— Что тут происходит? — гневно выкрикнул с порога Квинтилл, входя в комнату. — Меня отрывают от занятий, зачем-то зовут сюда!
Затем он увидел лежащее на полу тело. Катон набросил на него плащ, но часть ткани сдвинулась, обнажая оскаленные зубы.
— Кто этот весельчак?
— Весельчак, командир? — Катон посмотрел на трибуна. — Вообще-то, это местный боец. Мой знаменосец, Бедриак.
— Он никак мертв?
— Точно подмечено, командир, — усмехнулся Макрон. — Рад видеть, что армия по-прежнему привлекает в свои ряды самых наблюдательных и сообразительных римлян.
Квинтилл проигнорировал эти слова и обернулся к Катону:
— Как он умер?
— Колотая рана, командир.
— Несчастный случай?
— Нет.
— Да, вижу. — Квинтилл задумчиво кивнул, прикидывая, что могло тут случиться. — Сработал кто-то из местных задир, не иначе. Дай этим кельтам волю, и они сами друг друга перебьют. Избавят нас от лишней работы. Преступник схвачен?
— Никак нет, командир, — ответил Макрон.
— Почему? — Макрон бросил взгляд на Катона, однако Квинтилл не нуждался в ответе. Он тут же продолжил: — Если вы не поймали убийцу, то зачем посылали за мной? Зачем отвлекли меня от важных дел? Я ведь за вас работать не стану. Надеюсь, хоть это вам ясно?
— Мы пока не можем с определенностью сказать, кто убил Бедриака, — произнес Катон извиняющимся тоном. — Но дело не в том, командир, тут все сложнее.
— Сложнее? — усмехнулся Квинтилл. — Да что же может быть сложного в стычке местных головорезов?
— Это не простая стычка, командир. Во всяком случае, не похоже на то. Тинкоммий нашел умирающего в коридоре.
— Тинкоммий? — Трибун нахмурился, припоминая, потом его лицо прояснилось: — А, один из тех паяцев, которые вечно отираются возле царя? Его-то как сюда занесло?
— Он служит в одной из наших когорт, командир, — пояснил Макрон. — Как и многие из местной знати.
— Они оказывают нам честь, командир, — торопливо добавил Катон. — Из них получаются настоящие воины.
— Да-да, конечно… — Квинтилл повернулся к Катону: — Так при чем тут Тинкоммий?
— Как я уже сказал, командир, он нашел Бедриака, а тот шел ко мне.
— Кто шел к тебе, Тинкоммий или Бедриак?
— Бедриак! — рявкнул Макрон.
Катон бросил на него предостерегающий взгляд.
— Именно так, командир. Бедриак шел ко мне. Хотел рассказать о подслушанном разговоре. Очень важном, касавшемся заговора против царя Верики.
— Заговора? — рассмеялся Квинтилл. — Где ты такого нахватался, центурион? На дешевых представлениях в театре Помпея?
— Никогда не был в театре Помпея, командир, поэтому не берусь о нем судить, — отозвался Катон, борясь с нахлынувшим негодованием.
— Ты не многое потерял. Но звучит это как в дурной драме. Может, кто-нибудь просто пытается нас разыграть?
— Разыграть! — Макрон указал пальцем на труп. — Тут лежит мертвец, командир. Ничего себе шуточки!
— Центурион, если бы ты только знал, что порой позволяют себе молодые римские лоботрясы… Впрочем, возможно, здесь за всем этим стоит нечто большее. Продолжай, Катон. Что там с заговором?
— Ничего, командир. Это все, что мы успели услышать от Бедриака перед тем, как он умер.
— И ему не удалось сообщить вам, кто на него напал?
— Нет, командир, — признал Катон.
— Так, продолжай. Пока все смехотворно. Нет ли чего еще?
— Кое-что, командир. К Тинкоммию, прежде чем он отправился звать нас, присоединился еще один человек.
— И кто этот человек? Позволь мне догадаться… еще кто-нибудь из ближнего круга Верики, да?
— Да, командир. Так уж вышло, но это как раз тот человек, у кого гораздо меньше причин любить Рим, чем у его товарищей по оружию.
— Надо же, как все складно!
— И мне трудно поверить, — пожал плечами Катон, — что он просто прогуливался по штабным коридорам, когда Тинкоммий нашел Бедриака умирающим прямо около моей комнаты. Не раньше, не позже, а в тот самый момент, когда Бедриак собирался сообщить мне что-то жизненно важное. Слишком странное совпадение, не правда ли, командир?
— Возможно-возможно. Однако исключать, что Артакс оказался там совершенно случайно, тоже нельзя. Есть у тебя еще доказательства его причастности к этому делу?
На лице Катона появилось озадаченное выражение, но прежде, чем он успел что-то ответить, в разговор встрял Макрон:
— Этот Артакс вообще сомнительный малый. Заносчивый тип, косо посматривавший на нас с самого нашего появления в гарнизоне.
— Но при этом продолжающий служить в ваших когортах, — заметил Квинтилл.
— Ну да… Но это лучший способ следить за нами.
— Нет, — покачал головой трибун. — Сомневаюсь, чтобы он состоял в каком-либо заговоре. Заговорщики стараются не высовываться, чтобы не оказаться под подозрением.
— Знаешь это по своему опыту, командир?
— Прислушиваюсь к голосу здравого смысла, центурион…
Некоторые люди просто не могут не цапаться, решил Катон, глядя на двоих римлян, сердито евших друг друга глазами. Но это ничего не меняло. Артакс сидел под надежным запором в дальнем закутке командного корпуса и, по глубокому убеждению юноши, знал что-то если уж не о заговоре, упомянутом Бедриаком, то хотя бы о нападении на охотника. Его нужно допросить, и как можно скорее.
— Командир, нам следует допросить Артакса. Он что-то скрывает от нас. Я в этом уверен.
— Ты в этом уверен? — саркастически переспросил трибун. — А на каком основании? Нутром, что ли, чуешь? Или задницей?
На это, чтобы не выказать себя дурнем, Катону сказать было нечего. Ведь и вправду, серьезных улик против Артакса у него не имелось, а все подозрения в причастности того к преступлению основывались на наблюдениях последних дней, странностях в поведении, диковинных совпадениях, но больше всего… чего уж греха таить, Катон и впрямь «чуял это нутром».
— Ага, значит, я прав? — На лице трибуна появилась легкая торжествующая улыбка. — Так, центурион?
Катон кивнул.
— Так вот, этот Артакс, насколько он близок к царю?
— Очень близок. Кровный родственник, и состоял в ближней свите, пока не вступил в когорту.
— Понятно. Похоже, из него может выйти просто образцовый союзник, и он занимает достаточно высокое положение, чтобы иметь право на уважительное обращение. Так?
— О да, командир.
— В таком случае предлагаю освободить его, и чем скорее, тем лучше, пока он не пересмотрел свое отношение к Риму. Учитывая деликатность ситуации, я не думаю, что мы вправе без крайней необходимости бросаться такими людьми.
— Командир, полезней сначала хотя бы переговорить с ним…
— Нет! Хватит, и без того вы уже натворили тут дел! Я приказываю освободить его, причем сейчас же, немедленно! Смотрите у меня, я проверю.
Квинтилл направился к выходу, но задержался в дверном проеме, который почти заполнил собой, обернулся к центурионам и с нажимом изрек:
— Если до меня вдруг дойдет, что вы попытались тянуть с выполнением полученного приказа, оба будете разжалованы в рядовые. Понятно?
— Так точно, командир.
— Я хочу чтобы завтра, когда мы отправимся на охоту, этот Артакс сопровождал царя. И если на нем окажется хоть царапина, я использую ваши яйца вместо пресс-папье.
Когда шаги в коридоре затихли, Макрон хватил себя кулаком по ладони.
— Выродок! Ну прямо сущий выродок! Ишь, заявился, учит нас, что да как. Кем он себя, на хрен, мнит? Юлием Цезарем, не иначе. Слышишь, Катон? Я говорю, кем он мнит себя? Эй, да что с тобой, парень? Очнись!
— Прости. Я задумался.
Макрон закатил глаза.
— Он задумался, а? Трибун приказывает освободить того, кого мы подозреваем, лишает нас единственного шанса хоть что-то понять во всей этой истории, а он, видишь ли, грезит! Ну-ка по-быстрому соберись. Тут действовать надо, а не думать.
Катон кивнул, но вид у него был отсутствующий.
— Ты не находишь это несколько странным?
— Странным? Как раз странным — нет. Ничего странного, типичное поведение для трибуна, вечно сующего во все нос.
— Да нет, я не о том.
Катон нахмурился.
— Тогда о чем?
— Да о том, что трибун знал о причастности к этому делу Артакса еще до того, как мы назвали ему его имя…
ГЛАВА 22
Лишь несколько сот жителей Каллевы выбрались за ворота, чтобы проводить царя на охоту, да и те пребывали отнюдь не в праздничном настроении, обычно сопутствовавшем подобным событиям. Горожане выстроились по обе стороны от дороги, многие с детьми на руках, и Катону с Макроном не мог не бросаться в глаза их изможденный, изголодавшийся вид. Впрочем, в самой изможденности не было ничего из ряда вон выходящего: даже в Риме, с его изобильным продуктовым снабжением и раздачей плебеям бесплатного хлеба, можно встретить на улицах толпы бродяг и нищих с признаками постоянного недоедания.
По настоянию трибуна Квинтилла оба центуриона ехали чуть впереди царских рабов и вереницы повозок, на которых везли дорожный припас и все необходимое для охоты. Перед ними на конских спинах покачивались представители мелкой племенной знати в свободных цветастых туниках и длинных штанах. Несмотря на утренний час, некоторые из них уже прикладывались к рогам для питья, громко переговаривались и смеялись, не обращая внимания на голодные глаза и впалые щеки угрюмо наблюдавших за ними людей. Во главе охотничьего отряда ехал сам Верика с родичами и свитой в окружении телохранителей, готовых мгновенно отреагировать на любую угрозу. Они бдительно озирали толпу на обочинах, не убирая рук с рукоятей мечей. Но приближаться к царю никто не дерзал, а кое-кто даже его и приветствовал, хотя такие возгласы звучали недружно и слабо. Люди молча смотрели на двигавшихся мимо разряженных всадников и встрепенулись только тогда, когда с ними поравнялись повозки, нагруженные окороками, закупоренными кувшинами и корзинами, полными хлеба и фруктов.
Приглушенный жалобный ропот постепенно перерос в общий стон, а потом в него стали вплетаться и гневные выкрики. Катон обернулся и увидел мужчину, поднявшего высоко над собой грязного, тощего, как скелет, ребенка с выпученными глазами. Мужчина что-то кричал, но захлебывался от возбуждения, и Катон не мог разобрать ни слова. Правда, в этом не было и нужды. Тусклый, летаргически неподвижный взгляд малыша и страшная мука в голосе его отца говорили за себя сами. Крики ярости звучали все громче, и толпа медленно качнулась к подводам.
Слуги, правившие повозками, вскочили на ноги, крича и размахивая руками, чтобы отогнать горожан. Но их усилия пропадали даром: голодный народ рвался к грузу. Кто-то уже уцепился за бортик головной фуры, но возница пустил в ход кнут: раздался резкий свист и громкий вопль. Катон увидел, как человек схватился за рассеченное ударом лицо: между его пальцами проступила кровь. Толпа на мгновение замерла, потом все словно бы разом вздохнули и с негодующим воем сомкнулись вокруг повозок и яростно отбивавшихся кнутами возниц.
— Бей их! — услышал Катон возглас Квинтилла.
Трибун скакал от головы колонны назад с обнаженным мечом. За ним, сметая с обочин зазевавшийся люд, неслись царские телохранители.
— Макрон! — закричал Катон. — Помоги мне!
Молодой центурион развернул коня и поскакал к ближайшей повозке, крича по-кельтски:
— Назад, дурачье! Назад!
Затем он увидел Макрона, тот с другой стороны обоза, следуя примеру товарища, разгонял гневно голосивший народ. Толпа шарахнулась от пары всадников, и этой заминки хватило, чтобы к ним с мечами наголо подоспели царские стражи, возглавляемые возбужденным трибуном. Орущие люди отхлынули от повозок, убираясь подальше от конских копыт и сверкающих клинков личных воинов Верики.
— Бей их! — орал Квинтилл, тыча мечом в сторону горожан.
— Ни с места! — выкрикнул Катон по-кельтски и, боясь, что телохранители ослушаются его, повторил: — Ни с места, я сказал! Все в порядке! Обозу ничто уже не угрожает.
Телохранители осадили коней и опустили мечи. Квинтилл воззрился на всадников с недоумением, которое тут же сменилось яростью.
— Эй, что случилось? А ну, вперед! Бейте их! Бейте!
Всадники смотрели на него без всякого выражения, с непонимающим видом, и трибун обернулся к Катону:
— Ты владеешь их варварской тарабарщиной. Скажи, чтобы они разогнали толпу. Да побыстрее, пока не поздно.
— Не поздно для чего, командир?
— Что?
Глаза Квинтилла вспыхнули бешенством.
— А ну, переводи! Чего ты ждешь, центурион?
На глазах у Катона толпа таяла, многие горожане бежали к воротам.
— В этом нет надобности, командир.
— Не сметь спорить со мной! Переводи! — сорвался на крик Квинтилл. — Я приказываю!
— Есть, командир! Сейчас, командир! — отсалютовал Катон и повернулся к царским телохранителям. — Вот только вспомню, как это говорится.
От лица трибуна отлила кровь, губы сжались в тонкую линию. Макрону пришлось отвернуться, чтобы не расхохотаться, и он сделал вид, будто поправляет ремни. А потом услышал, как Катон щелкнул пальцами.
— Ну конечно! Я вспомнил! Эй, ну куда же вы?
Трибун Квинтилл смерил Катона долгим взглядом, и Макрон забеспокоился, не заступил ли его юный друг за черту, но опустившие оружие телохранители Верики рысцой поскакали обратно и уже удалялись, а Квинтилл резко вбил меч в ножны и медленно кивнул Катону:
— Очень хорошо, центурион. Пусть будет так. На сей раз что вышло, то вышло, но предупреждаю: еще один случай непочтительности или неповиновения с твоей стороны, и я позабочусь о том, чтобы твоей военной карьере пришел конец. В лучшем случае ты будешь разжалован в рядовые, чтобы до конца службы перелопачивать дерьмо в нужниках.
— Перелопачивать дерьмо? Буду рад, командир. Если ты так считаешь.
Трибун Квинтилл сердито стиснул зубы, резко развернул коня, ударил его каблуками в бока и галопом умчался к царю и его свите. Оба центуриона проводили его взглядами. Макрон почесал щетину на подбородке и медленно покачал головой:
— Знаешь, Катон, я бы на твоем месте не стал так уж вот заедаться с трибунами. Они, видишь ли, частенько выходят в легаты, а вдруг ты попадешь в легион, которым будет командовать этот хлюст? Что тогда?
— Тогда и посмотрим, что гадать раньше времени? — пожал плечами Катон. — Но если уродам вроде него будут доверять командование легионами, то не проще ли сразу взять да и отдать империю варварам?
— Не принимай это так близко к сердцу, — рассмеялся Макрон. — Он просто видит в тебе человека, способного перехватить у него толику славы, которая, он мнит, причитается лишь ему. Ничего личного.
— Да ну? — проворчал Катон. — А по-моему, тут много личного. Напрямую касающегося меня.
— Чушь собачья! — Макрон протянул руку и хлопнул Катона по плечу. — Наплюй на это. Все равно тебе до него не добраться. Нечего и пробовать его в чем-либо обвинить: охота, так поищи кого-нибудь, кто тебе по плечу. А лучше — забудь и выброси все это из головы.
Царский охотничий отряд оставил Каллеву с ее переполошившимся населением позади. Скоро столица атребатов скрылась за поворотом дороги, а колонна из всадников, повозок и пеших слуг продолжила свое неспешное продвижение по зеленой холмистой местности мимо раскинувшихся вокруг сельских угодий, перемежавшихся рощицами и купами стройных деревьев. Несмотря на страх перед Каратаком и дуротригами, то и дело вторгавшимися во владения атребатов, не все усадьбы были заброшены. То здесь, то там попадались поля ячменя и пшеницы: тяжелые золотые колосья волновались под дуновением легкого ветерка, гнавшего по лазурному небу клочья постоянно меняющих очертания белых облаков.
По мере удаления от тесноты городских улиц настроение Катона постепенно улучшалось. Трибун Квинтилл затерялся среди всадников, окружавших царя, и молодой центурион скоро вовсе забыл о нем, любуясь открывавшимся его взору привольем. Конечно, пейзаж тут был не таким броским, а земля не такой возделанной и ухоженной, как в окрестностях Рима, но зато от нее так и веяло ничем еще не испорченной первозданностью, и свежие, чистые, природные ароматы радовали обоняние.