— Кажется, пора менять профессию, — заметил Чарльз, приступая к врачеванию.
Так начался первый день приема в «поликлинике». В том, что мы врачи, жители деревни не сомневались с самого дня приезда. Еще бы! Человек, умеющий обращаться со столь сложным инструментом, как кинокамера, просто обязан знать такой пустяк, как медицина.
Благодаря ежедневным консультациям мы познакомились со многими соседями, и это знакомство стало приносить плоды. Дело в том, что наш скудный запас консервов исчерпался довольно быстро, так что, когда один из новых знакомых предложил нам купить курицу, мы с радостью согласились. Курица была очень мала и стоила довольно дорого. Когда ее ощипали, она стала еще меньше. Когда же мы извлекли ее из кастрюли, то мясо оказалось таким жестким, что оторвать его от костей не было никакой возможности.
После неудачного опыта мы решили перейти на местную пищу. Признаюсь, я согласился на это только под давлением обстоятельств. Мы уже работали с Чарльзом в Западной Африке и Южной Америке; оба раза у нас была одна задача — съемка и отлов диких животных. За время поездок мы хорошо узнали недостатки и пристрастия друг друга и научились считаться с ними. Так, я знал, что когда Чарльз подползает к цели, прикидывая, как лучше снять ее, вовсе не обязательно выражать свой восторг красотами живой природы. Более того, от этого следует категорически воздерживаться, поскольку словесная реакция может быть самой неожиданной. Чарльз, со своей стороны, знал, что я не разделяю его любви к местным экзотическим блюдам, особенно после тяжелого рабочего дня, так что муравьев в пальмовом масле мне лучше не предлагать.
В кампунге еда состояла только из риса. Каждое утро хозяйка дома варила рис на весь день. Его ели горячим на завтрак, теплым на обед и холодным на ужин. Добавлением к рису служили специи и рыба, которую мужчины ловили в бухте.
Однажды вечером, когда мы сидели перед миской с застывшим рисом, на пороге показался старик, исцеленный от малярии. При виде наших угрюмых в предвкушении ужина физиономий он рассмеялся и сказал что-то на яванском диалекте. Мы ответили что-то столь же невразумительное по-малайски. Ввиду отсутствия общего словаря нам пришлось перейти к языку мимики и жестов.
Старик ткнул пальцем в меня, потом в рис и скорчил гримасу.
Я энергично закивал.
Старик поднес руку ко рту, изобразил наслаждение и показал на дверь.
Это меня заинтриговало. Я ткнул себя в грудь и поднял брови.
Старик энергично закивал.
— Кажется, он приглашает нас на ужин, — неуверенно перевел Чарльз.
Мы немедленно отставили рис. Старик, удовлетворенный нашей понятливостью, вышел из хижины; мы двинулись следом. Не говоря ни слова, он прошествовал через всю деревню к берегу.
Полная луна заливала море таинственной желтизной. Волны, шипя пеной, накатывали на песок и умиротворенно затихали у наших ног. Мокрый песок фосфоресцировал, когда босые ступни погружались в него, и за нами тянулась цепочка светящихся следов.
— Надеюсь, мы поняли его правильно, — заметил Чарльз. — Потому что есть хочется зверски.
Около часа старик вел нас по берегу, пристально всматриваясь в песок. Наконец на пути вырос скалистый мыс, выдававшийся далеко в море. Проводник недовольно помотал головой, лег на песок и натянул саронг на голову. Мы обескураженно следили за его действиями. Похоже, он приготовился спать. Нам оставалось лишь усесться рядом и ждать.
Песок был теплый, но с моря тянул довольно прохладный бриз, и вскоре я замерз. Старик спал мирным сном. Мы с Чарльзом терялись в догадках: зачем старик вытянул нас из дома? Оставалась надежда, что это каким-то образом связано с едой, причем вкусной, поэтому мы решили ждать дальнейшего развития событий.
Незадолго до полуночи старик проснулся, сел и протер глаза. Обнадеживающе улыбнувшись, он встал и побрел назад, в сторону кампунга. Мы с Чарльзом понуро потащились за ним. Перспектива получить что-либо съестное почти улетучилась.
На полпути он вдруг замер и указал на широкую полосу, тянувшуюся от кромки прибоя на берег. Схватив валявшуюся палку, он энергично двинулся по следу. Подальше от воды песок был сухой и рыхлый. След становился все глубже и неожиданно пропал. Старик начал тыкать палкой в песок. Наконец он нащупал место, где палка легко проваливалась вглубь Наш проводник удовлетворенно хмыкнул, опустился на колени и стал руками рыть яму. Вскоре она стала такой глубокой, что ему пришлось лечь на живот и свесить голову. Мы заглянули в яму. Чарльз зажег фонарик.
Пальцы старика перебирали что-то белое. Осторожно счистив с находки песок, он извлек ее и подал нам. Предмет походил на шарик от пинг-понга. Это было черепашье яйцо. В общей сложности старик вытащил из ямы восемьдесят восемь штук. Столько отложила одна самка черепахи за то время, что старик спал.
Я мысленно восстановил картину. Черепаха вылезла из воды и, загребая лапами, поползла по песку. Найдя подходящее место, она с превеликим трудом вырыла яму, отложила яйца и закопала их. Затем ей надо было успеть вернуться в родную стихию до начала отлива. Должно быть, она уползла совсем недавно. Больше самка не вернется на это место, предоставив потомству самому вылезать на поверхность и ползти к морю. Но на следующий год, повинуясь инстинкту, она непременно вернется сюда, чтобы повторить операцию.
В течение двух месяцев тысячи морских черепах выползают на берег Явы и других островов, жители которых привыкли испокон веков собирать яйца. Подобная практика была терпимой, пока не превысила определенного предела; сейчас она вызывает беспокойство. Правительство уже запретило сбор черепашьих яиц на некоторых мелких островках, объявленных заповедными. Благодаря этой мере есть надежда, несмотря на ежегодный сбор «урожая», сохранить численность черепах.
Скрепя сердце мы взяли подарок старика. Поблагодарив его, я, как мог, объяснил, что больше мы так поступать не намерены. Вряд ли он меня понял. Его предки и предки его предков всегда поступали так. Думаю, старик немного обиделся: ведь он действовал от чистого сердца.
Вообще, деревенские жители были разочарованы: выказав по приезде горячий интерес к животным, мы почему-то не торопились вытаскивать ружья и не мчались охотиться на тигров[5]. Они никак не могли взять в толк, как можно целыми днями находиться в лесу, разглядывая столь заурядных, ничем не примечательных созданий, как муравьев или мелких ящериц. Местное население терялось в догадках. Каждый день к нам являлся знакомый старик; иногда он приносил ящерицу или многоножку, а однажды приволок целый таз с рыбами-собаками. Рыбы грозно надулись, превратившись в бежевые шары[6]. За два дня до отъезда из деревни старик, ликуя, появился у нашего жилища во главе небольшой делегации.
— Селамат паги, — приветствовал их я. — Доброе утро.
В ответ старик вытолкнул вперед мальчика, заговорившего с нами по-малайски. Мы с трудом разобрали, что паренек, собирая накануне в лесу плоды ротанговой пальмы, заметил огромную змею.
— Бесар, — заявил мальчик. — Большая, очень большая.
Он провел по земле черту большим пальцем ноги, сделал шесть шагов и провел вторую черту.
— Бесар, — повторил он, показывая расстояние между линиями.
Мы переглянулись.
На Яве водятся только два вида змей такого размера, и оба относятся к роду питонов. Индийский питон достигает длины семи с половиной метров, а сетчатый питон — и того больше: один такой монстр вырос почти до десяти метров, за что удостоился титула крупнейшей змеи в мире. Если мальчик действительно сидел удава длиной пять с половиной метров, тут было чему напугаться: обхвати он человека, тот наверняка погибнет в таких «объятиях». Я вспомнил, что обещал Лондонскому зоопарку поймать при случае «питончика покрупнее».
Общепринятый способ отлова таких страшилищ довольно прост и относительно безопасен. Он требует как минимум трех охотников, вернее, если строго следовать предписанию, по одному человеку на каждый метр змеи. Команда бесстрашных бойцов должна держаться на некотором расстоянии от питона, пока глава операции не распределит обязанности. Одни охотник отвечает за голову, другой — за хвост, а остальные — за средние кольца. Затем по команде все бросаются на змею, и каждый хватает свою часть. Для полного успеха по крайней мере голова и хвост должны быть схвачены одновременно, иначе змея может свободным концом обхватить соседа и придушить его. Таким образом, взаимодействие между всеми членами команды является жизненно важным условием.
Группа стоявших передо мной людей в тюрбанах внушала мне некоторое беспокойство. Я ничуть не сомневался в храбрости каждого из них, но сильно опасался, что не смогу растолковать им как следует план действий.
Говорил я долго. Потом нарисовал на земле схему баталии. Мое пятнадцатиминутное выступление оказалось столь убедительным, что пятеро из присутствующих отказались от участия в этом деле. Остались только старик и мальчик. В обязанности Чарльза входила съемка операции, поэтому я предложил старику отвечать за хвост, мальчику — за середину, а на себя взял голову. Не подумайте, что я оставил на свою долю самую опасную часть змеи из гордыни: просто голова показалась мне приличней хвоста. Ничем особенно я не рисковал, поскольку зубы у питона не ядовитые; максимум, что мне грозило, — это несколько синяков и царапин, в то время как «хвостового» охотника ждал неприятный сюрприз: в момент поимки змея почти всегда испускает содержимое своего желудка.
Насколько можно было судить, старик и мальчик уяснили мой план и были готовы помочь. Мы взяли снаряжение и отправились в лес. Мальчик шел впереди, прорубая дорогу сквозь густой подлесок секачом-парангом. Я следовал за ним с большим мешком и веревкой. За мной шагал старик с частью кинооборудования, а завершал шествие Чарльз с камерой наготове. Сказать по правде, я немного нервничал. Отлов ядовитых змей, когда малейшая неточность может причинить долгие мучения и даже смерть, никогда не вызывал во мне прилива энтузиазма; наверное, поэтому я питал к неядовитым змеям типа питонов и удавов самые нежные чувства. Но мне никогда не приходилось иметь дело с питоном длиннее полутора метров. Вдобавок я не дал бы руку на отсечение за то, что наши помощники четко поняли, чего от них хотят. Охотно допускаю, что ситуация не прояснилась и после того, как я прокричал «Менджаланкан!»
Этот глагол я выудил из словаря, автор которого заверял, что он означает «исполнять»; я свято верил, что так оно и есть. Откуда мне было знать, что это форма начальственной резолюции, накладываемой на документ, и переводится как «обеспечить исполнение»? Как выяснилось, мои подчиненные были знакомы с ней не больше меня.
Вскоре местность стала неровной. Мы стали подниматься на холм, продираясь сквозь заросли бамбука. Черная пыль и сухие листья сыпались со скрипучих веток, налипая на взмокшее тело. Наконец мы вышли на небольшую поляну, откуда неожиданно поверх деревьев на склоне открывался вид на бухту, а дальше, за широким изгибом, в миле от нас, просматривался кампунг. Мальчик остановился, указывая рукой на землю. Из-под ковра опавших листьев нелепо торчали ржавые концы арматуры и острые углы бетонных плит. Подойдя ближе, мы оказались на краю глубокого колодца с бетонированными стенками, почти полностью скрытого густой растительностью. Неподалеку угадывалась траншея. Почему-то вспомнились поглощенные лесом древние заброшенные памятники Центральной Америки и Индокитая.
— Бум! Бум! — заговорил мальчик. — Бесар. Орандг джепанг. (Японцы.)
Мы двинулись дальше, спотыкаясь о бетонные выступы огневой позиции, построенной тринадцать лет назад, когда японцы оккупировали Яву.
Тропа продолжала ползти вверх по склону холма. Наконец мальчик остановился: где-то здесь он видел змею. Мы сложили в кучу снаряжение и разошлись в разные стороны в поисках питона. Надежд было мало. Глядя на переплетение лиан, густо опутавших стволы и кроны, я решил, что не увижу змею, даже если столкнусь с ней нос к носу. Неожиданно послышался взволнованный голос старика. Я со всех ног ринулся к нему.
Старик стоял на поляне возле большого дерева, показывая рукой наверх. В листве мелькнула на солнце часть туловища огромной змеи, свернувшейся кольцом вокруг толстого сука. Это все, что удалось уловить в ярких пятнах света и тени, игравших в густой кроне; невозможно было понять, где голова, где хвост. Мой метод отлова питонов совершенно не предусматривал такого варианта: он обходил молчанием вопрос о том, как обращаться с гигантскими змеями, забравшимися на деревья. Не приходилось сомневаться, что питон куда лучше меня лазает по веткам, поэтому рукопашная схватка с ним на дереве никак не входила в стратегический план. Единственно правильным решением представлялось следующее: согнать змею с дерева, а затем, уже на земле, осуществить тщательно разработанную операцию. Взяв паранг, я полез на дерево.
Сук, вокруг которого обвился удав, торчал метрах в восьми над землей. Подобравшись ближе, я с облегчением увидел, что змея, заняв минимум три метра в длину, отдыхала не у самого ствола; ее плоская треугольная голова покоилась на одном из огромных колец. Питон вопросительно уставился на меня желтыми пуговицами глаз. Это было красивейшее создание с гладким, блестящим туловищем черно-желто-коричневого оттенка. Определить его длину было трудно, по самое крупное кольцо из тех, что просматривались, было не меньше тридцати сантиметров в обхвате. Я прислонился к стволу и стал колотить острием паранга по основанию сука.
Чудовище продолжало пристально глазеть на меня, не мигая. Но вот сук закачался, змея подняла голову, зашипела и высунула длинный черный язык. Одно кольцо начало соскальзывать с ветки. Я удвоил усилия. Сук затрещал. Еще два-три удара — и сук вместе с питоном, с треском рухнул, вниз, приземлившись рядом со стариком и мальчиком.
— Менджаланкш! — заверещал я. — Обеспечить исполнение!
Они застыли, непонимающе уставившись на меня.
Змеиная голова вынырнула из-под листьев, и питон быстро заскользил в сторону бамбуковых зарослей на другой стороне поляны. Если ом успеет добраться туда и обвиться вокруг массивных основании бамбуковых стволов, его уже не поймать никаким способом.
Я заспешил по стволу вниз, обдирая ладони, колени, лицо.
— Менджаланкан! — орал, я в отчаянии своей команде, стоявшей возле Чарльза и огорошенно наблюдавшей за происходящим.
Наконец я приземлился в акробатическом прыжке, схватил мешок и помчался за змеей, которая была уже метрах в трех от бамбуковых деревьев… Похоже, ловить ее придется одному. К счастью, питон был так поглощен идеей: добраться до спасительного бамбука, что не обратил на меня никакого внимания: я мчался за ним, а он продолжал извиваться, двигаясь с поразительной для такой крупной змеи скоростью.
Нагнал я ее в тот момент, когда голова змеи уже была готова скрыться в бамбуковых зарослях, схватил за хвост и резко дернул на себя. Взбешенный столь хамским обращением, питон повернулся, раскрыл рот и откинулся назад, изготовившись к удару, быстро высовывая и убирая черный язык, словно предвкушая, сколь сладостно будет куснуть обидчика. Я метнул на. ходу мешок, как рыбак, забрасывающий сеть. Мешок упал точно змее на голову.
— Оп-ля! — радостно завопил Чарльз, приникнув к камере.
Я бросился грудью на мешок и, путаясь в складках материи, схватил змею за шею. Затем, памятуя о возможных неприятностях, быстро ухватился другой рукой за хвост и застыл, торжествуя победу. Огромный питон бешено сопротивлялся, заматываясь в кольца… Его тело, по моим прикидкам не менее трех с половиной метров в длину, было жутко тяжелым и таким громоздким, что, когда я поднял его голову и хвост над головой, средние кольца все еще, лежали на земле.
Увидев, что я крепко держу змею, мальчик решился наконец прийти на помощь. Он подошел как раз вовремя, чтобы получить порцию вонючей жидкости, забрызгавшей ему весь саронг. Старик сел на землю и начал хохотать, пока у него не полились слезы…
Основную часть времени, как уже говорилось, мы проводили неподалеку от кампунга, но иногда отправлялись по берегу в другие деревни, чтобы исследовать новые участки леса. Ездить приходилось по мощенным грубым булыжником дорогам, преодолевать глубокие рытвины, где колеса уходили под воду, вязнуть в топких болотах, откуда мы выбирались каким-то чудом; задние колеса беспомощно елозили по жидкой грязи, карданный вал надсадно гудел, но мы включали передний ведущий мост и оказывались в конце концов на тверди.