Учительница настаивала, чтобы большинство фокусов было связано с химией, которую пятиклассникам придется изучать в следующих классах. Но оказалось, что один только Сухопара хочет показать десять фокусов, и все они — карточные.
Зинаида Федоровна, которая терпеть не могла карт, запротестовала:
— Ну, Нина, этого никак нельзя допустить! Не секрет, что у нас есть пионеры, которые играют в «очко». А мы что сделаем? Будем прилюдно демонстрировать карты на пионерском собрании? Ни в коем случае!
— А что же мы скажем Сухопаре? Он аж горит, чтобы завоевать первенство. Видьте, он думает, что его фокусы никто не разгадает.
Зинаида Федоровна засмеялась, засияла, словно на нее упал луч солнечного света.
— Чудесно! Мы ему просто скажем, что карточные фокусы никого не заинтересуют после того, что у нас будет — и «чудесные стаканы», и «Везувий на тарелке»… И это будет святая правда.
К величайшему удивлению Нины, Сухопара без споров согласился не показывать свои карточные фокусы. Он только спросил у Нины:
— А что, в самом деле из «Везувия» будет идти дым?
Вечер понравился всем пионерам. Из глиняного «Везувия на тарелке» не только клубился дым, но и полыхал огонь, и Олю Козуб, которая показывала этот фокус, наградили дружными аплодисментами.
Раскрасневшаяся Оля, движением головы ежеминутно отбрасывая назад две косички, которые почему-то ей мешали, заявила:
— Что — Везувий! Это так себе. А кто сейчас отгадает этот фокус?
Она положила на столе шляпу и поставила кувшин. Потом дала осмотреть присутствующим обычное куриное яйцо. Все подтвердили, что оно настоящее, без какого-либо обмана.
— А вы? — протянула яйцо учительнице.
На верхней губе у Оли блестели капли влаги, и Зинаида Федоровна поняла, как девушка волнуется и переживает за свой фокус.
— Хоть сейчас на сковородку! — громко сказала учительница, но Оля даже не улыбнулась, так как приближался важный момент.
— Я кладу яйцо в кувшин, — сказала Оля, и все увидели — она, в самом деле, положила его туда. Подняв над головой шляпу, показала, что она пустая.
— А сейчас яйцо само перейдет из кувшина в шляпу!
Оля накрыла кувшин платком, сказала «раз, два, три!», и, когда сняла платок, яйца в кувшине уже не было — оно оказалось в шляпе.
Сначала среди присутствующих залегла тишина — в ней было и удивление, и немое восхищение. И вдруг снова, как выстрел, раздались аплодисменты.
— Ой, как дети! Какие они еще дети! — с нежностью шепнула Нина на ухо Зинаиде Федоровне и смущенная — разве сама давно такой была?
Потом Петя Малюжанец показал перевернутый вверх дном стакан, из которого не выливалась вода, тем не менее большинство знали, в чем дело, и прокричали:
— Воздух давит на бумажку! Воздух!
А на сцену уже вышел Юша Кочетков, поставил на стол графин с прозрачной водой и два пустых стакана.
— Не думайте, что это вода, — заявил он. — Скажу вам по секрету, что на самом деле это красное вино!
— Из водопровода! — крикнул Сухопара.
— Ага, вы не верите? Ну, хорошо же! Смотрите!
Юша налил из графина воды в первый стакан, и все увидели, что стакан наполнился красной жидкостью.
Кто-то ахнул, кто-то насмешливо спросил:
— А может, это морс?
— За то, что вы вино называете морсом, — промолвил Юша, — я не дам вам его попробовать и снова превращу в воду!
Он перелил «вино» в другой стакан, и красная жидкость снова стала водой.
От двери неожиданно протиснулась к столу гардеробщица Агафья Кирилловна, бабушка с бородавкой под глазом, от чего казалось, что старенькая все время подмигивает.
— А преврати еще раз, преврати! — попросила Юшу. — В священном писании сказано, что такие чудеса только святые апостолы могли делать. А теперь вот всем видно, какой это был обман.
— Это, Агафья Кирилловна, — химия, — важно объяснил Юша. — Я сейчас раскрою секрет. В одном стакане на дне было немного содового раствора, во втором — несколько капель фенолфталеина.
— Вот видишь, наверное, и чудотворцы подсыпали какого-нибудь нафтанаила, а нам, темным, все — чудо.
Зинаида Федоровна наклонилась и незаметно развернула газетный сверток. В нем лежала свечка. Одна только Нина видела, как учительница помазала фитилек свечки какой-то жидкостью.
— А теперь я хочу показать вам фокус! — сказала Зинаида Федоровна и поставила свечку на стол.
Все затихли.
— Это необыкновенная свечка, — объяснила учительница. — Она очень послушная, делает все, что я ей прикажу. Чтобы ее засветить, никакой спички не надо. Нужно только сказать ей несколько слов. Смотрите!
Учительница нахмурила брови, сделала серьезное лицо и громко произнесла:
— Свечка, свечка, засветись!
Прошло несколько секунд, свечка не выполнила приказ.
— Она не услышала, — улыбнулась Зинаида Федоровна. — Надо ей сказать громче. Ну-ка, Сухопара! Прикажи ей!
Сухопара вышел вперед, выкрикнул:
— Свечка, свечка, засветись!
Напряженная тишина. Десятки детских глаз уставились на свечку. Но она не обнаружила никакого намерения вспыхнуть. Сухопара глянул на учительницу:
— Не горит! Да вы шутите! Разве может такое случиться, чтобы…
Он не досказал. Свечка вдруг загорелась ярким огоньком.
Весь класс ахнул, загремел аплодисментами, смехом, восклицаниями. Послышались десятки вопросов:
— Почему она засветилась?
— Зинаида Федоровна, как это произошло?
— Зинаида Федоровна, скажите!
Учительница тоже смеялась, шутила:
— Я же говорила, что это послушная свечка! Не такая, как кое-кто из вас.
— Зинаида Федоровна, ну скажите! Скажите!
Пришлось здесь же рассказать, что существуют такие химические смеси, которые имеют свойство самовозгораться.
Нина рассказала коротко о чудесной науке химии, с помощью которой можно изготовить из дерева бумагу, шелк и даже калоши, объяснила некоторые другие фокусы, и на этом сбор закончился.
Олю Козуб окружили пионеры, каждый старался догадаться, как яйцо перешло из кувшина в шляпу, просили рассказать о секрете фокуса. Только Сухопара притворялся, что это его совсем не интересует.
24
Иногда у Лиды Шепель возникал дикий протест и негодование.
«Которое им дело до меня? Кто им дал право ковыряться в моей душе, выворачивать ее перед всеми? Почему им хочется — и Жуковой, и Виктору, и всем другим — подстричь меня под свой гребешок, чтобы я ходила вместе с ними по одной протоптанной тропе? Вы не любите меня? Не любите! Не надо. Я тоже вас не люблю!»
Она падала лицом в подушку, рыдала долго и надрывно, вздрагивая всем своим длинным тонким телом. И рыжая остроухая Розка отвечала ей из-под кровати: «ррр… гра-гра-гра…»
Когда в такое время мать была дома, она подходила к дочери и утешала;
— Лидочка, береги слезки… Если бог их создал, значит, они для чего-то нужны в организме. Не плачь. С волками жить — по-волчьи выть. Теперь все поступают в комсомол, такое движение среди молодежи. А если когда и поругают на собрании, терпи, Лидочка.
Лида лежала так некоторое время, потом искала очки. Они были под кроватью, и она приходила в ужас, что так легко могла разбить их. Из зеркальца на Лиду смотрело некрасивое, заплаканное лицо с красными веками, и ей уже было стыдно за свою истерику, за все, что она только что думала.
Никакой протоптанной тропы нет, ее одноклассники-комсомольцы требуют, чтобы она, член комсомола, шла с ними в одной шеренге и вместе со всеми торила дорогу к новому. И если так остро требуют этого от нее и осуждают ее поведение, ее характер, то, наверно, она сбилась на окольный путь, и черты ее собственного характера такие, что комсомольская общественность не узнает в ней члена своего коллектива.
На миг представилось, что ее исключили из комсомола, и это было так страшно, что Лида скорей начала думать о другом. Думала она про свои три комсомольских года. В комсомол вступила в седьмом классе, и какая это была радость для нее, пятнадцатилетней девочки! Тем не менее первые комсомольские поручения немного разочаровали Лиду. Она исправно собирала членские взносы, состояла в переписке с комсомольцами подшефного колхоза, но все это было неинтересным для нее, быстро надоедало, а других поручений ей не давали.
Лида поговорила с комсоргом и в конце концов получила задание в спешном порядке подготовить доклад о международном положении.
— Смотри же, — сказал комсорг, — тебя будет слушать вся комсомольская организация.
Девушка просидела над докладом две ночи. Во вторую ночь поднявшийся на рассвете отец ужаснулся:
— Ты что делаешь? Знаешь, на сколько ты за ночь электричества выжгла? Неужели так много уроков?
А когда узнал, что дочь сидит не над уроками, еще больше рассердился:
— Конечно, нашли дурочку! Ты ночами будешь сидеть над докладом, а они прослушают, пойдут, еще и скажут, что плохо прочитала! И какую ты пользу, спрашиваю, будешь иметь? Поможет ли тебе этот доклад купить ботинки? На меня не надейся, я больной и старый. Думай сама о себе!
Лида запустила уроки и схватила две двойки, но доклад приготовила. К тому времени пришел из лекторского бюро докладчик и прочитал лекцию о международном положении для всей школы.
— Теперь твой доклад не нужен, — сказал Лиде комсорг. — Дам тебе какое-то другое поручение.
Но вместо поручения получила Лида на комсомольском собрании хорошую взбучку за двойки.
Так она потеряла вкус к комсомольской работе. Она не думала о том, что виноваты в этом стечение обстоятельств и бездарный комсорг. Перед нею стоял только факт. Лида и сейчас четко помнит, как она пришла домой и как отец спросил:
— Ну, поблагодарили тебя за доклад?
Она была в девятом классе, когда отец умер. Зарабатывала теперь одна мать. Лида видела перед собой единственную цель: скорее окончить школу, институт и получить диплом инженера.
Учеба давалось ей тяжело, все время она тратила на приготовление уроков и незаметно для себя исключила из круга интересов все, что хоть немного отвлекало внимание от школьных задач и учебников.
Этот круг все сужался и сужался, за ним стояла молодость, музыка, радость познания жизни — все то, что проходило теперь мимо Лидиного внимания. И все больше и больше привыкала Лида к такому состоянию, и ей казалось, что так даже намного спокойнее — не надо никуда спешить, волноваться, чего-то желать, спорить…
В стенгазете начали появляться на нее карикатуры, ее прозвали «воблой», и нельзя сказать, что это было приятно Лиде. Но по-настоящему заставило задуматься над собой то, что говорили о ней товарищи на комсомольском собрании. Никогда еще не разговаривали с Лидой так откровенно, так резко и страстно.
Девушка не раз вспоминала, как она возвращалась домой, как ее догнал Юрий Юрьевич и, прощаясь, пожал руку, ей — ученице, которую никто в классе не любил, которую только что так «пробирали». Она поняла: в руке, которую протянул ей тогда учитель, была родительская теплая поддержка и приязнь, и это рука не самого только Юрия Юрьевича, а и всех ее, Лидиных, одноклассников.
И неправда, будто ее никто не любит! Ведь каждое слово товарищей было заботой про ее будущую судьбу.
В скором времени Юрий Юрьевич поручил Лиде сделать на классном собрании политинформацию. Такие собрания происходили в десятом классе каждую субботу, и уже стало традицией, чтобы на них кто-то из учеников делал короткий обзор политических событий за неделю.
— Только я хочу вас предупредить, Шепель, — сказал учитель, — что в последнее время наши субботние политинформации начинают приобретать казенный характер. Правда же? Ученики ограничиваются коротким перечнем политических новостей, и все. Новости эти, как правило, всему классу давно известны. Надо сделать это как-то по-новому, интереснее, с самостоятельными выводами. Вы поняли меня? Одним словом, подумайте над этим, посоветуйтесь с товарищами.
Ученица не знала, что вопрос о политинформации в классе серьезно беспокоил не только Юрия Юрьевича, но и других педагогов. Он стоял недавно даже на партбюро школы.
Лида с благодарностью подумала, что классный руководитель снова протягивает ей руку помощи, чтобы облегчить возвращение в тесный, дружный круг своих товарищей. Возвращение? Да, она, сама того не замечая, вышла из классного коллектива. Она, ученица, не жила жизнью класса…
То, что Юрий Юрьевич сказал о политинформации, в последнее время беспокоило и многих десятиклассников. И когда Лида попросила остаться после уроков и поговорить об этом важном деле, остался почти весь класс. Неожиданно для себя она оказалась в роли председательствующей.
Совещание было коротким, но жарким. Пришел и Юрий Юрьевич. Он сел сбоку, молча слушал, как разгораются страсти. Лишь тогда, когда Мечик сказал, что политинформация вообще не нужна, так как существуют газеты, учитель заметил:
— Так можно сказать, что и газеты не нужны, так как существует радио.
Жукова не проронила до сих пор ни слова. Юрий Юрьевич посматривал на нее, ожидая, что она скажет. Юля сосредоточенно смотрела перед собой и, казалось, не слушала товарищей. Но когда уже высказалось большинство, она встала. Вдруг все затихли. Ученики привыкли, что Жукова не бросает слов на ветер и что ее выступления всегда продуманы и конкретны.
— Ни у кого не возникает сомнения, — начала она, — что политинформация нужна. Один только Мечик (она повела в его сторону бровью) думает иначе. Уже не думаешь так? Хорошо. Но зачем информировать обязательно обо всех политических событиях? Разве нельзя взять какой-то один вопрос, важнейший, и всесторонне его осветить, да еще с собственными комментариями?
По классу прокатился одобрительный говорок.
Высказал в конце свою мысль и Юрий Юрьевич.
— Предложение Жуковой интересное, — сказал он, — мы его принимаем. Здесь возражений нет. Но у меня есть еще такой замысел. Почему бы не ввести на классном собрании очень полезный для нас обзор газет? Я имею в виду также газеты профессиональные — учительскую, литературную, газету медицинских работников или работников искусства. На первом месте — «Правда». Это — международные события, партийная жизнь, главные вести с просторов СССР. Затем — «Комсомольская правда», про комсомольскую, юношескую жизнь. А из других газет — ну что же? Информацию о новом художественном произведении или о выдающемся литературном событии, о чем-то интересном в педагогическом мире, о развитии и успехах медицинской науки, техники.
— Про новые выдающиеся кинофильмы и о спорте! — прибавила Софа Базилевская. — Этот обзор я беру на себя. Разрешаете? Я — несколько слов в дополнение к предложению Юрия Юрьевича: по каждой газете пусть информирует отдельный ученик.
— Тем лучше, — заметила Марийка Полищук, — больше активности!
Юрий Юрьевич понимал, что такой обзор газет может дать ученикам и общее развитие, и поможет в выборе собственной специальности. Учителя сегодня больше всего радовало то, как ведет себя Лида Шепель. Глазом опытного педагога он видел, что девушка немного смущается в роли председателя собрания, и вместе с тем это доставляет ей удовольствие. И уже совсем приятно было заметить, что Лида и сама радовалась пылким выступлениям одноклассников, что вопрос о политинформации волнует и ее, волнует по-настоящему, вместе со всеми товарищами.
— Лиде Шепель, — сказал Юрий Юрьевич, — поручаю быть организатором наших газетных обзоров. Шепель распределяет, кому делать обзор и по какой газете и вообще отвечает за это дело.
К следующему классному собранию Лида Шепель начала готовиться сразу же после этого совещания. Девушку мучило, что она не может решить, какую газету взять для обзора ей самой. Наверно, она остановилась бы на «Правде», но Юля Жукова еще на совещании попросила информацию по «Правде» оставить за нею.
Вечером Лида пошла в городскую библиотеку, выбрала уютный уголок в зале и погрузилась в чтение. С новым, сложным чувством знакомилась с газетами, которые раньше знала лишь по названиям. Она читала до сих пор (да и то не всегда) пионерские и комсомольские газеты, иногда «Правду». А сегодня впервые в жизни взяла в руки «Литературную газету», «Труд», «Советское образование». Ее удивляло, как могло случиться, что раньше она не заглядывала в эти газеты. Было и интересно, и радостно, будто открывала для себя новый мир и вместе с тем искоса посматривала на соседей — не читают ли они ее тайные мысли?