Почувствовал Царай, как часто забилось сердце. Не верилось, что во всей Осетии нет настоящего мужчины, способного породниться с Тасултановыми. Конечно, Царай не чета им. Ну какое у него богатство? Дымная сакля и десятка два овец. Да разве же они с братом щадят себя и не трудятся? А из нужды не выберутся. Что же касается кабардинской красавицы, так Царай готов помериться ловкостью с теми, кого сзывают Тасултановы. Он даже приосанился и чуть было не обратился к Дзанхоту с просьбой послать его в Кабарду. Так и хотелось воскликнуть: «Не родился я сыном для своей матери, если дочь Тасултановых не будет привезена в Дигорию». Но Царай вовремя сдержался, иначе бы друзья высмеяли его, а старшие прогнали с нихаса. Но от неожиданной мысли не отказался.
Дома Царай хотел поделиться с матерью своим намерением ехать в Малую Кабарду к князю Тасултанову, но та сама опередила сына: она завела разговор об этом.
— Чего только не придумают алдары!.. За женщину требуют сто коней! Да за меня твой отец и трех баранов не хотел давать. Ну и времена настали!
Разговаривая, мать хлопотала у очага: высыпала в кипящий котел кукурузную муку и быстро размешала варево деревянной ложкой.
— Ну где у осетин такой богатый человек? Тут вот умершим не можешь зарезать барана... Стыд и позор! А разве наши покойники хуже других?
Сын хранил молчание. Царай понимал, что мать пытается вызвать его на разговор, и если он скажет ей о своем решении, то она воспротивится, и тогда не будет конца ее причитаниям. Царай поспешил выйти, взял вилы и направился чистить хлев. Но ему не работалось. Он стоял, упершись грудью в вилы. .
15
Закинув руки за спину, Рашид считал вслух звезды на небе. Но каждый раз на счете десять почему-то сбивался и начинал сначала. Со стороны казалось, что не только в селе, но и на всем свете нет человека беспечнее Рашида. Но он мало заботился о том, что подумают люди. Задрав голову, он скосил взгляд на соседа, который разговаривал с кадием напротив своего дома. Рашиду не нужно было напрягать слух: он слышал, о чем говорили те.
— Кто такие болгары? Они бараны! Да, да. Бараны и те умнее безмозглых болгар.
Это сказал кадия. Ему ответил сосед Рашида:
— Аллах всемогущ и видит, что я думаю о них!
— Не только ты, но и все турки должны ненавидеть гяуров.
Оглянись кадия на Рашида, непременно заметил бы, как тот улыбнулся. Кто-кто, а Рашид хорошо знал, что на душе у соседа. Не сговариваясь, они сочувственно относились к болгарам. Правда, свои думы соседи не доверяли каждому встречному, даже домочадцы ничего не знали. Время настало такое, что за одно доброе слово, сказанное турком болгарину, соотечественники презирают, а то и мстят. И все же о болгарах, хотя и осторожно, первым заговорил Рашид. Он начал издалека, что, мол, Петр спас его брата, а самого Рашида заставляют ненавидеть хорошего человека. Соседу казалось тогда, что Рашид выпытывает его думы, и он долго молчал. Но однажды не выдержал и сказал Рашиду: «Пусть сгорит твой дом, если ты обманываешь меня и хочешь забраться мне в душу, чтобы потом побежать к мулле и рассказать ему... Я тоже жалею болгар. А теперь можешь идти к мулле, мне надоели твои разговоры». С тех пор прошло много лет. Соседи ничего не скрывали друг от друга, но каждый, расставаясь, находил нужным предупредить другого не откровенничать с кем попало. Однако легче было лишить их головы, чем вырвать слово.
Дождался Рашид своего: кадия произнес традиционные пожелания доброй ночи и ушел. Давно уже не слышны были его шаги, а Рашид все еще не спешил прервать свое занятие. Наконец, оглянувшись вокруг и мурлыча под нос, он пошел обычной валкой походкой. Будь это днем, люди непременно бы подумали, что самое большое богатство, которое есть на земле, хранится в доме Рашида. Поравнявшись с соседом, Рашид обратился к нему:
— Скажи, мудрейший из мудрейших, чем лучше запивать жареную баранину — кислым молоком или крепким кофе? А?
Сосед недоуменно пожал плечами и пробормотал:
— Если в доме есть мясо, то 'можно и тем, и другим.
— Гм! Ну, я так и поступлю.
— Ты всегда был мудр!
Скрипнула калитка, и Рашид, увлекаемый хозяином, оказался во дворе. «Он, наверное, хочет сказать мне, что у него не нашлось денег»,— подумал Рашид, и тут сосед сунул ему что-то. «Серебряный рубль»,— догадался Рашид. Монета сохраняла еще тепло, очевидно, сосед долго держал ее в руке, прежде чем она попала к Рашиду.
— Что тебе сказал кадия? — поинтересовался Рашид.
— Как всегда, угрожал убить своей рукой того, кто войдет в дом неверных болгар,— ответил сосед.
Передернув плечами, Рашид притворно вздохнул:
— Значит, мои дни сочтены?
— Мне тоже осталось жить не очень много,— рука соседа легла на плечо Рашида.— Будь осторожен, подумай обо мне, чем я буду кормить твоих детей, когда кадия отправит тебя к твоему отцу!
— Еще не родился кадия, который может перехитрить меня. Спи до утра, и пусть аллах даст тебе приятных снов.
Хозяин проводил Рашида на улицу, и тот бесшумно пошел в противоположную своему дому сторону. О, он умел ходить так, что и сам не слышал собственных шагов! Вокруг наступила такая темнота, что сколько Рашид ни вертел головой, а ничего не увидел. Зато на свой слух Рашид не мог пожаловаться. Улавливая далекие звуки, Рашид мог безошибочно определить, откуда они исходят.
Он быстро пересек площадь и невольно посмотрел направо: там была мечеть. Еще сегодня вечером Рашид внимал молитве муллы и вместе со всеми клялся в верности аллаху и его наместнику на земле — Султану, а теперь спешит на болгарскую половину села.
Едва Рашид вступил на нее, как услышал рядом с собой шорох. Он сопровождал его до тех пор, пока Рашид не остановился и не проговорил в темноту:
— Послушай, бачо, ты своим грохотом разбудишь моего глухого ишака, и чего доброго, бедное животное, хватившись меня, поднимет шум.
— Э, да никак это ты, Рашид?
Турок притянул к себе Петра и прошептал ему над ухом:
— Убери свой мушкет и не называй мое имя так громко.
— Гм! Да я ж сам не слышу своих слов, а ты говоришь...— Петр почти лег грудью на турка.— Интересно, куда ты так спешишь, почтенный эфенди? Надо было проследить за тобой, но ты быстро обнаружил меня.
— Куда я шел? Ты только послушай его! Куда я шел? Спроси меня об этом завтра... Ты лучше скажи, почему ты торчишь здесь?- Может, ты вышел встретить меня?
— С сегодняшней ночи мы будем охранять наш квартал от твоих братьев. Люди взяли мушкеты и караулят свой дом, как цепные собаки. Что ты суешь мне?
— Тсс, не ори на все село. Это деньги...
— А, спасибо... На следующей неделе жду человека от Христо. Я уже собрал много денег... Люди несут свое, кровное. Да разве можно отказать для такого дела...
— Послушай, Петр, тебе с дочкой надо уйти из дома. Боюсь, нагрянут к тебе полицейские, кажется, прознали они о твоих деньгах.
— Что? — ужаснулся Петр.
— Тсс! Говорю тебе, что сам слышал.
— От кого?
— Это тебе не надо. Не все турки враги вам. Ну, ладно, пойду, а то чего доброго, кадия ищет меня, чтобы позвать к себе в гости, а я с гяуром обнимаюсь.
Турок ушел в ночь, а Петр вдруг прослезился. Растрогал его поступок Рашида. К нему приблизился напарник, и Петр поспешно провел рукой по щекам, а сам бодрым голосом произнес:
— Кажется, в эту ночь турки отдыхают... Может, и мы пойдем спать?
— Если ты устал, дядя Петр, то ступай домой, а я не покину свой пост... Иди, Петр.
Разговаривали вполголоса. Петр рассердился и прежде всего на себя: «Черт дернул меня откровенничать с этим мальчиком... Чего доброго, теперь растрезвонит по всему свету». Зевнув в темноту, Петр проговорил:
— Пойми ты, стар я, откуда у меня столько сил? — а про себя подумал: «Куда мне податься с Иванной?»
— Мой дед тоже не молодой, а он никогда не спит.
— Послушай, сынок, ты много моложе моей Иванны, а рассуждаешь, словно ты мой отец. Замолчи и идем на то место, куда нас поставили.
Ночь скрыла их.
16
И все же пришло время высказать матери, что у него на душе. Она выслушала Царая, но промолчала. Держась за стену, прошла к длинной скамье и присела на самый краешек. На круглом лице появились новые морщины. Сын растерялся и не знал, как поступить: стащил с головы лохматую шапку из черной бараньей овчины и тряхнул ею, затем нахлобучил на самые брови.
Все эти дни ему не давали покоя слова Дзанхота, и Царай надумал поехать к Тасултановым. О женитьбе, конечно, он не думал. Правда, достанься ему красавица Тасултановых — увез бы в Дигорию. Вот только чем кормить княжескую дочь, во что одевать? Но его больше занимали мысли о тех, кто соберется в дом кабардинца добиваться чести стать зятем рода Тасултановых. С кем ему доведется померяться силой и ловкостью? Почему молчит мать? Разве она не желает видеть меня равным среди мужчин, уважаемых аулом? Какая мать не мечтает о том! — Царай тяжело вздохнул. Если он откажется от задуманного, то в каком деле еще проявит себя? Осетины набегов не совершают, обороняться им не от кого...
Не сразу понял Царай, что мать плачет. Женщина раскачивалась из стороны в сторону и тихо причитала:
— О, да-дай! Лучше бы мне принесли черную весть... Ох-хо! Люди станут смеяться мне в лицо. Л что мне скажет на том свете твой отец? Ох-хо! Ты хочешь опозорить весь род Хамицаевых?! О, почему я вскормила безумца? — старуха перестала раскачиваться и ритмично ударяла себя кулаками по коленям.— Почему ты не умер в утробе? Люди узнают твои мысли, и мы осрамимся на веки веков... Ох-хо! Как только ты осмелился даже подумать о кабардинке. Тебя убьют ее братья, едва переступишь порог ее дома... На тебе нет новой черкески, бешмет в заплатках. Обезумел ты У меня. Да посмотри, сколько красавиц в Дигории. Если хочешь, я найду тебе девушку в Туалетии, Уала-джирикоме... Хочешь — поезжай в Куртатинское ущелье.
Царай заложил большой палец за ремень, расправил плечи и остановился перед матерью:
— Будет так, как я сказал, нана, и не обижайся на меня.
Пораженная женщина вмиг умолкла, но тут же с новой силой стала бйть себя то в грудь, то по коленям.
— О-да-дай!
Не обращая внимания на причитания матери, Ца-рай уставился мимо нее, в темный угол сакли.
— У Хамицаевых не перевелись мужчины, достойные своих отцов. Я докажу это, и ты не мешай мне,— Царай взглянул на мать. — Лучше помолись за меня...
Он повернулся к ней и, сделав два широких шага, переступил порог сакли. Брат поспешно последовал за ним.
— Принеси седло,— велел ему Царай, а сам вывел застоявшегося коня.
Был теплый темный вечер, казалось, будто аул укрыли черной буркой. Задрав кверху голову, Царай подумал с радостью, что такая ночь ему и была нужна: он хотел украдкой покинуть аул. Быстро оседлал коня, а у самого на сердце камень: не получил благословения матери. Вскочив в седло, потрепал коня за гриву. Царай хотел сказать что-то брату, но тут из сакли вышла мать, встала перед конем.
— Останься! — простонала она.
Царай обратился к брату:
— Смотри у меня,— строго сказал он.— Погонишь овец в Хорее... Да только не усни, а то волки наделают беды.
— Да разве я маленький,— ответил брат.
— Ты много говоришь...— повысил голос Царай.— Если люди спросят обо мне, скажешь, уехал в гости к Тасултановым... Не вздумай болтать лишнее и не забудь привезти дров из лесу, обленился ты совсем.
Послышалось шарканье: мать ушла с дороци, встала рядом.
— Лаппу,— позвала она.
Улыбнулся в темноте Царай и соскочил с коня.
— Все-таки уезжаешь?
Понял сын по голосу: смирилась мать.
— Сердце меня зовет в дорогу, нана. Будь жив отец — не удержал бы!
— Ну, хорошо, хорошо! Пусть бог сохранит тебя от позора!
Мать протянула руки, нашла высокие плечи сына и прильнула к нему.
— Э, да разве я ребенок, нана? Не думай о плохом, все будет хорошо,— отступив на полшага, сын еще раз успокоил старуху.— Не бойся за меня! Царай головы не потеряет.
— О, бог ты мой! — произнесла женщина.— Не оставь меня одну у потухшего очага! Слышишь, Царай? Прокляну... Обо мне подумай, о брате... Не ссорься ни с кем!
Еще долго мать стояла во дворе. Из ущелья доносился монотонный гул реки...
17
Соседи стараются жить дружно, но не всем это удается. А вот Знаур и Бекмурза до сих пор жили, как родные братья, неразлучно, и вроде характерами разные. Но с тех пор, как сваты побывали в доме Каруаевых, друзья стали реже видеться. Даже на работу к Тулатовым отправлялись порознь. И если им все же случалось встретиться, то тут же расходились. Обычай дедов требовал от них этого. Жених проявлял свое особое уважение к мужчинам рода Каруаевых, из которого происходила его невеста. Так поступали все, и Знаур не был исключением. Хотя порой он даже начинал жалеть, что дал согласие жениться на сестре Бекмурзы: с тех пор потерял соседа и друга, не с кем стало ему посидеть и потолковать по душам.
Не попадается на глаза и Ханифа. Лишь один раз случайно увидел ее. Девушка выскочила на улицу, размахивая ведром, зачерпнула воду из канавы и стремительно исчезла. Знаур не успел окликнуть любимую. Пока не состоится свадьба, Ханифа будет избегать его, а свадьбу назначили на последний месяц лета. К ней готовились в доме жениха и невесты. Заботливый Бза стал чаще наведываться к племяннику.
О, Бза был признанным старейшим рода, а его мудрость известна всему селу. Он жил строго по обычаям, являя собой пример уважения традиций. Бза, облаченный высоким доверием, решал судьбы сородичей. Правда, он не всегда вмешивался в их дела, а Являлся к ним, когда возникала опасность для рода.
Больше всего он заботился, чтобы не дать людям повода позлословить на свой счет. Старик знал, как оброненное в шутку слово обрастало, подобно кому снега, пущенному по склону.
Не допустить, чтобы оскудел род Кониевых мужчинами, тоже было дело чести Бза.
Мысль женить племянника на соседке ему пришла не вдруг. Бза выбирал такой дом, с кем не стыдно породниться, и чтобы девушка происходила из бедной семьи. Это что-нибудь да значило при сговоре сватов. Старик знал: за богатую невесту запросят большой калым, и тогда тяжесть ляжет на плечи родственников. Нет, Бза не мог решиться на такое. Он подумал обо всем этом, когда назвал имя Ханифы. Да и в день свадьбы опять же почти никаких забот у родственников: взял невесту и привел из соседнего дома. Не надо за нею отправляться на быстрых конях. А где их взять Знауру в случае нужды? У родственников. А кто согласится легко отдать в чужие руки своего единственного коня? А если что случится с ним? Какой тогда мужчина без коня? Да, не напрасно Кониевы доверились ему. А как он уладил дело с калымом! Каруаевы после долгого упорства согласились на том, что Кониевы дадут им двух волов и десять овец.
Но если результаты сговора успокоили Кониевых тем, что все требуемое есть в доме жениха, то самому Знауру было над чем задуматься. Он сидел, сжав голову большими ладонями, и, не мигая, смотрел на огонь. Кизяк тлел, нещадно дымя. Но Знаур к нему привык с детства, как к нужде. «Отдам волов, а сам с чем останусь? Что я запрягу, когда в лес соберусь? Ханифу или себя? Конечно, будь у меня стадо коров, так не жалко за такую девушку отдать сто коров! А если человек беден?» — горестно рассуждал Знаур.
Ударом ноги Знаур распахнул дверь. Постоял, прислушался к темноте. Уже собрался уходить, как до слуха донеслись приглушенные голоса, и он осторожно шагнул к невысокому плетню.
— Ну, ты скоро, Ханифа?
По голосу Знаур узнал Фаризат.
— Тсс! Ты так кричишь...
«Ханифа... давно я не видел ее»,— затаив дыхание. Знаур присед У плетня, боясь спугнуть девушек.
— Ханифа, может быть, ты уснула? Пока ты нарвешь пучок лука, настанет рассвет. Хочешь, я крикну Знауру? Пусть поможет нам.