В первых рядах зрители привстали.
Мы скрестили мечи так, что полетели искры. Мечи были туповатыми, так что смертельная рана могла быть нанесена только ударом огромной силы. Зато наше оружие исправно выбивало целые снопы искр. Мы кружили по арене, как две женщины-волчка, время от времени выметались вперед руки в разящем взмахе, и навстречу летел меч соперницы.
Неудивительно, что в гладиатор-шоу было много бывших каскадерш. Первые минуты у меня возникло впечатление, что я нахожусь на съемках исторического фильма.
Наверное, моя соперница не была в такой власти иллюзий, потому что, как оказалось, она действовала гораздо эффективнее. Она была быстра, как молния. Будь я помедленнее, один из ее верхних ударов пробил бы мою защиту и обрушился бы на шлем. А это оглушило бы напрочь. Но я все-таки сумела выставить защиту, воспользовавшись тем, что была вообще-то более гибкой и пластичной.
Зато Ольга лучше владела мечом. Один из ее ударов был такой силы, что я не удержала рукоять, и мой собственный меч, кувыркнувшись, упал на арену, которая немедленно полыхнула багрово-красным. Словно предвещая мой скорый проигрыш и — конец.
— Ну нет… — пробормотала я сквозь зубы и выстелилась в длинном прыжке: достать, достать оружие!
Ольга сменила тактику молниеносно. Вместо того чтобы препятствовать мне достать меч, она швырнула в меня своим щитом и угодила точно в гребень шлема. Вам когда-нибудь били по голове металлическим подносом из советских столовых, таким увесистым, словно его изготовили на танковом заводе? Вот и мне — нет. А ощущение было примерно такое, что мне врезали целой стопкой таких подносов. Я перевернулась на спину, перед глазами неистово пульсировало, но у меня хватило еще сил и ловкости выставить перед собой щит и синхронно ударить ногой, когда Ольга возникла надо мной и взмахнула мечом. Удар попал ей в голень, и ее счастье, что он вышел скользящим, иначе кость пошла бы на излом.
Но и скользящего хватило для того, чтобы она потеряла равновесие и грохнулась прямо о щит. Ох, и тяжелой она мне показалась! Я напрягла все усилия и смахнула полуоглушенную соперницу с себя.
Она растянулась рядом со мной, и я услышала, что она пробормотала:
— Ты… полегче! Ты должна… ты должна проиграть!
— Как бы не так, — ответила я немногим громче и вскочила на ноги. С некоторым замедлением, которого мне, впрочем, не хватило, чтобы ее ужалить, Ольга тоже поднялась на ноги. Ее лицо было искажено.
С лож слышались подбадривающие и негодующие крики. Кто-то требовал замочить «беленькую» немедленно. Не дождетесь! И вы, Родион Потапович, не дождетесь!
Следующие три минуты мы танцевали на арене друг против друга, уже совершенно придя в себя и теперь демонстрируя всю пластику, все совершенство своих тел. Равенство сил не поколебалось парой-тройкой выпадов и рубящих ударов с обеих сторон. Я поняла, что тогда, в первую нашу встречу в тренажерном зале Гены Благовещенского, Ольга не показала всего, на что способна.
Время от времени я поворачивала голову и смотрела на Ованесяна, развалившегося в своей ложе. Думаю, мне в самом деле не составило бы труда попасть в него дротиком, как смогла это сделать одна из пяти тех девушек…
А Родион стоял в своей ложе, приложив руку к щеке. Или он… говорил по телефону?
Вскоре мы уже не без труда переводили дыхание. Туники липли к телу. Воздух свистел, разрываемый в клочья. От постоянной смены под ногами цветов арены нарушалась координация и ориентировка в пространстве. Такое не могло продолжаться бесконечно. Кто-то должен был ошибиться.
И это сделала Ольга.
Она слишком далеко отставила в сторону свой меч, стараясь вывести себя из сферы досягаемости, и тут я бросилась на нее и, развернувшись в воздухе, ударила ногой по щиту, а мечом — по руке Ольги. Она успела отдернуть кисть, удар пришелся на перекрестье рукояти. Меч упал на пол, я перекинула свое оружие из одной руки в другую таким молниеносным движением, что в жирных VIP-ложах кто-то рыхло охнул от восхищения, и произвела длинный колющий выпад в корпус соперницы!!
Непостижимо, но Ольга еще успела закрыться от моего меча щитом, выставила вперед защищенный металлическим налокотником локоть — но я перехитрила ее. Я развернулась к ней спиной и, упав на арену ей под ноги и изогнувшись «березкой», ударила ее в грудь сложенными вместе ступнями. Элемент восточных единоборств в сочетании с акробатикой принес успех: ее откинуло метра на три, она потеряла щит и один из налокотников. Из всего вооружения при ней оставался только шлем.
Я сделала два шага и оказалась над ней. Меч скользнул по тунике и застыл в ложбинке между ключицами.
— А ты сказала, что я проиграю! — вырвалось у меня.
По арене заструились оранжевые сполохи, лучи светового шоу зашарили по вяло шевелящейся Ольге, а потом перекинулись на меня. Голос ведущего прогремел:
— Граждане! Ваше слово! Даруем ли мы побежденной жизнь или отдадим ее в красные лапы смерти?
Этот паразит, сидевший в своей комментаторской кабинке, как червь в прогрызенном яблоке, еще и прибегал к поэтическим метафорам! Я подняла глаза и обвела взглядом ложи, задержав взгляд на Храмове. Он смотрел не на меня, не на арену, не на соперницу у моих ног, он смотрел на Ованесяна, который, по его расчетам, должен был уже быть мертвым.
И этот предательский взгляд выдал Храмова с головой. Если я еще и сомневалась, то теперь все было ясно. Геннадий сказал правду: заказчиком был Михаил Храмов.
* * *
Я произнесла это так тихо, что едва ли мои слова могли услышать зрители даже ближайших лож, хотя они находились не более чем в пяти метрах от меня:
— Ну что, Оля, кажется, ты проиграла.
— Ты… ты не то делаешь, — пробормотала она. Глаза ее мутно ворочались в глазницах, было видно, что боль и общее потрясение еще не миновали.
Я встала на одно колено, не убирая меча с ее груди, и ответила:
— Со мной — это тебе не с Храмовым трахаться. Кстати, он, кажется, недоволен, что я тебя вот так на лопатки… Он предпочитает сам тебя на лопатки укладывать, да чтобы помягче было, а не на эту чертову арену!..
— Храмов… его…
— Он, кстати, на тебя поставил, — ядовито продолжала я, — так что, вероятно, досадует. У него вообще много поводов для досады сегодня будет.
— Вот это верно, — слабо проговорила она, уже ощутимо шевельнувшись, — правильно… Да убери ты от меня свою железку… еще заколешь, курица!
— Курица? А ведь еще недавно я была утка. Подсадная. Какое несоответствие, а?
— Ты — не утка, — сказала она, приподнимая голову в шлеме. Из-под него вытекала тонкая струйка крови. — И даже не курица. Ты — овца! Что ты… творишь? Ты же все сорвешь…
— Я ничего не сорву! Вот этот придурок, древнеримский комментатор, который орет на весь зал, он, наверное, сорвет голос. Хотя глотка у него луженая.
«Древнеримский комментатор» тем временем продолжал усердствовать, взывая к членам клуба. Пять или шесть милосердных граждан решили даровать Ольге жизнь, тогда как все остальные, рассерженные, надо думать, ее неэстетичным падением, приговорили ее к смерти.
Мне оставалось только нажать на рукоять меча — и лезвие пришпилит мою соперницу к арене, как бабочку к картонному листу энтомолога.
Я повернула голову и вдруг натолкнулась взглядом на моего босса. Он встал на своем месте и, перегнувшись вперед так, что едва не вываливался из ложи, усиленно жестикулировал. Я не успела разобрать, что, собственно, он хочет мне сказать, потому что лимонные лучи прожекторов и софитов сменились лучами багрово-красными, алыми, а под ногами словно разлилось пурпурное море. Спецэффекты шоу, как всегда, великолепные, и голос ведущего, захлебывающегося на ломаной латыни: «Morituri te salutant!», помешали мне понять смысл жестов Родиона. Что же, я должна убить Ольгу? Это же будет фарс, мерзкий, фальшивый, и…
Продолжить цепочку мыслей мне было не суждено. Ольга выскользнула из-под моего меча, как змея. Ударом ее колена меня отбросило в сторону. Следующим ударом она вышибла у меня меч и, как тогда, в тренажерном зале, зажала мне шею в жестоком захвате. Мы покатились по арене. «Древнеримский комментатор» зашелся в вое. Зрители вскочили со своих мест, наблюдая за схваткой. Их лица слились у меня перед глазами в одно кривляющееся, грохочущее, скалящееся лицо, многоглавый и многорукий калейдоскоп-дракон!
— Идиотка!.. — хрипела Ольга мне в ухо. — Дура, мать твою!!
Я вцепилась зубами ей в руку, и тут на мою голову обрушился удар такой силы, будто у меня перед глазами полыхнула молния, будто включили, забили солнечным светом сразу все прожектора на арене, а по ней покатилось разливанное море молодой вулканической лавы…
Обе руки Ольги были обвиты вокруг меня, одна — у шеи, вторая вцепилась в запястье правой руки. Так что удар, выбивший ослепительный свет, наносила не она.
Другой человек.
Я уже не видела, как в зал через межсекторные проходы и по служебному тоннелю врываются люди в камуфляже, с автоматами наперевес, огнестрельным оружием, напрочь запрещенным в границах главного зала «Бункера». Как гости ночного клуба, вероятно, принявшие их за представителей ролевой миссии в шоу, кричат им что-то, а потом поочередно падают на свои толстые римские зады, увидев направленные на них стволы автоматов.
Развалилось и потухло лазерное и световое шоу. Под потолком вспыхнул обычный свет. Захлебнулась музыка. Комментатора-червяка вытащили из его «яблока» и уложили носом на ступеньки.
— Всем оставаться на своих местах!
Высокий человек в серой куртке прошел к Храмову и четко проговорил:
— Гражданин Храмов, вы арестованы.
Храмов тупо молчал. Его массивная голова качнулась назад. Ему надели наручники. Из-за спин других людей вынырнул Ованесян и закричал:
— Что такое? Как вы сюда попа-али? Что за безобразие? Почему вы арестовали Храмова? Отвечайте!
— Храмова мы арестовали, — неспешно ответил человек в серой куртке, — по подозрению в организации шести заказных убийств плюс за подготовку седьмого.
— Каких шести, да? — закричал Ованесян. — И еще седьмое приплели! Какое седьмое? Чушь какая-то!
— О седьмом вы, возможно, наслышаны, гражданин, — послышался голос Родиона Потаповича, и Шульгин в своей тоге-«простыне» протиснулся к Храмову и его разгневанному компаньону. — Потенциальная жертва — Артур Даникович Ованесян, именно его должны были убить сегодня по заказу присутствующего здесь господина Храмова, Михаила Сергеевича. Кроме того, Храмов организовал убийство вашего, Ованесян, двоюродного брата, Ары Гараняна, приехавшего сюда из Краснодара. Доказательства у следственных органов имеются.
Храмов бросил на Родиона испепеляющий взгляд и пробормотал с ненавистью:
— А, это ты, ищейка? Нарыл все-таки, шавка?
— Ну, кто у нас шавка, разберемся, — отозвался тот. — Вы, если мне не изменяет память, тоже находитесь на коротком поводке у некоего Бражнина, отставного генерал-майора КГБ. Ты, Василий Алексеевич, должен его знать, — повернулся он к человеку в серой куртке.
19
Я открыла глаза.
Я лежала на потухшей арене, поджав под себя ногу и неудобно навалившись на правую руку. Ломило шею. В голове колом застряла неловкая — не острая, а скорее утомительная — боль. Передо мной стоял Родион и держал в руке табличку. Ту самую, поняла я по выражению его лица.
— А, босс, — выговорила я, — что ж вы в вашей табличке поставили против меня? На Ольгу? Ставка на… проигравшего?
— Эх, Мария, Мария, — отозвался он, — это я виноват. Каюсь. Думал, что неведение — лучший помощник в оперативной работе, не дающий лазеек для отступления. Ан нет… Ну ничего, все хорошо, что хорошо кончается. Оля, иди сюда.
Передо мной возникла моя недавняя соседка по квартире, соперница в дурацком этом бою. На ее лице блуждала настороженная усмешка.
— Вот, Мария, познакомься…
— А мы знакомы!.. — прервала его я. — Вы, босс, полагаете, что…
— Спокойно, — сказала Ольга, — не кипятись. Помнишь, я тебе все время хотела сказать, чтобы ты по-быстрому «слила» бой и не сопротивлялась? Когда загорелся багровый цвет поражения, это стало лучшим прикрытием для…
— Для захвата, — проговорил Родион. — Тихо и без шума.
— Помнишь, я говорила тебе, что ты — подсадная утка? — произнесла Ольга. — Так вот, я тебя, так сказать, оклеветала. Ты не можешь быть «уткой». Потому что «утка» — это я.
Я резко села, недоуменно уставившись на нее.
— Если уж говорить совсем точными терминами, то она, Ольга, не утка, а «крот», — заметил Родион. — Поэтому ее внедрили в эту структуру под фамилией Кротова. Шутка по-гэбэшному. Помнишь, я еще смеялся, когда ты сказала, Мария, как фамилия твоей соседки и будущей соперницы? Я просто не ожидал, что я и мой однокурсник, полковник Крыжалов, Василий Алексеевич, столкнемся так — напрямую — через наших людей. Василий, иди сюда!
К нам подошел человек в серой куртке. Это он, поняла я, командовал захватом.
— Василий, вот это и есть Мария. Они с твоей Олей немного не сошлись характерами. Но, думаю, это пройдет.
Полковник Крыжалов сухо кивнул мне и отошел. Ольга проговорила:
— Значит, ты Мария? Вовсе не Лена?
— Да… а ты, наверное, не Ольга?
— Да нет, я Ольга. Только не Кротова, а Вербицкая. Лейтенант госбезопасности. А ты здорово дерешься, Мария. Там, на отборе, я тебе немного поддалась, хотя потом пожалела. А вот сегодня работала на полную катушку, и все равно проиграла. Ты уж прости, что я тебя доставала и пилила. Так полагалось по роли. Ты нам здорово помогла. Хотя в результате мне попало на орехи.
— А мне, пожалуй, еще покрепче, — призналась я. — Ну ладно. Никаких обид.
Я протянула ей руку, и она ее с готовностью пожала.
— Но как же ваши проникли в зал? — спросила я у Ольги. — Ведь сюда не доберешься…
— Проникнуть в зал — не такая уж большая проблема, как повод, которым это проникновение можно обосновать, — замысловато ответила Вербицкая. — А проникли наши, как, быть может, ты догадываешься, через эвакуационный тоннель, который я открыла. Если бы этого не сделала я, это сделал бы твой босс, а нет — так просто взорвали бы решетку, хотя был риск, что в этом случае могла обрушиться галерея.
— Значит, ты убила того охранника?
— Да.
— Но почему вы не ворвались сразу, а выжидали, пока пройдет почти половина этого жуткого шоу? Выжидали, пока убьют Веру и покалечат еще нескольких девчонок?
— Чтобы весь состав преступления был налицо, — ответил за Ольгу Родион.
Я промолчала. Логика была жестокой, но неопровержимой. В самом деле, что ярче свидетельствовало против содержателей «Бункера», чем труп Веры?
Ничто.
— Так что вот такие дела, Мария, — проговорил Родион. — С полковником Крыжаловым мы решили сработать сообща. Я координировал операцию. Но в конечном счете всем мы обязаны именно тебе. Хотя ты еще и не осознаешь все полностью.
— Вот уж спасибо, — сказала я. — Вы ведь, Родион Потапович, еще Виталию Храмову толкали теорию, мол, какая полезная штука — неведение.
— Не сметь обижаться! — сердито-шутливым тоном рявкнул на меня Шульгин. — На обиженных воду возят!
— Босс, я устала, — обронила я. — Потом… потом поговорим. Я только хочу предупредить вас, что в инвентарной комнате третьего уровня я оставила Геннадия Благовещенского, который сознался в том, что собственноручно убил пятерых девушек из «Эдельвейса», участниц «бункеровских» шоу. Имена их хорошо вам известны, Родион Потапович. Да, думаю, и тебе, Ольга…
* * *
В эту ночь я наконец-то спала у себя дома. Впрочем, мой дом — это не моя крепость. Поскольку на первом этаже размещен наш офис, и в частности кабинет босса, а на всех прочих этажах жилые комнаты Родиона, его жены Валентины и их сына Потапа (о, ужас!), в сокращении — Тапика. Весь наш дом объединен локальной телефонной связью, так что я нисколько не удивилась, когда в восемь часов утра телефон на моем прикроватном столике пискнул и тут же замолк, автоматически включилась громкоговорящая связь, и голос босса произнес:
— С добрым утром, Мария! Как спалось?
Я не сразу поняла, что, собственно, от меня надо и кому, и босс тотчас же поставил на своем ноутбуке какую-то жизнеутверждающую попсовую песенку, от которой немедленно хочется зарыться головой в подушку и никогда уже больше не просыпаться.