимо, в пору таяния снега по весне этот участок леса затапливался. И земля до сих пор не успела просохнуть, местами превратившись в мелкое, противно чавкающее болото. То и дело спотыкаясь, плелся Никита за своим вожатым, который в лесу чувствовал себя отлично: шел небрежно, вразвалочку, однако уверенным и твердым шагом, освещая путь «летучей мышью», изредка останавливаясь, чтобы свериться с приметами.
Наконец болото кончилось. Лес расступился. Впереди в ночи тускло мерцала река с пологими берегами, поросшими осокой и густым кустарником. Колосов вздохнул полной грудью: дышалось удивительно легко. И звезды, звезды! А на том берегу во тьме – оранжевые огоньки.
– Грачевка, – пояснил Сидоров. – А на юго-восток порядка километра – Уваровка. А вниз по реке если – то бывшая база Отрадное. А нам эвон куда, Никита Михалыч, влево надо заворачивать. Вон она, роща-то.
Тихо было в ночи. В небесах плыл месяц: тонкий серп, вот-вот готовый исчезнуть до следующего своего рождения. Он отражался в спокойной черной воде, оставляя на ее глади узенькую лунную дорожку, похожую на царапину, прочерченную иглой на виниловом диске. Колосов смотрел на месяц, на огни за рекой. Господи, тут не в засаде сидеть, а с удочкой бы в лодочке покемарить, костерком бы побаловаться, ухой…
– Я вот все пока ехал, думал, Никита Михалыч, – прервал цепь его несбыточных грез деловитый Сидоров. – Не запросто так вы сюды со мной приехали. Видно, интерес крепкий у вас тут. – Он обернулся, посветив фонарем вбок, но так, чтобы свет упал и на лицо «начальства из Главка». – Подозрения явно имеете. А вот насчет чего… Мне довериться можете. Вполне. Если что – только мигните. Кого проверить, кого в опорный пункт как свидетеля выдернуть, кого по сто двадцать второй в камеру на трое суток забрать… Прокрутить тоже можно в спарринге-то…
– Ладно, спасибо. Если что – поможешь. А ты вот что мне скажи, Саша, – Колосов все смотрел на огни за рекой, они словно притягивали его. – А что вообще в деревне говорят насчет этих пропаж скота?
– Да разное болтают. Я ж говорил. До суеверий дело доходит. Ну а какие с понятием мужики, те так склоняются: ворюга завелся. Кто на пришлых грешит, кто на цыган – они ж соседи наши. А где и сосед соседа подозревает – коса, так сказать, на камень. Ну а старухи, те сплетничать, сказки плести тут как тут. Я поначалу тоже склонялся: никак бродяга куролесит. Но после того, как на овцу эту наткнулся – нет, сомнительно. Я ж говорю – на хищника похоже. Собаки шалые скорее всего. Загнали эту бяшку в лес да и прикончили там. А она здоровая, такую, если на себе переть… Ежели только хворостиной перед собой гнать, – Сидоров словно размышлял сам с собой, прикидывая и так и этак. – Тогда, если это человек-ворюга – зачем же ему мясо-то бросать? А потом я ж осматривал ее – там мяса этого ни грамма с костей не срезано, только вырвано. Шерсть по кустам разбросана. Собаки это, как пить дать. О волках это все враки. Какие в Подмосковье волки, откуда? Если из зоопарка какой удрал?
Так, беседуя, они поднялись на невысокий косогор, поросший чахлым леском: елки, березы, трухлявые пеньки, пышно разросшаяся черемуха да дикая малина.
– Сюда давайте, Никита Михалыч. Вот она зараза. Эх, жил-был у бабушки серенький козлик… – Сидоров посветил в траву.
Под ногами у себя они увидели грязно-белую овечью шерсть. Колосов присел, примял руками траву.
– Нам бы не очень задерживаться тут. А то, если они, падлы, нас учуют, может, и не придут, – заметил Сидоров. – А может, и вообще тут сегодня никто не появится, хищник-то этот, а? Может, и зря мы с вами куролесим.
Колосов в который уж раз достал из кармана свежую пару резиновых перчаток.
– Свети, не философствуй, – шепнул он.
Труп овцы действительно был относительно свежим. Мелкая рогатая скотинка лежала на боку в яме возле елового пня. Мертвая овечья морда выражала тупую покорность судьбе. На горле овцы ран не было. Зато бок основательно покалечен: кровавые лоскуты вырванного мяса, ошметки шерсти. Колосов взял голову овцы за уши, приподнял, повернул. Так и есть: шея сломана. Черт, снова эта шея, как у той собаки в овраге, как у…
– Слушай, Саш, я ни в охоте, ни в зоологии, ни в приусадебном хозяйстве не смыслю, – признался он. – Может, ты знаешь: как стая собак или волк охотится? Они ведь, псовые, вроде за горло хватают, душат. А тут, посмотри, хребет сломан.
Сидоров пожал плечами.
– Черт их знает. Я тоже в этом ни бельмеса. У меня вот дядька есть, на Камчатке живет. Богатая охота там, рассказывал, рыбалка мировая. Так вот он, помнится, говорил: мол, хребет на охоте один лесовик только и может переломить. Потому что лапищи как кувалды.
– Какой еще лесовик?
– Ну, медведь. Топтыгин. У них там, на Камчатке, гибель их, медведей-то. Ну, айда, Никита Михалыч, идемте во-он в ту ложбинку. Роща-то, слава богу, на холме, кругом место ровное. Ежели эти твари из кустов выскочат, оттуда сподручнее палить по ним. С той вон позиции. Эх, стрельба по движущейся мишеньке – любо-дорого смотреть! С патронами напряг у нас. По каждой стреляной гильзе старшему наряда рапорт пиши, отчитывайся, куда израсходовал.
Они спустились к реке. Сидоров примял траву, делая лежку для наблюдательного пункта. Колосов последовал его примеру. Лежать в мокрой траве было чертовски неуютно. Зубы сами собой выбивали дрожь. А мысли вертелись тревожные и однообразные: еще полчаса такой засады, и туберкулез с ишиасом обеспечен.
Наверно, впервые в жизни Колосов задумался над тем, насколько же хил и беспомощен современный городской человек, доведись ему вот так остаться один на один с природой. Он плотнее запахнул на себе телогрейку: терпи, казак…
Медленно тянулась эта ночь. Ох как медленно! Колосов сначала бдительно и чутко вглядывался во тьму, ловил ухом каждый подозрительный шорох, каждый хруст веток, плеск воды, но через час с небольшим уже с огромным усилием едва-едва разлеплял веки, борясь с дремотой. Где-то далеко в лесу испуганно и громко стрекотнула сорока. Спала бы себе, тварь такая! Потом снова стало тихо-тихо. Потом раздался протяжный крик какой-то ночной птицы.
– Коростель, наверное, – Сидоров вздрогнул. – Как вампир на охоте прямо. А может, это филин? У нас раз случай был, я еще на Мебельном в школе учился. Так филина живого в школу один мужик принес, и мы…
– Погоди, – Колосов, вытянув шею, напряженно вглядывался куда-то в сторону реки. – Что это там?
– Где? Не вижу.
На фоне кустов, окаймлявших берег, словно промелькнула чья-то тень. Хоть глаза их и успели уже привыкнуть к мраку, Колосов лишь смутно различал очертания предметов.
– Показалось. Светать скоро начнет, – Сидоров зевнул. – Ни хрена, видно, мы с вами не дождемся, потому что…
В кустах затрещали ветки. Звук этот нарушил сонную тишину резко и неожиданно. Со стороны берега сквозь заросли черемухи явно пробирался кто-то крупный, тяжелый. Потом снова все стихло. И вдруг внезапно коренастая темная фигура появилась из кустов, одним мощным прыжком перемахнула через кучу валежника и направилась к тому месту, где лежали останки овцы. Колосов успел только заметить, что движется пришелец очень уверенно, плавно, быстро, словно темнота ему не помеха. И он совсем не боится оступиться или задеть за выступающий корень. Сидоров тоже увидел явление.
– Ах ты, сволочь приблудная, – прошептал он яростно. – Ну я тебе сейчас…
Колосов не успел его остановить. Участковый вскочил, включил фонарь, резко направил его в сторону незнакомца и заорал во всю глотку:
– Руки! Ну, быстро! Руки! Стрелять буду!
Свет на мгновение вырвал из тьмы пригнувшуюся фигуру в чем-то черном. Колосов, как филин, ослепленный светом фонаря, болезненно ярким во мраке, увидел только одно: глаза незнакомца – и то лишь на сотые доли секунды. И необычный блеск, странное выражение… Что-то неестественное было в этом взгляде, болезненное, странное… Больше он ничего не сумел разглядеть – ни лица, ни фигуры. Человек молча шарахнулся в сторону. И ринулся напролом через кусты.
– Лови его! – загремел Сидоров. – Ребята, заходи с тыла! Стой, кому говорят! Стой, стрелять буду!
Кстати, несмотря на все угрозы «пристрелить к едрене фене», ни он, ни Колосов так и не достали оружие. Стрелять по такой двуногой мишени – дело хлопотное. Кто доказал, что этот лесной бродяга – козий вор? И потом, не убивать же его за кражу мелкого рогатого скота? Только стрельни – с прокуратурой потом насчет «правомерного применения табельного» хлопот не оберешься.
Так, как в ту ночь, Колосов не бегал никогда в жизни. Сидоров, загоревшийся азартом, громыхая сапожищами, точно лось, прыгал через поваленные стволы, кочки, пни. Требовались почти титанические усилия, чтобы не отстать от него, прыткого, в этой гонке с препятствиями по лесополосе.
Уже на пятой минуте забега Никита понял: ночного гостя они упустили. Он чувствовал себя в лесу словно в родной стихии. И если прежде он, не таясь, шел к ним прямо в руки, выдавая себя шумом, то сейчас, понимая, что его преследуют, превратился в беззвучного невидимку.
Пробежав около полукилометра напролом через лес, они остановились, дыша как запаленные лошади.
– Амба, Никита Михалыч, с армии так не финишировал, – Сидоров по-спортивному нагнулся, уперев руки в колени. – Сволочь быстроногая. Ну погоди, все равно никуда не денешься. Дознаюсь, кто сюда по ночам шастает. Местный он, Никита Михалыч, как пить дать. Почему говорю – дорогу хорошо, гадюка, знает. Берегом бы ему вроде удобнее, место там открытое, удирать ловчее. А он не туда брызнул. Потому что отлично, падаль такая, знает, грязища там непролазная – сразу по уши увязнешь. Ну ворюга! Только если это ханыга какой – все равно не понятно, на черта ему эта дохлятина лежалая? Собаки, хищники иное дело – они и падалью не брезгуют, но человек! Хотя алкаши сейчас, чтобы на бутылку заколотить, и падаль продать на рынке по дешевке не побрезгуют. Народ-то дурак, где дешевле, туда и кидается, на качество не смотрит, зарплату вон месяцами на предприятиях не платят – тут не до свежего мясца, и тухлятине рад будешь.
– Ты видел, как он двигается, Саш? Разве похож он на ханыгу-пропойцу? Мы, молодые, здоровые мужики, его догнать не сумели, – Колосову стало жарко, он скинул телогрейку. – Ты хоть рассмотреть его успел?
Участковый сокрушенно покачал головой.
– И я нет, – утешил его Никита. – Глаза только видел. Зыркнул он на твой фонарь и… Эх, поторопился ты, лейтенант, со своим «руки вверх».
– Так я ж думал – синяк, алкаш какой, Никита Михалыч. А это… и вправду, двигается он как бог лесной. И-эх, японский бог, – Сидоров отряхнул куртку от налипшей хвои. – Так что же тогда это у нас выходит? И вправду, не зря, видно, мы с вами ночь не спали. Точнее, зря, потому что упустили, но… Кое-чего кумекать и я теперь начинаю, Никита Михалыч, по какой причине вы сегодня сюда со мной пришли. Насчет…
– Насчет чего ты, Саша, кумекаешь? – устало осведомился Колосов.
– Да вот… Видно, не собак бродячих вы тут дожидались. Видно, подозрения у вас… Только я все одно не пойму пока: ежели вы какую-то свою версию насчет наших убийств отрабатываете, то… то какое же отношение к тем трупам эта дохлая овца имеет?
– Не знаю я, Саша. Ничего пока не знаю. И версии у меня никакой нет. Сначала их даже слишком много было, а теперь… – Колосов прислонился к стволу. – Знаю только, что необычный вор нам сегодня тут привиделся и не пропойца-козокрад. Не могу тебе сказать, кто это был, но встретиться с таким вот, как ты выразился, лесовиком, когда он готов к встрече, а я нет, – не хотелось бы. И вот еще что, Саша… Ты пока молчи о нашем приключении, ладно?