Некоторые автомобилисты ласково называют свои машины женскими или мужскими именами; такое отношение к неодушевленному предмету мне казалось раньше немного сентиментальным. Однако за время этих поездок мое мнение изменилось. Наш джип обладал ярко выраженным характером, и называть его, конечно же, следовало женским именем. Машина была темпераментной и одновременно капризной, но всегда оставалась исключительно верной. Частенько по утрам, когда мы были одни, без чужих, она не соглашалась заводиться, пока ее не ублажишь как следует заводной ручкой. Зато если за нами наблюдали деревенские жители или кто-нибудь из местных чиновников, которому мы наносили визит, машина послушно оживала при первом же прикосновении к стартеру, словно донимая, сколь существенно для нас отбыть с достоинством. Не раз она проявляла огромное мужество, когда того требовали обстоятельства, и ни разу не отступила перед трудностями.
Ошибочно думать, что машина так и оставалась юной; напротив, признаки дряхлости были налицо. Однажды в одной из трубок образовалась дыра, и тормозная жидкость начала медленно вытекать. Мы почти перестали пользоваться тормозами; прикосновение к педали заставляло машину отчаянно взбрыкивать, после чего она круто разворачивалась и выезжала на середину дороги. Перспектива потери всей тормозной жидкости, а вместе с ней и способности машины тормозить вообще стала столь серьезной, что пришлось подумать о профилактических мерах. Мы могли прибегнуть лишь к примитивной терапии: отвинтили протекающую трубку и заткнули дыры двумя камушками. К удивлению, после такой операции тормоз заработал лучше, чем раньше.
Был случай, когда преданность машины проявилась особенно ярко: она пришла на помощь во время очередной схватки с нашим врагом номер один — магнитофоном, который обладал омерзительным характером и напрочь отказывался исполнять странные, на его взгляд, требования, которые мы к нему предъявляли. Он был о себе лучшего мнения, считая, что создан совсем для другого. Не раз проверив, что он работает нормально, мы устанавливали микрофон и часами дожидались пения какой-нибудь редкой птички. Наконец птичка соглашалась заголосить. Мы, радостные, включали магнитофон, и именно в этот момент кассеты застревали как вкопанные; если же кассеты крутились нормально, что-нибудь непременно ломалось внутри.
Обычно после вспышки неповиновения — и исчезновения птички — магнитофон каким-то чудом излечивался и исправно работал целый день. На случай, когда приступы дурного настроения затягивались, у нас были наготове два метода. Для начала в ход пускался кулак. Обычно одного удара оказывалось достаточно, но если он не помогал, приходилось применять более крутые меры. Мы разбирали магнитофон на мелкие части и аккуратно раскладывали на банановом листе или другой гладкой поверхности. Все детали неизменно оказывались исправными, но это не имело никакого значения: достаточно было собрать все в прежнем порядке, как аппарат начинал послушно работать. Процедура действовала как заклинание.
Лишь однажды в организме магнитофона обнаружилась серьезная неполадка, и вот тут верный джип проявил себя во всей красе. Мы попали в крайне неловкую ситуацию: вся деревня собралась, чтобы петь для нас. Я торжественно нажал кнопку записи, но микрофон не улавливал ни звука, пораженный внезапной глухотой. Удары кулака не возымели никакого действия, я начал разбирать проклятую машину, орудуя кончиком паранга в качестве отвертки. Вскрытие показало, что магнитофон на сей раз не дурил: у него действительно каким-то мистическим образом оборвалась внутри важная проволочка. В довершение беды она оказалась слишком короткой, чтобы соединить порванные концы. Конечно же, другой проволоки у нас не нашлось. Я поднял глаза на старосту, готовясь извиниться и отменить концерт, как вдруг мой взгляд упал на стоявший рядом джип. Под его передней осью болталось нечто, чего раньше не было, — длинная желтая проволочка. Мне не удалось определить, к чему она прикреплялась, но нижний ее конец свободно висел. Я отрубил парангом пятнадцать сантиметров проволоки, не без труда подсоединил ее к магнитофонной, собрал в строгом порядке все детали, и машина заработала, причем отлично! Этот акт самопожертвования со стороны преданного джипа должен был послужить укором строптивому магнитофону и призвать его к более пристойному поведению.
Мы настолько уверовали в способности джипа, что, когда пришло время прощаться и уезжать из кампунга, у нас не было и тени сомнений в благополучном возвращении в Баньюванги. Но прошло чуть больше часа, и машина начала трястись и спотыкаться на ровном месте, а левое переднее колесо отчаянно завибрировало. Мы вылезли, посовещались, и Чарльз отправился под машину. Он вылез заляпанный маслом и грязью, чтобы сообщить неприятную новость: четыре болта, соединяющие рулевую колонку с передним колесом, окончательно развалились от тряски но немыслимым дорогам. Каждый болт просто-напросто сломался попонам.
Дело принимало нешуточный оборот. Ехать дальше было опасно: первый же крутой поворот окажется не по зубам. Ближайшая деревня находилась в десяти милях, а ближайший гараж — в Баньюванги. И вот тут наша фантастическая машина вновь продемонстрировала неистощимость своих ресурсов. Когда Чарльз лежал под ней, перебирая замасленные металлические обломки, он приметил ряд болтов аналогичного калибра в нижней части шасси. Четыре из них он отвинтил. Мы почему-то решили, что они не несут никакой особой нагрузки. И действительно, джип никак не отреагировал на их отсутствие. Чарльз полез под переднюю ось уже с болтами. Из-под машины долго неслись удары молотка и тяжкое сопение, но обратно он появился сияющей улыбкой: болты подошли.
Мы завели мотор и двинулись вперед. Осторожно миновали следующий поворот. Дальше дело пошло уверенней, и вечером того же дня мы въехали на полной скорости в Баньюванги. Впереди нас ждали остров Бали и многие мили дорог ничуть не лучше тех, что мы уже одолели, а далеко не юный, но прекрасный джип возвращался к месту приписки. Нам оставалось лишь принести ему свои извинения за то суровое обращение, которому он подвергся во время путешествия по Яве.
Глава 3
Бали
Бали во многом отличается от соседних островов, и причину тому следует искать в его истории. Тысячу лет назад Явой, Суматрой, Малайзией и Индокитаем правили цари-индуисты. Столица находилась на Яве, царская власть то укреплялась, то ослабевала, и в результате Бали становился либо вассалом Явы, либо независимым государством.
В XV веке острова попали под власть императоров династии Маджапахита. К концу их правления мусульманские миссионеры начали насаждать на Яве новую веру. Вскоре местные князьки стали принимать ислам и провозглашать свою независимость от индуистов Маджапахита. На островах вспыхнула гражданская война, и, как гласит один источник, священник последнего императора предсказал ему конец царствования династии Маджапахита к концу сорокового дня. На сороковой день император приказал приверженцам похоронить себя живым. Его сын, молодой принц, опасаясь фанатизма своих сограждан-мусульман, сбежал на Бали — последнюю из оставшихся колоний, прихватив с собой весь императорский двор. Так на Бали перекочевали с Явы лучшие музыканты, танцоры, художники и скульпторы, оказавшие глубокое влияние на весь облик и культуру острова; вполне возможно, что эта миграция явилась одной из причин поразительной одаренности сегодняшних балийцев, у которых искусство вошло в плоть и кровь. Несомненно также и огромное влияние индуизма, которому следуют жители острова; религия глубоко проникла во все сферы жизни, определяя все — от облика деревень до одежды и правил поведения. Более того, балийский индуизм, отделенный от своего индийского прародителя барьером мусульманства, развился в совершенно особый вариант.
Мимо нас проплывали очаровательные деревушки, плодородные поля, плантации пальмовых и банановых деревьев; как и всем приезжающим на Бали, нам казалось, что мы попали в райский уголок, воплощение мечты об идеальном тропическом острове, где люди красивы и дружелюбны, земля богата, деревья изобилуют плодами, где вечно светит солнце и человек наконец-то слился в полной гармонии с щедрой и благодатной природой.
Дорога была замечательной, можно было только радоваться, что мы избрали именно этот путь. Большинство людей попадают на остров самолетом и оказываются в крупнейшем городе Бали — Денпасаре. Мы добрались до него поздно вечером и поняли, что это место весьма далеко от того, чтобы именоваться райским. В городе полно кинотеатров, машин, гигантских отелей, сувенирных лавок, а перед главным отелем сооружен бетонный помост, где посетители, удобно устроившись в креслах-качалках и попивая виски с содовой, могут полюбоваться танцевальными представлениями.
В Денпасаре помимо всего прочего расположено внушительное число контор и учреждений, и почти во всех мы должны были зарегистрироваться. Но нам повезло: с помощью Супрапто удалось очень быстро покончить со всеми формальностями. Мы познакомились с ним еще в Джакарте, где Супрапто работал на радио. Он считался крупным специалистом в области балийской музыки и танцев, долгое время служил антрепренером танцевального ансамбля, гастролировавшего по всему свету. Он очень точно определял разницу характеров жителей Запада и Востока и оказался одним из немногих встреченных нами индонезийцев, понимавших, в какое отчаяние вгоняли нас бюрократические сложности. Супрапто вызвался сопровождать нас в поездке по Бали, и только теперь мы начали понимать, насколько нам повезло.
Мы думали, что Супрапто постарается поскорее вывезти пас из Денпасара с его гибридной цивилизацией и окунуть в патриархальную деревенскую жизнь. Однако в первый вечер он повел нас через сверкающий неоновыми огнями центр города в резиденцию местного аристократа, расположенную в тихом предместье.
Там готовилось грандиозное празднество, намеченное на следующий день. Особняк и надворные постройки кишели народом. Женщины искусно плели дивные украшения из пальмовых листьев, соединяя их бамбуковыми палочками. На желто-зеленых банановых листьях, заменявших салфетки, красовались похожие на пирамиды бело-розовые пироги из рисовой муки. С карнизов свисали гирлянды цветов, а домашние боги были наряжены в богатые ритуальные одеяния. Посреди двора лежало шесть больших черепах со связанными передними лапами. Они прижимались к земле сухими кожистыми головами и лениво мигали усталыми слезящимися глазами, глядя на веселую, шумную толпу, суетившуюся вокруг. Вечером им предстояло попасть на кухню.
На следующий день Супрапто снова привел нас сюда. Во дворе толпилось еще больше народа, чем накануне. На всех были парадные одежды: мужчины — в саронгах и тюрбанах, женщины — в облегающих блузках и длинных юбках. Хозяин дома, принц, сидел скрестив ноги на небольшом возвышении, переговариваясь с важными гостями, попивавшими кофе из маленьких чашечек. Перед ними стояло блюдо с насаженными на бамбуковые палочки кусочками черепашьего мяса. Мальчик услаждал гостей игрой на инструменте, похожем на ксилофон, с пятью бронзовыми пластинами; ударяя по ним деревянным молоточком, он извлекал из него звонкие однообразные звуки.
Супрапто объяснил, что праздник устроен по случаю проведения ритуала подпиливания зубов. Балийцы считают заостренные, неровные зубы атрибутом зверей и демонов, поэтому каждый, достигнув определенного возраста, должен непременно подпилить зубы. В наши дни ритуал уже не так распространен, как в былые времена, однако и сейчас, если умирает человек, не совершивший обряда, его родные перед кремацией подпиливают зубы у трупа, иначе считается, что звериная отметина не позволит ему приобщиться к миру духов.
К полудню из дома вышла небольшая процессия — во главе с юной девушкой в красном одеянии, богато расшитом золотыми цветами. На плече девушка несла рулон такой же материн, а голову ее венчала изумительной красоты корона из золотых листьев и цветов красного жасмина. Сопровождали девушку несколько женщин постарше, одетых не так ярко. Процессия двигалась сквозь толпу к беседке, завешанной батиком.
На ступеньках беседки девушку ожидал священник в белоснежных ризах. Девушка остановилась перед ним и протянула руки. Священник взял бамбуковую воронку и начал благоговейно лить через нее на пальцы девушки воду. Совершая ритуал, он что-то говорил, но его слова тонули в звоне цимбал и пении женщин. Священник отложил воронку, ввел девушку в беседку и уложил на кушетку; под головой у нее была длинная подушка, покрытая специальной ритуальной накидкой. Священник освятил инструменты, склонился над девушкой и начал подпиливать ей зубы. Сопровождающие женщины запели громче. Одна из них держала девушку за ноги, две другие — за руки. Если девушка и кричала во время операции, мы бы все равно ничего не услышали за громкими песнопениями. Каждые десять минут священник останавливался и подносил оперируемой зеркало, чтобы она могла следить за процессом улучшения внешности.
Через полчаса девушка поднялась, и ее вывели во двор. На каждой ступеньке она останавливалась, давая всем присутствующим возможность полюбоваться собой. Глаза у нее были полны слез, роскошный головной убор съехал набок и помялся, к тому же члены поющего эскорта выдернули из него часть золотых листьев и воткнули себе в прически. В руке девушка несла разрисованную половинку скорлупы кокосового ореха, куда сплевывала во время операции спиленные кусочки зуба. Пройдя через двор, она направилась к семейной часовне, где эти кусочки надлежало захоронить возле гробницы предков.
На следующий день мы покинули город. Как ни странно, уже в пригородах исчезли следы западной цивилизации, хотя Денпасарский аэропорт принимает множество туристов со всего света и шоссе забито автомобилями. Достаточно было вылезти из джипа и пройти чуть в сторону по узким проселочным дорогам через рисовые поля, как открывались деревни, совсем не затронутые цивилизацией. Супрапто без устали возил нас по острову, и каждый день, то есть каждую ночь, мы попадали на какое-нибудь празднество или церемонию в деревенском доме или храме.
Балийцы одержимы любовью к музыке и танцам. Каждый мужчина, будь то принц или бедный крестьянин, обязательно играет в деревенском оркестре или танцует в местном ансамбле; те, кого природа не наделила талантом, стараются внести сколько могут на приобретение костюмов и хороших инструментов. Даже крохотное беднейшее селение непременно содержит традиционный оркестр — гамелан. Основные его инструменты металлические — большие висячие гонги, гонги поменьше, укрепленные на подставках, маленькие цимбалы и несколько разновидностей ксилофонов, часть которых мы уже видели на церемонии в Денпасаре. Кроме того, в состав оркестра входят ребаб — двухструнная арабская скрипка, бамбуковая флейта и непременно два барабана.
Почти все инструменты стоят больших денег. Балийские кузнецы умеют выковывать бронзовые пластины для ксилофонов, но секрет изготовления прозрачно звучащих, мелодичных гонгов знают только мастера из маленького городка на юге Явы, так что хороший гонг очень дорог, владеть им — значит обладать немалым сокровищем.
Музыка гамелана совершенно восхитительна, полна тончайших ритмических сочетаний, протяжных мелодий и гармонических красок. Я думал, она покажется мне чужеродной, слишком экзотичной, но получил истинное наслаждение. Музыканты играли ярко, страстно и убедительно, мелодия лилась то напряженно-взволнованно, то лирически-нежно, так что остаться равнодушным было попросту невозможно. Оркестр покорил нас.
Полный гамелан включает двадцать-тридцать человек; каждый музыкант ведет свою партию с безукоризненной точностью, которой мог бы позавидовать любой европейский оркестр. Ни одна самая сложная композиция не записывается, ее держат в памяти, хотя репертуар столь обширен, что музыканты могут играть часами, не повторяясь.
Высокое профессиональное мастерство достигается колоссальным трудом. Каждый день с наступлением сумерек деревенские музыканты собираются в беседке и начинают репетицию. Едва по деревне разносятся звенящие каскады ксилофонов и сочные удары барабанов, как мы с Супрапто отправляемся их слушать. Руководит гамеланом, как правило, барабанщик, он же задает темп. Обычно ударник прекрасно играет и на остальных инструментах; часто мы видели, как он останавливал оркестр, подходил к ксилофонистам и показывал, как нужно сыграть ту или иную тему.