Подняла, зашла в блиндаж и оглядела ненавидящим, давящим взглядом каждого. Положила сало на стол:
— Я думала, вы солдаты Красной армии, а вы… свиньи вы. Окопались здесь: тепло, хорошо, кухня под боком. А там, там!! — рукой в сторону немецких окопов показала. — За спинами фашистов ваши же родители, жены и дети выжить пытаются! Там нет полевой кухни! Там им в котелок ничего не падает само — собой! Там дети с голода умирают, потому что фрицы последнее забирают! Знаете, что там у детей на завтрак?!!… Вода. Обычная вода! А у солдат, что пытаются семьи ваши сохранить ценой собственной жизни, с питанием не лучше! Они один сухарь на всех делят! У них мысли не возникает, принесшего с задания забранные у убитого фашиста галеты, шалавой обозвать!! Там делиться привыкли, не судить, как вы!!… Понимать и помогать. Потому что смерть без этого! Смерть!! Даже если живы — вы уже не люди, а как они, там в окопах, звери с человеческими лицами! Фашисты!!…
Гриша пятнами пошел. Остальные тоже вину чувствовали, притихли, взгляды попрятали.
А Лене все равно уже — противно до тошноты.
Как же она с ними в бой пойдет?
— Сволочи вы, а не красноармейцы, — процедила и вышла — сил нет видеть их.
— Дааа, — протянул Замятин.
Васнецов с Чаровым постояли, переглядываясь и за лейтенантом.
— Если ты такая правильная, чего ж только появилась, а уже пристроилась. Постельку майору стелешь? — спросил у нее Григорий.
Лена остановилась, посмотрела на мужчин через плечо так, что те дружно шаг назад сделали, и пошла дальше. Куда угодно — только бы не видеть и не слышать их.
Саня подбородок потер:
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил у друга.
Васнецов помолчал и руки в карманы сунул, нахохлился:
— Ни хрена. Но сволочью, почему-то, себя чувствую.
Николай с Семеновским в штабе сидели, наградные листы, что Владимир Савельич привез вчера, сверяли.
— Щедро нынче на награды.
— Не сорок первый, — степенно кивнул майор. — Тебе, кстати, орден Ленина.
— Ого.
— Угу. И мне. А еще Мятниковой.
Санин головой качнул:
— Это за какие — такие заслуги у нас товарищ медсестра орден Ленина заслужила? Нет, девушка, конечно, боевая, раненых из-под огня вытаскивает. Но орден Ленина? Владимир Семенович?
— Она теперь еще и лейтенант, кстати, — усмехнулся в усы. — Пояснить или сам допрешь?
— Полковник Дягилев?
— Угу.
Сухарь в рот закинул, захрустел.
Николай лишь вздохнул. Вот так — кто-то кровь проливает, кто-то постели кому надо стелет. А ведь женат полковник-то…
Ладно, не Санина это дело. Дальше документы просмотрел, сверил, Михаила позвал.
— Всех командиров ко мне.
— Есть.
Коля документы отложил, закурил. На майора уставился:
— Что еще у нас нового? Как оно в штабе?
— Тихо. В ближайшее время наступления не жди. Все силы к Курску стягиваются. Там, чувствую, заварушка будет. Дягилев про тебя спрашивал, почему сам не явился. Ну, я ему приказ о вашем с Еленой Владимировной браке, и он рукой махнул. Отдыхай, короче. Но лейтенантом разведки она остается, тут смирись, Николай. Нет сейчас лишних командиров, всех к Курску тянут. Так что сидим и молчим, по-человечьи тебя предупреждаю.
— Владимир Савельевич, это не обсуждается.
— Обсуждается Коля, — уставился на мужчину со значением. — Голубой твоей высший чин заинтересовался, а вот к добру или худу — вопрос. Так что мое дело посоветовать, твое внять или нет. Пока она на передовой, боевым командиром, не тронут, а если в штаб переведешь, всех собак навешают. Это я тебе со знанием дела говорю.
Николай затылок потер — ничего себе новости!
— Почему интересуются? Чем?
— Мне не докладывают, — отрезал.
Николай бычок в банке сломал от злости — выходит, придется совет политрука принимать. Единственный выход. Но как только забеременеет — сразу в тыл. Вале сегодня же письмо о Леночке отпишет.
— И еще, через пару дней корреспондент к нам заявится. Приказано принять по высшему разряду.
— Почему к нам, не спрашиваю
— Не спрашивай, — согласился. А куда еще столичного журналиста посылать, если не в относительно тихое расположение?
— Значит генеральная уборка по войскам.
— Ага. Наведение лоска и блеска, чтобы значит, предстали во всей красе.
— То-то думаю, что так щедро с наградами.
— Ну, награды по заслугам.
— Но к приезду корреспондента, — хмыкнул.
— Правильно. Дело это политически важное. Дух бойцов поднимется, засверкают медалями да орденами! Нестыдно перед объективом будет.
— Им по-любому нестыдно будет. А политически, как и стратегически, сейчас важно, чтобы разброд в батальоне не пошел.
В комнату Грызов ввалился, за ним лейтенанты. Николай Лену ждал. Ее с галантной улыбкой Гаргадзе вперед пропустил:
— Товарищ комбат, по вашему приказанию прибыли!
— Садитесь, — рукой махнул и не сдержался, улыбнулся жене, но она голову опустила. Что-то случилось?
— Дело такое, товарищи командиры. Первое: у нас образовалась передышка, поэтому прошу максимально загрузить распорядок дня, чтобы не пошел разброд по батальону. Второе: через несколько дней нас посетят столичные журналисты, будут фотографировать, расспрашивать. Приказываю каждому командиру провести подготовительные занятия с бойцами, чтобы лишнего не болтали и навести порядок в расположении. Чтобы ничего лишнего в землянках, в окопах. Охранение на день приезда усиленное. Обмундирование привести в порядок, чтобы все блестело! Аркадий Иванович, — обратился к зам по тылу. — Обеспечьте необходимым, если что-то понадобится.
— Конечно, товарищ комбат, расстараюсь, будьте спокойны.
— Третье: завтра и послезавтра объявляю банными днями. Обеспечить расписание помывки. Капитан Грызов, займитесь. Назначить дежурных на растопку, заготовку дров. И четвертое, самое приятное. За проявленное в боях мужество, за героизм и отвагу награждены очень многие наши солдаты и командиры. Прошу вручить высокие награды каждому в своих отделениях с максимальной торжественностью.
Командиры загудели на радостях. Подходили по одному, получали стопку листов наградных и коробочки с медалями с орденами.
Лене последней отдал, накрыв своими ладонями ее руки, улыбнулся еле заметно, и отпустил.
— Все все поняли? Вопросы есть?
— У меня, товарищ майор, — поднял руку комсорг батальона, лейтенант Алексей Крашников.
— Слушаю.
— Дело большое, — поднялся. — Да еще корреспонденты. Может нам самодеятельность какую организовать? Концерт устроить! Собственными силами!
Санин переглянулся с Семеновским: вот и дело.
— Хорошая мысль, — кивнул. — Даю добро. Еще вопросы.
— Нет, вопросов, товарищ комбат.
— Тогда свободны. Лейтенант Санина, задержитесь, — бросил Лене.
Семеновский глянул на Грызова и оба пошли за остальными командирами.
Все вышли и Николай обнял девушку, притянув к себе:
— Почему печальная?
— Нормальная, — а взгляд в сторону.
— Хорошо себя чувствуешь?
Лена покраснела, вспомнив прошедшую ночь, взгляд вовсе заметался.
— Леночка? — пропел, в глаза ей заглядывая. А ей и стыдно и приятно, и куда бы скрыться от этого.
— Хорошо, — закивала. Коля губ ее нежно коснулся, поцеловал и чуть не рассмеялся — как же она стесняется!
— Малышка ты еще, — обнял, пальцами в волосах ее зарылся, прижав к себе крепко. Сладко с ней, так сладко что мгновенно все иное из головы вон.
Лена вздохнула — слова Васнецова в ушах стояли. И подумала — сейчас она им медали и ордена вручать будет — а кому — мужественным солдатам или досужим сплетникам?
Мужчина почувствовал неладное, вздох услышал:
— Что-то случилось?
— Ничего.
— Леночка, ты не умеешь обманывать. Что случилось, родная?
Девушка подумала и призналась:
— С отделением общий язык найти не могу, — призналась.
— А конкретнее?
— Понять их не могу. Вроде нормальные ребята, но иногда такое выкидывают, что я теряюсь.
— Например? — нахмурился, ее по голове поглаживая, чтобы успокоилась, расслабилась.
— Да взять хоть сегодня. Я сало им отнесла. У тебя осталось, ну и прихватила. Привычка, понимаешь?
— Нет.
Лена глянула на него, за стол села:
— У ребят все каша и каша.
— А ты их прикормить решила? — сел наискосок от нее всерьез силясь что-то понять. Пока не выходило.
— Привычка, говорю же. У нас заведено было в отряде. Если угощают чем, с собой ребятам принести. Поделится. Голодно там было, понимаешь? В общем, взяла, отнесла. А они… выкинули они его. Взяли и выкинули.
Николай выпрямился: таак!…
— Только выкинули? — спросил спокойно, а внутри все закипать начало. Сообразил уже что к чему.
— Да гадостей наговорили. Но сам факт! Кто же пищей кидается? — уставилась на Николая — он-то хоть понимает? Мужчина внимательно смотрел на нее: мысль что Леночка голодала расстроила его до невозможности. Конечно, удивляться нечему, конечно голод был не только на оккупированных территориях, про Ленинград он вообще не думал — больно. И у них на фронте, особенно в первые полтора года войны порой неделями никакого обеспечения не было, с голодухи так животы подводило, что готовы были кору грызть. Но они солдаты, мужчины, а она… ей за как?
— Что ты так смотришь на меня?
Николай головой качнул, взгляд отвел. Папиросы к себе подвинул, закурил:
— Я спросил: только выкинули? — голос жесткий стал, с ноткой металла.
Лена помолчала и сказала тихо:
— Только.
Николай глянул на нее и понял: ложь.
Остальное само собой сообразилось. Разведка — элита, и бабу командиром. Снести такое не могут — достают, выживают. А Лена еще у комбата ночует — значит, шалава.
— В общем, картина ясна, — протянул зловеще: устроит он им и шалаву, и полет сала.
Внутри все от ярости дрожало.
— Коля, я с тобой как с самым близким поделилась. Не вздумай сказать, кому — нибудь. А то получится, что я на ребят настучала, — нахмурилась.
Николай покивал, но на нее не смотрел и, это девушке не нравилось.
— Я прошу тебя!
— Я понял, — растянул губы в улыбке, успокаивая ее, руку ладонью накрыл.
— Не в них дело, Коленька, во мне. Я что-то не понимаю.
— Ты женщина. Жалко тебе всех. А командиру по статусу жалеть не пристало. Мягким будет — бойцы на шею сядут. Пойми одну вещь, малышка, это не партизанский отряд, это регулярные войска, боевые части. Никаких сантиментов, никакого панибратства с нижестоящими быть не может — нельзя.
— Но ты ведь комбат, а с капитаном Грызовым как с другом, и с ординарцем.
— С ординарцем не как с другом, а как с пацаном, потому что он и есть пацан. Но не дурак и место свое знает. Чуть границы начинает переходить, приходится резко и доходчиво напоминать. Не потому что я злой или жестокий, потому что есть такие слова как дисциплина и субординация. Не будем о них помнить — превратимся в банду, а не войсковое соединение. А Федор действительно мой друг, мы с ним очень давно вместе, одним лаптем грязь хлебали. И что-что, а и про субординацию, и про дисциплину в курсе. В узком кругу своих — мы запросто общаемся, а на людях — официально.
— Сложно, — вздохнула: освоит ли она когда-нибудь подобные тонкости?
— Просто. Нужно всего лишь убрать сантименты.
— Стать жесткой.
— Да, Леночка.
И улыбнулся, видя, как она задумалась — глупыш, какой из тебя командир?
Милая, ласковая девочка, домашняя, нежная, несовместимая с войной в принципе. Если б не она, качалась бы сейчас Леночка в гамаке где-нибудь на даче, читала томик стихов и ела бутерброды с вареньем. И была бы абсолютно гармонична в этой обстановке и чувствовала себя адекватно. Но случилось, что случилось с миллионами таких милых, нежных Леночек — война влезла в душу, сердце, тело, и калечит их.
Но одну он постарается спасти.
Потянул девушку к себе, на колени усадил.
— Коля!
Возмутилась и как тогда, в поезде, когда он слишком пристально на нее смотрел, засмущалась, покраснела.
— Коля, — закивал, не пряча улыбки и смеха теплого, совершенно не обидного в глазах. Он любовался девушкой.
— Пора мне! — слезла, уйти хотела. Не дал. Обхватил, спиной к себе прижав, шею целовать начал. Лена зажмурилась — приятно, и вздохнула:
— Идти надо, Коля. Награды вручать.
— Угу.
— Коля! — отстранилась. Мужчина выпустил нехотя, руки развел:
— Все, иди. Только сначала, пожалуйста, найди Свету.
— Какую?
— Сержант Мятникова, медсестра наша. Найди ее — ей тоже награда пришла и звание повысили. Хорошо?
— Но почему я? Миша твой…
— Не мой, и он занят. Сделай одолжение, Леночка, пожалуйста, — с улыбкой сложил ладони лодочкой перед грудью на манер молящегося монаха. Санина прыснула от смеха и рукой махнула: ну, тебя. Сам еще ребенок, а мне «малыш» говоришь!
— Схожу!
Как дверь схлопала, Николай тут же посерьезнел, лицо жестким стало:
— Миша!! — рявкнул.
Белозерцев тут же на пороге проявился:
— Чего?
— Все отделение разведчиков ко мне. Срочно! Чтобы одна нога здесь, другая там!
— Есть!
И вылетел.
Николай затылок потер: пока Леночка Свету, укатившую к своему любовнику в штаб, ищет, он успеет ее бойцам мозги вправить.
Отделение как раз радовалось прибывшим после госпиталя друзьям, Роману Красносельцеву и Остапу Ильину. Но толком сказать друг другу ничего не успели — лейтенант ввалился:
— Бегом к комбату! Все!
Мужчины притихли, переглянулись и как-то сразу угрозу Санина вспомнили.
— Так, лейтенанта нет, — протянул Суслов.
— Без лейтенанта! — отрезал Михаил.
Солдаты на выход потянулись, приводя себя в порядок:
— Мы что-то пропустили? — полюбопытничал Роман.
— Много, — заверил Хворостин.
— Можно вкратце?
— У нас теперь другой командир. Баба, — начал Абрек.
У мужчин брови на лоб уехали.
— Ночи с комбатом проводит, — добавил Васнецов.
— Утром сало принесла, от души, а эти охламоны взяли да выкинули его, да еще по матушке ее пропесочили, — вставил сержант.
— Похоже, нажаловалась полюбовнику, — завершил краткий экскурс Кузнецов.
— Да, сука, что с нее взять, — сплюнул в сторону Чаров. — Это все Гриша.
— А чего я?
— Так тебе пригрезилось чего-то там про "пожалеть надо" и "голову оторву", если пикните в ее сторону.
— Сейчас вам комбат головы и пооткручивает, — спокойно заметил сержант. — А я говорил, не лезьте.
— Мы рапорт на нее накатаем! — нашелся Суслов.
— Молкни, придурок, — ожег его взглядом Григорий. — Кому накатаешь? Майору?
— Полковнику, — нашелся.
— Между прочим, дело, — сказал Остап. — Докладная на аморальное поведение…
— Вкладывать, да?
— Нуу… Семеновский есть, ему накапать.
— А то у нас политрук слепой и глухой, — скривился Валера.
— Все понял, одно не усек — вам какая разница с кем бабы спят? — спросил Роман.
— Да она командир наш! По ней нас судят! Мужики вон ржут, гогот по окопам стоит, листья с берез летят!
Смолкли, и так молча бочком в хату зашли.
Комбат у окна стоял к ним спиной, курил.
Вытянулись.
— Товарищ майор, разведотделение по вашему приказанию явилось! — браво доложил Замятин.
Николай спокойно докурил, специально оттягивая время, чтобы бойцы занервничали. И вот, развернулся, прошел к столу, встал к ним лицом. Оглядел каждого:
— Как служба?
— Отлично, — ответил сержант.
— Всем довольны? Претензии, вопросы?
Гриша челюстью подвигал и бросил:
— Есть.
— Слушаю.
— Контакта с лейтенантом нет. Можно ли сменить командира?
— Сменить, говоришь? — протянул. Подошел вплотную, в глаза Васнецова уставился тяжело. — Может и меня сменить? Может, и я чем не устраиваю?
— Устраиваете, — буркнул уже сообразив, что тупое предложение сделал. Взгляд в потолок упер, дурака изображая — таким сто процентов скидка.