— Распечатке! — воскликнула я. — Так вот оно что: их убили в том порядке, в котором они шли в этой проклятой распечатке!
— Да… но только Шпеер в тот день на арену не вышла, сказавшись больной. Ее, конечно, штрафанули, но ведь на арене ее не было!!
— А Гараняна убили… — пробормотала я.
— Да… убили. Убил кто-то из тех, кто был на арене — из профессионалок, конечно, потому что попасть дротиком в глаз — это только им по силам. Шпеер, оказывается, перепоручила заказ. Не знаю уж почему. Даже я не знаю, кто из тех четырех промазал по Ованесяну и убил Гараняна. А Храмов…
— А Храмов вызвал тебя и сказал, что если ты такой болван и не справился, то теперь убирай всех возможных свидетелей. О заказе на Ованесяна знали Амалия Шпеер и кто-то из тех четырех девушек, конкретно та, которая его и убила. Значит, три погибли просто так — ни о чем не подозревая, — проговорила я.
— Я… я не хотел их убивать, — пробормотал Геннадий. — Но эта история не должна была выплыть на поверхность. Они… если бы я не… то Храмов уничтожил бы меня. И мне пришлось убирать их. По алфавиту…
— Понятно, — кивнула я. — «Эдельвейсовские» девчонки сразу сказали мне, что Дееву убил кто-то из своих, потому что чужой просто не сумел бы пронести оружие. Потом ты сбил машиной Иванникову. Потом вколол Петре Ионеску сверхдозу героина.
— Она «торчала»… она сама бы скоро перекинулась… я просто немного помог…
— Помощник! Ну, об Инне Малич, о драке перед нашим офисом и о выбитом зубе Фоки мы знаем. Фока тебя почти успел назвать тогда, в ту ночь, когда умер. А Шпеер ты застрелил через дверь. Все правильно?
— Да… меня заставил Храмов. Он… он — страшный человек. Храмов меня бы…
— Ну, страсти по Храмову — это ты не в тему. А теперь ответь мне, голубь: что это у вас возле эвакуационного тоннеля на четвертом уровне — труп охранника? Непорядок. Видно, тут кто-то кроме меня орудует. Вникаешь, Гена? Еще кто-то. Видать, много у вас образовалось недоброжелателей — с такой-то кадровой политикой.
Геннадию, по всей видимости, становилось дурно. Да и крови он потерял прилично. Он несколько раз пытался подняться с пола, но всякий раз его предательски шатало, и он опускался или на колено, или вовсе падал на пятую точку. В его взгляде было что-то от затравленного волка — то, что заставляло меня радоваться своей силе пантеры. А ведь этот урод убил девчонок, которые мне мало в чем уступали…
— Что ты думаешь делать? — спросил он.
— Я должна дать тебе отчет? Ну хорошо. Я ничего не собираюсь делать. Пусть все пойдет так, как идет.
— И ты… убьешь Ованесяна?
Я рассмеялась.
— Кажется, разум тебе начал окончательно изменять, Гена. Ованесяна? Зачем? Честно говоря, хоть я и не особенно люблю дельцов шоу-бизнеса, но этот армянин хотя бы не приказывал убивать ни в чем не повинных женщин. Как это делал твой Храмов.
— Ты меня изуродовала, — хрипло сказал он.
— Ничего страшного. Ты не девочка на выданье. Вот что, Гена. Наверное, скоро начнется ваше действо, и я должна на него успеть.
— А я?
— А ты пока полежи, отдохни!
И я ударила его обутой в римскую сандалию ногой в плечо, а потом ребром ладони нацеленно ткнула в основание черепа. Благовещенский мешком растянулся на полу. Я оттащила его за ящики и забросала коробками. Вот так. Пусть полежит. Часа два он точно не очухается.
А за два часа многое может произойти…
Особенно… если учесть труп охранника у решетки эвакуационного тоннеля.
* * *
Главный зал ночного клуба «Бункер» напомнил собой помещение цирка, быть может, только не с таким высоким куполом и далеко не с таким количеством зрительских мест. Арена в виде овала была сердцем зала и самой нижней его точкой. Арена была довольно велика. В самой протяженной своей части она достигала пятидесяти метров, шириной же — поменьше, что-то около двадцати. Пять секторов VIP-лож, а других тут и не было, лепестками ромашки разбросаны вокруг арены. С любой из этих лож открывался великолепный обзор на арену, а освещение и планировка были такими, что казалось, будто все действо происходит на расстоянии вытянутой руки.
Между секторами располагались охранники, одетые в такие же тоги, что и члены клуба, дабы не нарушать общего стиля. Под просторными складками их тог не было видно пистолетов, да и не могло быть видно, потому что клубный устав запрещал проносить в пределы главного зала огнестрельное оружие.
Исключений не было ни для кого.
При желании арена могла быть легко забрана конструкциями из металлических решеток — если на арену выпускались дикие звери. Порой решетки опускались и при боях людей — так называемых боях без правил, которые особенно ценились в клубе «Бункер» и напоминали бы Женскую лигу реслинга США, если бы не летальные исходы, которыми зачастую могли закончиться поединки.
Не женское это дело.
При обустройстве зала для шоу применялись самые новые технологии. Поверхность арены, выполненная из прозрачного пластика со световодами, при желании могла приобрести любой заданный цвет или же вовсе переливаться и перетекать, подобно морским волнам. Она то вспыхивала ярко, то тускло светилась в абсолютной темноте, высвечивая лишь тела участниц будущего ристалища. Кроме того, за каждой участницей-профессионалкой закреплялось определенное прозвище и соответственно набор световых символов, которые вспыхивали на арене в момент ее выхода. По фамилиям гладиаторши именовались только в распечатках для ставок, да и то они могли быть вымышленными.
Словом, в клуб были вбуханы огромные деньги, но с тем расчетом, чтобы еще большие деньги были заработаны. Неудивительно, что ради владения таким заведением Храмов был готов на многое — на риск, на убийства, на подлог.
Я вернулась в гримерку, когда участницы группового боя «Мирмиллоны — ретиарии» уже вышли на арену. Мы не могли наблюдать за ними напрямую, пришлось ограничиться просмотром на экране двух телевизоров, установленных тут же. На один телевизор шла картинка с одной камеры, на другой — сразу с двух.
— Вон сидит Ованесян, — сказала завистливая Верка, тыча пальцем в телевизор. — Эка он сегодня вырядился! В белом с золотистым, и на голове венок из роз! Такой больше на кладбище сгодится, — добавила она шепотом.
— Эх, Верка, договоришься…
— А кто это рядом с ним? — спросила я.
На меня посмотрели, кажется, с недовольством.
— Это кто-то из его охраны. А в соседней ложе, смотрите, Храмов. Рожа какая-то у него синяя. Небось опять пил. Или это он с горя…
— С какого еще горя?
— Ну не знаю… выпивки не хватило, например.
— Он только сухое пьет. Женька рассказывала…
Камера медленно поворачивалась, скользя по лицам собравшихся. Их было человек сорок. Что и говорить, выглядели они колоритно. Взять хотя бы толстяка с одутловатым лицом, в алой греческой хламиде и с венком из дубовых листьев на голове, он с самым заинтересованным видом говорил по мобильному, а за его спиной стоял этакий Геракл в львиной шкуре, искусственной, наверное, и держал наготове второй телефон. Показали и Храмова, который неспешно пил вино из изысканной по форме амфоры. Всю античность собрали!
И тут я привстала, и рот мой приоткрылся…
Не может быть! Я неотрывно впилась в картинку и, подождав, чтобы камера автоматически вернулась обратно, глянула на человека, который вызвал у меня такую реакцию. Он сидел довольно близко к арене, кутаясь в свое белое одеяние с таким видом, словно это была не римская тога, а промокшая банная простыня.
Я не могла не узнать его даже при довольно рассеянном освещении зала, не беспокоящем глаз собравшихся. Я не могла не узнать его.
Это был он, Родион Потапович. Мой дорогой босс.
Но как он попал сюда… сюда, куда доступ строго по членским картам и по пригласительным, которые выдаются в чрезвычайно ограниченном количестве и по личной подписи распорядителя шоу Каморина Филиппа Юрьевича?
И зачем? Придя сюда, он рискует быть разоблаченным.
Ведь и Храмов, и Каморин, чья фигура мелькнула меж секторов VIP-лож и скрылась за дверью, ведущей в техническое помещение, могут узнать его. Они видели его и знают лично. Впрочем, босс ничего не делает просто так. Не думаю, что он пришел сюда, чтобы посмотреть, как проявит себя его сотрудница. То есть я.
Шоу началось.
18
Не стану описывать всех подробностей того, что происходило до моего выхода на эту роковую арену. Честно говоря, я не могла отслеживать эти подробности, да какие там подробности!.. Даже общее впечатление было весьма размытым. В голове стучали слова Родиона: «…предоставь событиям идти своим чередом. Мы уже направили их в нужное русло. Только ты уж будь предельно осторожна».
Камера, картинка с которой шла на первый телевизор, показывала действо на арене, а две остальные, попеременно дающие изображение на второй телевизор, — что происходило в зрительских секторах. Пресыщенная публика принимала шоу сначала довольно вяло, потом начала разогреваться. Но меня во всем зале интересовали только три человека: Храмов, Ованесян, мой босс. Убийца, его потенциальная жертва и… как определить роль Шульгина во всем происходящем? «Предоставь идти событиям своим чередом!»
О том, как шло кровавое шоу, я могла судить только по возгласам, раздававшимся у первого телевизора. Две или три девушки были ранены, еще одну зрители, опустив палец книзу, приговорили к смерти, и победительница вонзила клинок якобы «в грудь» побежденной. При этом арена полыхнула кровавым заревом, и «труп», с трудом сдерживающий истерический смех, унесли. Верка-завистница должна была выйти на арену со своей парой перед нами с Ольгой. Я следила за этим поединком со все нарастающим напряжением. Не верилось, что все это происходит на самом деле — в центре Москвы, в начале XXI века.
…Верка была убита.
То, что я слышала о смертях на завораживающе красивой подземной арене раньше, померкло перед простой констатацией факта: убита. Убита ради праздного любопытства жирных скучающих уродов, собравшихся здесь в эту ночь. Мне самой приходилось убивать, конечно, но чтобы так, в порядке лотереи, за деньги… нет! Да и та девушка, с которой Верка дралась в паре, ее убийца, статная белоруска из Гомеля, вошла в гримерку с каменным лицом, а потом села на стул и уткнулась лицом в сложенные перед грудью руки. Не плакала, ничего не говорила; к ней никто не подошел, все просто ждали, пока она сама выйдет из ступора.
— Это еще ничего, — сказал кто-то, — а вот когда в распечатку ставили шоу андабатов…
— Как это?
— А это шоу вслепую. Пять на пять, красные повязки на глазах против белых повязок на глазах! Вот это было да! Толстяки и папики хохотали от души — как будто мы в жмурки играли! Ирка Бармина тогда ткнула клинком свою лучшую подругу, насмерть, а через неделю ее уволили, потому что она ушла в запой, и с концами…
Слова, по всей видимости, адресовались невольной убийце Верки, но та не подняла головы.
Не знаю, дождались ли ее остальные — меня уже вызвали на арену. Вместе с Ольгой. Так что я не услышала первых слов гладиаторши, совершившей первый «тотал», как называли это на букмекерском языке, «проперевшей» зловещий коэффициент в скобках.
Кто-то получит сегодня кругленькую сумму.
Если честно, то я никогда так не волновалась, как перед этим унизительным и смертельно опасным выходом на арену. Мелькала мысль — а зачем все это? Быть может, сорваться и бежать в эвакуационный ход, бежать, пока не поздно. Но стоило мне вспомнить зловещую решетку тоннеля и труп охранника с пришпиленным к спинке стула ухом, как ноги едва не подогнулись.
Нас с Ольгой вынесло на арену каким-то подобием эскалатора, с последней ступеньки которого требовалось соскакивать на арену как можно изящнее. Арена со световодами полыхнула под ногами нежно-лиловым, и голос ведущего шоу мягко раскатился на весь зал:
— А теперь, свободные граждане, вашему вниманию предстанут две новые воительницы! Сегодня их первая арена! Поаплодируйте им, свободные граждане!
«Свободные граждане» — это тоже что-то из римской истории. Наверное, древний этикет выдерживается тут, в «Бункере», со всей строгой буквальностью.
Мы встали друг против друга, и пока нас представляли, мы смотрели друг другу в глаза, а арена оплывала под ногами морской волной — так, что у меня кружилась голова, и казалось, что я стою не на ровной поверхности, а на утлом челне посреди великого океана.
Все-таки знает эта сволочь Каморин толк в спецэффектах.
— Блистательные гладиаторши!.. — продолжал разливаться голос, — продемонстрируют, на что они способны. Предварительные ставки сделаны, теперь время прямых ставок. Делайте ваши ставки, благородные граждане!
Воцарилось молчание. Откуда-то возник долгий, тоскливый, ворчащий звук, символизирующий собой ожидание. В ложе поднялась фигура. Человек написал что-то на табличке — и тут древние методики! — и швырнул ее на арену со словами:
— Тысяча долларов на беленькую!..
Тоскливый звук тотчас же нарос до могучего звукового вала, обрушился, и снова воцарилась тишина. Потом звук зародился снова.
Конвейер ждал новых ставок.
…Человек, вставший первым, был Артур Даникович Ованесян. Он только что поставил на своего без пяти минут потенциального убийцу.
То есть на меня, именно я была одета в белую тунику.
В соседней ложе поднялся Храмов и тоже швырнул табличку со словами:
— Два «штукаря» баксов на красную!
Ольга была в алой тунике.
И сел, чрезвычайно довольный собой. Я успела заметить, что он изрядно пьян. Тоже волнуется…
Ритуал со вставанием и швырянием табличек повторили еще несколько клубменов. Одна из этих табличек, очевидно запущенная рукой бывшего дискобола, полетела так, что едва не прошибла мне череп. Еще одна упала к моим ногам, и я поддела ее сандалией. Табличка содержала номер ложи, сумму ставки и имя той, на кого произведена данная ставка.
Я глянула на Родиона. Он тоже поднялся с места и бросил табличку так ловко, что она легла у моих ног. Я глянула на нее и увидела, что он поставил достаточно символическую для здешних стен сумму в сто долларов. Но самое интересное было, на кого он ее поставил. Не на меня.
На Ольгу.
Я еще раз взглянула на него, и он закивал. Дескать, да, я не ошибся.
Он поставил против меня!!!
— Ставки сделаны, — провозгласил ведущий, — ставок больше нет! Начинаем поединок! Три-два-ррраз… на-ча-ли!
И прозвучал протяжный, раскатившийся в ушах звук, напоминающий гонг, градуирующий боксерские бои. Ольга встала в боевую стойку, прижав к себе щит и отставив в сторону левую руку с зажатым в ней мечом. Так… она — левша. Это несколько затрудняет противостояние. Впрочем, я равно хорошо владела обеими руками и соответственно могла контролировать соперницу-левшу не хуже правши. Или — не намного хуже.
Лицо моей соперницы было максимально сосредоточенным, ноги чуть пружинили, проверяя и проминая ступни. Было совершенно очевидно, что она знает мне цену и потому будет биться с полной отдачей.
Но как же так вышло, что босс ставит против меня? Неужели он думает, что эта длинная мускулистая бабища одолеет меня? Неужели он не верит, что я могу?..
Впоследствии я поняла: неудивительно, что в пылу схватки девушки убивали друг друга. На сцене была воссоздана такая удивительная обстановка бойцовской арены, такие условия противоборства, что все лишнее отбрасывалось, как шелуха, оставалось только одно стремление — победить во что бы то ни стало! В освещении, музыке, во всей атмосфере клуба был какой-то зомбирующий эффект, когда воля участниц шоу подчинялась одному импульсу: победить! Победить во что бы то ни стало! И я поддалась ему.
Ольга отразила мой длинный выпад, направленный на то, чтобы выбить у нее меч и принудить к позорной капитуляции. Она была очень быстра. Чтобы уйти от ее контрвыпада, я вынуждена была упасть на колено, совершить кувырок через голову, в движении развернувшись к ней лицом, и встать уже в боевую стойку — к ней лицом!