— Рури! — заорал Харкер.
Долгую минуту он стоял, задыхаясь и кашляя в густом дыму, чувствуя, как наступающий жар опаляет его кожу. Затем, когда Харкер почти отчаялся, над ним показалось залитое потом лицо Маклерена и вниз зазмеилась веревка. Языки пламени злобно лизали спину Харкера, пока он по-обезьяньи карабкался на стену.
Они отошли повыше и двинулись по скалистому грунту, время от времени срезая преграждающие путь кустарники и вьюны.
Маклерен, не привыкший к виду оживших растений, вздрогнул.
— Это просто немыслимо, — сказал он. — Как они это делают?
— Насколько я понял, они кровные родственники растениям. Давай отдохнем здесь минутку.
Маклерен благодарно взглянул на него и улегся на камни. Сквозь тугую повязку там, где Харкер обрезал рану Маклерену, сочилась кровь. Харкер повернулся к долине.
Цветочный народ растянулся длинным полумесяцем. Их яркие многоцветные головы ясно виднелись на фоне зеленой равнины.
Харкер догадался, что они сторожат проход.
Он понял: сейчас они знают все, что происходит в его мозгу, так же, как знала это Бутон. Новая форма коллективизма — один мозг для всех и все для одного. Даже если бы Маклерен был здоров, никаких шансов на спасение у людей не оставалось.
Там не проскочит и мышь.
«Интересно, — подумал Харкер, — скоро ли придет следующее облако?»
— Что будем делать, Мэтт? Есть ли какой-нибудь способ уйти отсюда?
Маклерен думал не о себе. Он смотрел на долину, как Люцифер, жаждущий Рая, и думал о Вики. Даже не о самой Вики, а о Вики как о символе тридцати восьми сотен венерианских скитальцев.
— Не знаю, — пожал плечами Харкер. — Проход недоступен, пещеры тоже. Эй! Помнишь, как мы отгоняли тех чудищ на реке и как ты чуть не упал, швыряя камни? Там был разлом прямо над краем озера, трещина от землетрясения. Если мы доберемся до нее сверху и как следует встряхнем…
Прошла минута, прежде чем до Маклерена дошло. Он широко раскрыл глаза.
— Оползень запрудит озеро…
— Вода поднимется достаточно высоко. Пловцы выскочат…
Горящими глазами Харкер смотрел на головы-цветы, пестрящие внизу.
— Но если долину затопит, Мэтт, и Пловцы вылезут наружу, что останется здесь для нашего народа?
— Думаю, оползень будет не столь уж велик. С обеих сторон разлома — крепкий камень.
Харкер внимательно осмотрел дно долины.
— Видишь эти склоны? Даже если оползень и не уйдет сам собой, небольшой подкоп высушит дно ниже прохода. Нам останется только сделать новый берег.
— Может, и так. — Маклерен кивнул. — Но ведь Пловцы останутся. Я не думаю, что они намного добрее тех крошек.
По его тону можно было предположить, что он более склонен сражаться с народом Бутона.
Рот Харкера медленно скривился в усмешке.
— Пловцы — водяные создания, Рури. Они амфибии, живут под землей, в полной темноте, и один Бог знает, как давно они там поселились. Ты знаешь, что случается с червями, когда их вытаскивают на свет? Ты знаешь, что бывает с грибами, растущими в темноте?
Он почти благоговейно провел пальцами по своей коже.
— Ты ничего не заметил на себе, Рури? Впрочем, ты был слишком занят.
Маклерен изумился. Он тер свою кожу, морщился и снова тер, ощупывая белые полосы, которые тут же исчезали.
— Загар, — сказал он удивленно. — О Боже! Солнечный загар, даже ожог!
Харкер встал.
— Давай пойдем и посмотрим.
Головы-цветы внизу задвигались.
— Им не нравится эта мысль, Рури. Видимо, наша идея вполне осуществима и они это знают.
Маклерен встал, опираясь на копье, как на трость.
— Мэтт, они не дадут нам уйти.
Харкер нахмурился.
— Бутон говорила, что есть и другие способы уничтожения… Но не оставаться же нам здесь?
Они снова полезли вверх, очень медленно, щадя раны Маклерена. Харкер пытался угадать — далеко ли от них подземная пещера? Река была хорошим проводником, а скалы почти не имели растительности.
Харкер внимательно следил за цветочным народом, но ничего угрожающего из долины не появлялось.
Скалы резко изменились. Древние землетрясения оставили на них свои следы: извилистые трещины, огромные гранитные плиты, грозно нависшие над пропастью и готовые упасть в темноту.
Харкер остановился.
— Вот оно. Послушай, Рури. Я хочу отослать тебя отсюда: здесь слишком опасно.
— Мэтт, я…
— Заткнись. Один из нас должен остаться в живых и вернуться на корабль. Большой спешки нет, дня через три-четыре ты будешь способен к путешествию. Ты…
— А почему я? Ты лучше всех ходишь по горам..
— Ты женат, — коротко ответил Харкер. — Чтобы скинуть вниз эту пару больших плит, хватит и одного человека. Они практически уже готовы упасть под собственным весом. Может быть, я выберусь благополучно. Но ведь глупо рисковать обоим, не так ли?
— Угу. Но, Мэтт…
— Послушай, мальчик, я знаю, что делаю.
Голос Харкера стал необычно мягким.
— Передашь мой привет Вики и…
Он вдруг вскрикнул от резкой боли.
Недоверчиво опустив глаза, Харкер увидел, что его тело покрыто маленькими огоньками, слабыми, мерцавшими, исчезавшими, но оставлявшими глубокие ожоги. Огоньки плясали и на Маклерене. Они уставились друг на друга.
Ужас беспомощности охватил Харкера.
Опять телекинез. Люди-цветы повернули против них его же собственное оружие.
Они видели огонь и его действие, воссоздали этот процесс в мозгу, сосредоточились сообща и выпустили мысленную силу всей колонии на двоих людей. Он давно понял, почему они ухватили мысль о солнечном ожоге и применили его буквально.
Огонь, самовозгорание. Это очень просто, надо только знать, как… Тут было что-то от Неопалимой Купины…
Атака возобновилась с новой силой. О Боже, как больно! Маклерен закричал. Его набедренная повязка и бинты начали тлеть.
«Господи, что же делать, скажи мне скорее, что делать? — лихорадочно думал Харкер. — Цветочный народ фокусируется на нас через наш мозг, через наш сознательный разум. Возможно, что до подсознания они доберутся не так легко. Значит… значит, надо, чтобы Рури лишился сознания, упал в обморок…»
Опять пламя, ожог, страшная боль.
«Сейчас они прочтут мою мысль и задержат меня…»
Без предупреждения Харкер сильно ударил Маклерена в челюсть и оттащил его к прочным камням. Он сделал все это с поразительной силой и скоростью. Самому ему спасаться некогда, да скоро и вообще не понадобится.
Не сводя глаз с Маклерена, он отошел футов на сто. Третья атака была очень болезненной, настолько болезненной, что Харкер чуть не упал. Но Рури Маклерен не был задет ею.
Харкер улыбнулся, последний раз взглянул на бесчувственное тело товарища и бросился к искореженным гранитным плитам на утесах. Движение его было рассчитано так точно, что тело неслось вперед автоматически, не останавливаясь даже тогда, когда огоньки начали разгораться, оставляя на коже огромные, бурые пятна ожогов. Он столкнул вниз зазубренный гигантский камень, и удар этого валуна высвободил следующий. Харкер наткнулся на третий, лежавший на скользком глинистом ложе, и с нечеловеческой силой сбросил его в пропасть.
Харкер упал. Мир растворился в дрожавшем, ревущем хаосе, подернулся яркой вуалью пламени и клубами удушливого дыма. Последнее, что мелькнуло перед угасающим взором Мэтта Харкера, было высокой, укутанной снегом горой, уходящей в ясное небо.
Настала ночь. Рури Маклерен лежал на выступавшем над долиной карнизе. Долина под ним потерялась в индиговых тенях, но шум воды — стремительной, бурной, злой — давал представление о том, что там происходит.
В долину хлынула новая жизнь. Она поднималась на гребнях бурлившей воды, горела золотом в синеве ночи: сверкающие гиганты возвращались на родину, чтобы отомстить. Огромные пятна радужного сияния покрывали воду — цветы-собаки вышли на охоту. Между ними, крутясь и подпрыгивая в смертельной игре, неслись малыши Пловцов.
Маклерен следил за их последней охотой. Он всю ночь наблюдал, как золотые титаны требуют расплаты за века темноты. С восходом солнца цветочного народа не существовало. А днем он увидел, как умирали Пловцы.
Река, повернув обратно, отрезала их от пещер. На землю лился яркий солнечный свет.
Сначала Пловцы с патетической радостью приветствовали его, но вскоре они все поняли.
Маклерен отвернулся. Он отдыхал и ждал, когда исполнится предсказание Харкера, плотина размоется и вода вернется в свое прежнее русло.
Когда он нашел проход, долина уже просохла.
Он оглянулся на горы, вдохнул сладкий ветер и почувствовал великий стыд за то, что он жив и может дышать.
Он оглянулся назад — на пещеры, где умер Сэм, и на утесы, где он похоронил то, что осталось от Мэтта Харкера.
Ему казалось, что он должен что-то сказать, но слова не приходили, только грудь его была переполнена и тяжело вздымалась.
Он молча повернулся к каменному проходу, к Морю Утренних Опалов, к тридцати восьми сотням странников, которые нашли дом.
ВУАЛЬ АСТЕЛЛАРА
ПРОЛОГ
Чуть больше года назад — по условному Солнечному Времени — у штаб-квартиры Управления Межзвездного Пространства на Марсе упала почтовая ракета.
В ней была обнаружена рукопись, рассказывавшая о такой удивительной и ужасной истории, что трудно было поверить, как человек в здравом уме мог оказаться виновным в подобных преступлениях.
Однако после года тщательного расследования рассказ был признан подлинным и теперь УМП разрешило опубликовать рукопись дословно, в том виде, в каком она была изъята из разбившейся ракеты.
Вуаль — свет, который появлялся неизвестно откуда, чтобы поглощать корабли, — исчезла. Все космолетчики Солнечной системы, бродяги, торговцы и капитаны роскошных лайнеров вздохнули с облегчением: вуаль — одно из порождений Чуждого Далена — уже не угрожала их безопасности.
Теперь же мы знаем ее истинное наименование: Вуаль Астеллара.
Знаем мы и место ее происхождения: мир, выброшенный из пространства и времени.
Нам известно, почему она возникла: об этом повествует рассказ, принесенный почтовой ракетой, — вопль бьющейся в агонии человеческой души; и, наконец, мы знаем, как была разрушена Вуаль.
Глава 1
ТРУП НА БЕРЕГУ КАНАЛА
В доме мадам Кэнс, что на Лау-Канале Джеккарты случился скандал. Какой-то маленький марсианин съел слишком много фила, и, чтобы умерить его аппетит, пришлось прибегнуть к помощи кастетов с шипами — весьма популярного в здешних краях оружия. Маленькому марсианину выбили последний пищевой клапан.
То, что осталось от незадачливого чревоугодника, выбросили на каменную набережную, и труп его плюхнулся прямо к моим ногам. Видимо, поэтому я и остановился, чуть не споткнувшись об него; остановился, а затем вгляделся.
Тонкий красный луч солнца падал с чистого зеленого неба. За городскими стенами в пустыне сухо шуршал красный песок, красно-коричневая вода медленно и угрюмо струилась по каналу. Но самое красное пятно в этой багровой палитре растекалось вокруг разорванного горла лежащего на спине марсианина.
Он был мертв. В его широко раскрытых глазах потухал последний зеленый огонек, и он был мертв.
Я стоял над ним, — не знаю, долго ли.
Времени не существовало. Солнечный свет померк, фигуры прохожих укрыла какая-то дымка, звуки угасли, исчезло все, все, кроме безжизненного лица, глядевшего на меня: зеленые глаза, застывший оскал белых зубов.
Я не знал его. Живя, он оставался всего лишь марсианским ничтожеством. Умерев, он стал просто мясом.
Марсианская падаль, не более того.
Времени не существовало. Только мертвое улыбающееся лицо.
Затем что-то коснулось меня. Чья мысль вспыхнула в моей голове и притянула к себе мое сознание, как магнит притягивает стальные опилки? Болезненный ужас, страх и сострадание, такое глубокое, что оно потрясло мое сердце. Слова — не произнесенные, но рожденные в виде образов — всплыли в моем мозгу.
«О, подобно Люциферу, взывающий к Небесам, — прогремело во мне. — Какие у него глаза! О Темный Ангел, какие у него глаза!»
Речь шла о моих глазах, и я закрыл их. Холодный пот выступил у меня на лбу, я пошатнулся, затем мир снова собрался в фокус. Солнце, песок, шум, вонь и толпа, грохот ракет в космопорту, в двух марсианских милях отсюда, — все было в фокусе.
Я открыл глаза и увидел девушку. Она стояла как раз позади мертвеца, почти касаясь его. С ней был молодой парень. На него я не обратил внимания, он значения не имел. Ничто не имело значения, кроме девушки. На ней было голубое платье, и она смотрела на меня дымчато-серыми глазами. Лицо ее казалось белым, как голая кость.
Солнце, шум и люди снова ушли, оставив меня наедине с ней. Я чувствовал, как медальон под моей черной одеждой космолетчика жжет меня, а сердце мое вот-вот перестанет биться.
«Мисси», — подумал я.
«Похож на Люцифера, но Люцифера, ставшего святым», — пришла ко мне ее мысль.
И тут я расхохотался. Мир снова вернулся на место, тяжелый и осязаемый. И посреди этого мира крепко и устойчиво стоял я.
Мисси — вот глупости! Мисси давно умерла.
Меня сбили с толку рыжие волосы, те же темно-рыжие волосы, длинные и тяжелые, как конская грива, завивавшиеся на белой шее, и такие же, как у Мисси, дымчато-серые глаза и еще что-то — веснушки, манера кривить рот, как бы для того чтобы удержать улыбку.
А во всем остальном ей до Мисси было куда как далеко.
Она была выше и шире в кости. Жизнь нередко била ее, следы этих ударов скрыть невозможно. У Мисси никогда не было такого усталого, угрюмого взгляда. Не знаю, может быть, она и развила в себе такой упрямый и несгибаемый характер, как у девушки, стоявшей передо мной; но тогда я не умел читать мысли.
У этой девушки, смотревшей на меня, было множество мыслей, и вряд ли она хотела, чтобы о них знали. Особенно об одной из них — все время ускользавшей от меня и потому чрезвычайно раздражающей.
— Детишки! Чего ради вы сюда явились? — спросил я.
Мне ответил молодой человек. Он был очень похож на нее — прямой, простой, более грубый внутри, чем снаружи, мальчик, знающий, как нагрубить и как ввязаться в драку.
Сейчас он был болен, зол и немного напуган.
— Мы думали, что днем это безопасно, — сказал он.
— В этой дыре день или ночь — все одинаково. Я ухожу.
Девушка, не двигаясь, все еще смотрела на меня, не понимая, что делает.
«Седые волосы, — думала она, — а ведь он не старый, не старше Брэда, несмотря на морщины. Они от переживаний, а не от возраста».
— Вы с «Королевы Юпитера», не так ли? — спросил я их.
Я знал, что они оттуда. «Королева» была сейчас единственным кораблем в Джеккарте. Я спросил потому только, что она напоминала Мисси. Но Мисси давным-давно умерла.
Молодой человек, которого она в мыслях называла Брэдом, ответил:
— Да, мы с Юпитера, из колоний.
Он мягко потянул девушку.
— Пошли, Вирджи. Нам лучше вернуться на корабль.
Я был покрыт потом, холодным потом, холоднее, чем труп у моих ног.
— Да, — сказал я, — возвращайтесь на корабль, там безопаснее.
Девушка не шевельнулась, не отвела от меня глаз. Она все еще думала обо мне, страх ее почти прошел, уступив место состраданию.
«У него глаза горят, — думала она. — Какого они цвета? В сущности, никакого, просто темные, холодные и горящие. Они видят ужас и небо…»
Я позволил ей смотреть мне в глаза.
Через некоторое время она покраснела, а я улыбнулся. Она злилась, но не могла отвести глаз: я не отпускал ее и улыбался, пока молодой человек не потянул ее снова, уже настойчивей.
— Пошли, Вирджи.
Я освободил ее, и она повернулась с угловатой грацией жеребенка. Тут дыхание мое перехватило, точно от удара в живот: ее манера держать голову…