Помни Саньку, Валюша, нужно это и ему, и нам, и тем, кто будет после нас.
А еще помни, что были такие — Надя, моя любимая, Леночка Скрябина. Был Валька,
лейтенант погранвойск, который собирался жениться, как раз перед войной, но уже
не женится, и детей у него не будет, и остался он неизвестно где, то ли живой,
то ли мертвый. Был сержант Калуга, рядовые Вербицкий, Лапин, Стрельников. Жила,
и дай Бог живет в глухой деревне женщина, которая не погнала нас, накормила,
обстирала, помогла раненным. Были и есть люди, которые оставались и остаются
просто людьми…
В январе мы опять были в тех местах, откуда отходили, рядом с той высоткой, на
которой погиб мой взвод и, освободили наконец Тропец. Он очень изменился.
Сколько сил нужно будет положить, чтобы его восстановить? А сколько таких
поселков, городов, изрытых траншеями, разбомбленных, превращенных в прах и руины,
нам придется освобождать и восстанавливать?
Но это лирика, малышка. Главное сейчас выбить врага с нашей земли, а там, уж как-нибудь
разберемся…
Письмо домой было огромным… но изложено лишь в голове мужчины, на бумаге же за
все это время было выведено:
"Здравствуйте моя горячо любимая мам и сестренка — Валюша.
Получил твое письмо, Валя. Спасибо. Был очень рад. У меня все хорошо. Жив,
здоров, бью врага и буду бить."
Санин перечитал, вздохнул, и перестал мучиться. Подписал: "Берегите себя. Обними
за меня маму. Ваш Николай" и свернул лист треугольником. Потом как-нибудь опишет
все подробно. Не сейчас.
Глава 19
Группа Эринбекова приняла груз, встретила радистов.
Это было почти чудом — ребята с Большой Земли. Парня и девушку стиснули в
объятьях, словно они прибыли с Луны. Уже доставив в лагерь, их забросали
вопросами. У костров, где они грелись, толпа собралась и слушала, внемля каждому
слову: о параде Красной армии, проведенном не смотря на то, что враг стоял у
столицы, о блокаде в Ленинграде и о том, как мужественно прорываются грузовики
по "дороге жизни" в голодный город, чтобы доставить продукты, и как возвращаются
колонны назад, вывозя изможденных людей, детей-скелеты.
Про парад на восьмое ноября, про Ленинград было известно из сводок, но
подробности у радио не спросишь, а тут можно задать вопросы. Ими и мучили
уставшую пару, пока та не взмолилась:
— Устали, братцы, отдохнуть дайте.
Лена помогла распаковать груз и порадовалась. В отряд прибыли: тушенка,
взрывчатка, бикфордов шнур, оружие, боеприпасы, рация, сапоги, варежки, свитеры.
И даже письма детей отважным партизанам.
— Ну, вот, теперь мы официальная военная часть, — прогудел довольный командир.
— Теперь у нас есть свой штаб — партизанского движения. Мы сможем
координировать свои действия с другими частями.
Это было событие номер один. Группа из разрозненных частей, не вышедшая из
окружения и продолжавшая воевать на месте, признавалась воинским соединением.
Стихийно назначенные командиры получили официальные звания, речь шла даже о
наградах.
— Ну, Пчела, ты теперь у нас сержант, — балагурил Иван Иванович. — К звезде
героя тебя представлять будем.
— Меня? — девушка отчего-то испугалась: за что? Какой она герой?
— А ты как думала, сержант? За это чудо что благодаря тебе и твоему человеку в
отряд пришло, за самую настоящую героическую работу в тылу врага.
— Щедрый вы, Иван Иваныч, — улыбнулась девушка, приняв слова за шутку. Ничего
такого она не сделала, а связного даже для представления награды выдавать не
собиралась. Слова его помнила — рисковать только собой можно.
Погудели разговоры и утихли. Весной развернулась настоящая война в тылу врага.
Отряды организовывали целые края, получили возможность координировать свои
действия, как Центальным Штабом Партизанского Движения, так и меж собой.
Развернулись крупные и повсеместные акции диверсий.
Лена успевала и с ребятами на боевые операции ходить, и связь с подпольем
поддерживать.
В отряд прибывали люди. Немец мобилизировал силы, для ударов на фронте и
фрахтовал в свои ряды хиви, забирал последнее у народа, устроил принудительную
вербовку на работу. Фашистам нужна была рабочая сила и питание, и они выжимали
все возможное из оккупационных территорий. Выгоняли деревни на сев и посадку. В
городах сгоняли людей на работу. За саботаж расстреливали.
Режим ужесточался день ото дня.
На борьбу с партизанами прибыли новые войска, появились провокаторы, прошли
операции по разгрому небольших партизанских отрядов. Расстрелы стали нормой
жизни. Людей хватали на дорогах и улицах. Усиленно трудилось гестапо. По
железнодорожному полотну курсировали дрезины с патрулями, натасканными собаками.
Положение становилось сложным, очень опасным. Добровольцев прибывающих в отряд
проверяли по мере сил и возможностей, но гарантии что среди них нет предателей,
не было.
В это время и с фронта приходили неутешительные новости: был сдан Керченский
полуостров, пал Севастополь. Всем стало ясно, что война затягивается.
Пчела теперь ходила на задания только с оружием. Оставляла его в схронах
максимально близко у поселков и городов и шла дальше, притворяясь убогой,
полоумной девчонкой. Возвращалась через тайник, доставала автомат. Пистолет же
старалась носить с собой.
В конце мая, уже выбравшись из города, она попала в облаву у деревни. Полевая
жандармерия и полиция местной охраны порядка, сгоняли жителей к управе, ходили
по домам. Тот тут то там слышались выстрелы. Пчела рванула огородами, надеясь
вырваться и, вылетела на полицая. Рухнула вместе с ним в траву, покатилась в
овраг.
— Ну, гад, — размахнулась автоматом желая въехать ему прикладом по роже и
замерла — на нее смотрел Перемыст.
— Антон?
Это было неожиданно. Если б не знала его — убила бы. Но память хранила образ
фартового парня, с которым выбирались в прошлом году по болотам и лесам, брали
аэродром, переправлялись в лодке — и это останавливало ее, не давало нажать на
гашетку и убить.
— Ты, — протянул, сел. — Какого хрена, дура?!
— А ты? — ткнула в сторону униформы. — Ах, ты сволочь! — размахнулась
оружием, чтобы ударить, но Перемыст перехватил, к земле прижал, рот ей ладонью
зажав:
— Тихо, дура! — прошипел. — Какого хрена ты здесь? Партизанишь? А где дружки
твои? Ты хоть знаешь, что происходит, идиотка?
Лена мотнула головой и взглядом попросила: отпусти, орать не буду, не выгодно
мне.
Антон выпустил. Навис только и зашептал, собой прикрывая, чтобы если кто подошел,
не поняли, чего он там делает, а он смог бы отвертеться — девку трахал, дел-то.
— Слушай меня. Биографию мою опустим, свидимся Бог даст, обскажу ежели интерес
будет. Там, за лесом, Ивановичи стоят. Так вот, им кердык, всей деревне. Точно
знаю. СС туда идет. Ваши возле деревни железнодорожное полотно грохнули вместе с
составом, а деревня теперь платить будет. Вали к своим бегом, поднимай, если
успеете, может, спасете кого.
Ленка моргнула. Она начала понимать, что Перемыст полицай только по одежде, а в
душе и на деле, все тот же — свой. Просто скрутила видно судьба, раз кинула на
ту сторону баррикад.
Но вот информация, которую он выдал…
— Давно вышли?
— Час как, точно.
Значит, в отряд она не успевает — туда-обратно, минимум часа три. А гитлеровцы
скоро в деревне будут, к подходу партизан от нее одни головешки останутся.
— В общем так, — схватила его за грудки, не думая. — Валишь отсюда прямиком в
лес. Направление юго-запад. Бегом. Там Бугор-камень найдешь, от него вверх по-прямой.
Найдешь наших, скажешь от Пчелы и, все расскажешь командиру. И учти, Тоша, сдашь
ребят, скажешь хоть одной гниде, где партизаны, я тебя, суку, с того света
достану.
— Не стращай, — процедил. Две гранаты ей сунул из своего арсенала. — Уяснил.
Одна задержать сможешь?
— Людей поднять смогу, вывести хоть кого-то.
— Разбежались.
Лена на корячках вверх по траве к лесу рванула. Перемыст в другую сторону. Мимо
полицаев пробегая, согнулся, скривился:
— Лень, я до ветру! Скрутило, мля! — пролетая, бросил удивленному товарищу,
стоящему в цепи.
— А за тебя кто?
— Да Генка!!
— Ладно, — хохотнул.
Антон в лес влетел, запинаясь о траву и деру, только пятки засверкали. А Лена
теми же темпами в другом направлении бежала.
Влетела в деревню, из пистолета грохнула, призывая к вниманию. Пацаненка
попавшегося схватила за шиворот:
— Немцы жечь вас идут!! Беги по домам, поднимай людей, пусть в лес уходят!!
Тот мигом в избу кинулся, девушка в другую:
— Убирайтесь, немец идет вас жечь!! В лес бегом!
Рявкнула испуганной женщине, что детей кормить собралась и вылетела, по улице
понеслась:
— Уходите!!! В лес!!!
Жахнуть бы очередь из автомата, но пули беречь надо, на тот случай, что придется
задерживать фашистов.
Кто-то заохал, запричитал, ребятня по деревне понеслась. Староста появился, рот
открыл, желая погнать, но Лене не до манер было, не до пустословия.
Схватила, встряхнула старика:
— Немец жечь вас идет! Сгонит в амбар всей деревней и отправит на тот свет!!
Себя не жаль — детей пожалей!! Собирай всех, уводи, мать твою!!
Старик отпрянул, как-то сразу поверив, замахал руками, помчался, прихрамывая по
улице:
— Уходите. Уходите!! Немец прет!!
Ленка огляделась, дух переводя — если у тополей ближе к дороге залечь, можно на
пару минут фашистов остановить.
— Я комсомолец, — подлетел к ней парнишка лет шестнадцати, с ним девушка и еще
паренек. Мальчишка совсем.
— А какого хрена вы здесь?! Комсомольцы?!! Стрелять умеешь?! — пистолет ему
сунула — в сторону забора первого дома с краю махнула. — Занимай оборону! Вы —
по домам, бегом всех в лес тащите. Время на минуты идет, ставка — ваша жизнь!!
Что она городила — сама не понимала. Но главное было людей поднять и вывести, а
те: кто руками махал — да отедь! Кто охал и мешкал, кто стремглав уже бежал с
детьми к лесу, кто скарб собирал, не желая расставаться с дорогими сердцу вещами,
кто скот выгнать пытался, не желая без последней козы оставаться.
Пока девчонка с мальчишкой и староста кого пинками, кого криками из деревни
выпроваживали, Ленка бугорок у края избы приметила и залегла — дорога с этого
места, как на ладони. Хоть немного да задержит сволочей. А тех уже видно было —
пылили из-за леса: мотоциклы, грузовик.
К девушке двое мужчин подошли, деловито карабин и обрез передернули. Пыжи
высыпали, пристраиваясь слева и справа.
— Люди уходят? — вытащила гранаты Антона, запасную обойму к автомату.
— Да. Помочь надо, чтобы успели до леса добежать.
Не вопрос, — приготовилась к бою.
Машина вот уже и мотоциклы.
— Ближе подпускайте…
Немцы остановились, начали выпрыгивать из машины.
Цепью будут окружать, — поняла. Того допустить нельзя и дала очередь по
прыгавшим из кузова.
Бой завязался, чертям было тошно.
Позицию их быстро распознали и дали из всех стволов, только щепки от забора и
тополя полетели. Лена в сторону откатилась, гранату кинула. Мотоцикл, за которым
сидели автоматчики, снесло, а и ее пулей откинуло. Схватила все-таки, —
поморщилась, прижимая к плечу руку. Хрен на нее!!
Дала очередь по поднявшимся немцам. Те цепь все же развернули, первая граната,
что кинули, убила мужчину справа. Паренек в палисаднике заглох — там вовсе все
порезано очередями было — окна выбиты, забор скощен, от сирени — воспоминания.
Но десять минут они форы жителям деревни все-таки дали — только это ее и
радовало.
Обойму перезарядила, дала очередь, пригибая эсэсовцев.
Мужчина слева методично их, одного за одним укладывал, но патронов пшик остался.
Ленка обрез убитого подобрала. Ему кинула, и опять немцев косить, за тополь
спрятавшись, а автомат заглох — кончился боезапас.
Лицо отерла, гранату сжала — ну, что? Отбегалась, Елена Владимировна?
Только размахнулась из-за дерева выглянув, как грохнуло за спиной. Лена не
поняла, что случилось. Видела, как подкинуло двоих от ее гранаты, а словно в
замедленной съемке. Тяжело стало, что-то врезалось под ребра, в спину, грудь, в
голову и, словно воздуха лишило.
Она пару секунд стояла, пытаясь со слабостью совладать, вздохнуть и, отлетела в
сторону, от взрыва еще одной гранаты.
Первое что получил Перемыст — удар кулаком в лицо. Его отбросило не столько от
силы удара, сколько от неожиданности. На Антона прыгнул мужчина и уже занес руку,