— Was fur Euridika? — по-немецки почему-то спрашивает Станислав Леопольдович.
— Dieselbe, — говорит ворон. И — через паузу: — Sehen Sie sich vor!
— Droht es mir eine Gefahr?
— Sehen Sie sich vor! Magister Sebastian, sehen Sie sich vor!.
Станислав Леопольдович протянул руки: ворон сам перепорхнул с карниза на его ладони. С авоськой и вороном в руках отправился он к телефону через дорогу, за выходом из метро.
— Кло, — сказал он. — Я не приду домой. Меня предупредили об опасности, нужно исчезнуть на время.
— Кто предупредил? Куда исчезнуть?
— Один… приятель. Из давних времен. А исчезнуть… исчезнуть еще не решил куда. Жди моего звонка или… или чего-нибудь. И знай: мы вместе. Но будь осторожна.
Эмма Ивановна не поняла ничего. Трубка уже гудела. Эмма Ивановна прижала ее к груди и упала на колени:
— Господи! Отвечающий за живых и за мертвых! Сохрани мне его!
Потом она положила трубку и сказала:
— Я вся мокрая.
Ее действительно словно только что вынули из воды. Эмма Ивановна села в кресло и просидела с полчаса. «Сейчас зазвонит телефон», — подумала она, и телефон зазвонил.
— Алло. — Не было ничего в ее голосе — вообще никакой интонации.
— Добрый вечер. Это Эмма Ивановна Франк? — молодой голос. Хороший голос. Правда, немножко напряженный.
— Да. Эмма Ивановна Франк.
— Меня зовут Петр. Петр Ставский.
— Здравствуйте.
— Вам… простите, Вам случайно не рассказывали обо мне?
(Рассказывали! Конечно рассказывали! Много рассказывали. Какое счастье, что Вы позвонили. Приезжайте ко мне, иначе я умру сейчас. Вы единственный человек, который нужен мне в данный момент. Но-будь-осторожна. Что он имел в виду?..)
— Кто мог мне рассказывать о Вас?
— Один… один мой хороший знакомый, его зовут Станислав Леопольдович. (Но-будь-осторожна).
— Я не знакома со Станиславом Леопольдовичем.
— Наверное, это неправда, Эмма Ивановна.
— А почему Вы себе позволяете… Петр Ставский…
— Потому что я видел по телевизору вас обоих. Вы пели тирольскую песню… Дол зеленый — йо-хо, дол зеленый, йо-хо! Вы держались за руки. Вы знакомы со Станиславом Леопольдовичем. Молчание. — Эмма Ивановна, прошу Вас, не вешайте трубку! Послушайте меня, Вы слушаете?
— Да.
— Станислав Леопольдович… он сейчас где? Вы, может быть, знаете?
— Почему я должна знать?
— У вас телефон 203-38-88… это Сивцев Вражек… вы, стало быть, соседи.
— Соседи?.. А как Вы вообще узнали мой телефон? Кто Вам дал его?
— Я через справочную! По телевизору назвали вашу фамилию — и я… это просто, на самом деле.
— Если знать адрес — просто.
— А я сказал — Сивцев Вражек. Не знаю почему.
Внезапно Эмма Ивановна устала — ужасно, дико… до умопомрачения. У нее не было выхода — оставалось только поверить хорошему этому голосу. И она поверила — от усталости.
— Приезжайте ко мне, Петр. Станислав Леопольдович живет… жил здесь. — Эмма Ивановна назвала адрес.
— Почему Вы так сказали — жил?
— Потому что я не знаю, что с ним… Приезжайте, у меня нет сил — по телефону. До свиданья.
Она села и заплакала. Петр приехал через полчаса. Было девять вечера.
— Почему Вы так сказали — жил? — спросил Петр с порога.
Эмма Ивановна рассказала ему о звонке с бульвара.
— Очень плохой звонок. — В вопросе Петра не было вопроса.
— Очень плохой звонок.
Они смотрели друг на друга. Смотрели долго, без интереса. Но увидели все. Она — обаятельного и сильно взволнованного юношу. Он — обаятельную и доведенную до отчаяния старушку.
— Вы красивая, — сказал он.
— Присядьте… куда хотите, — сказала она.
— Я присяду, спасибо. Нам трудно будет говорить?
— Только сначала. — Эмма Ивановна открыла дверь на балкон. — Очень душно. Вы… как живете?
— Спасибо. Я только что из Тбилиси. Несколько часов назад. Увидел дома передачу — и сразу позвонил. Но Вас долго не было дома.
— А что Вы делали в Тбилиси?
— Банк грабил.
— И что же — успешно?
— Вполне. Статья 206 прим. Штраф в размере двухсот рублей.
— Вы грабитель?
— Нет, филолог. А Вы та самая Прекрасная Дама?
— То есть?
— Ну… с которой Станислав Леопольдович жил… двести лет назад?
— Откуда вам это известно?
— Мне все известно. — Петр честно взглянул в фиалковые глаза.
— Ну и слава Богу, — вздохнула Эмма Ивановна.
— Я от Эвридики знаю, — уточнил Петр.
— А Эвридика это…
— Эвридика — моя невеста. Она тоже смотрела передачу. Она сразу позвонила мне после концерта. Кстати, Эвридика тоже знает эту песню… про дол зеленый, йо-хо. Правда, без слов — только мелодию. Эвридика не изучала немецкий. А мотив помнит с детства.
— М-да… — покачала головой Эмма Ивановна. — Я очень хотела бы поговорить с ней про дол зеленый… Со мной-то все понятно. Когда я была Клотильдой Мауэр…
— Простите? — переспросил Петр. И — привкус мяты: опять мята?
— Ну, раньше, давно, когда меня звали еще Клотильдой Мауэр… Почему Вы так смотрите?
Петр не понимал про Клотильду Мауэр. Он не понимал настолько сильно, что фиалковые глаза Эммы Ивановны сделались совсем темными и она спросила — довольно сухо:
— Что Вас конкретно удивляет?
— Нет-нет, — сказал Петр. — Продолжайте, пожалуйста.
Но-будь-осторожна. Я буду, буду осторожна, магистр!
— А нечего продолжать! — со всевозможной беспечностью внезапно закончила Эмма Ивановна.
Петр не понял исхода. Но Эмма Ивановна уже молчала — и невозможно было представить себе, что она когда-нибудь заговорит. Петр так и спросил:
— Вы когда-нибудь заговорите или… или я сделал что-то не так? Но, поверьте, я не хотел. — От привкуса мяты сводило уже скулы.
— Дело не в этом, — вздохнула Эмма Ивановна. — Просто Вы сказали: «Мне все известно», — и я поверила вам. Но теперь я сомневаюсь в том, что Вам все известно. И не знаю, как быть.
— Значит так. — Петр закрыл глаза, чтобы собраться. — Я имел в виду восьмерки. Мне про восьмерки все известно. Эвридика…
— Восьмерки — это что? — испугалась даже Эмма Ивановна.
Теперь настала очередь Петра — замолчать. Теперь он смотрел на Эмму Ивановну темно.
— Кажется, мы говорим о разных вещах, — подытожила она. — Но, по-моему, об одинаково страшных, потому что… Я не знаю почему, у меня просто такое ощущение.
— У меня тоже.
Ситуация сделалась дурацкой: Эмма Ивановна и Петр опасливо поглядывали друг на друга. Не решаясь ни на что. Первым не выдержал Петр.
— Эмма Ивановна, может быть, мы расскажем друг другу все? Кажется, это единственный выход.
Но-будь-осторожна.
— Не знаю… Лучше дождаться его. Он скажет, как себя вести. Если… если вернется! — И — фиалковые слезы. Она вытерла их, эти слезы. Быстро и насухо. Спросила: — А Вы можете открыть мне вашу тайну только в обмен на мою? Дело в том, что я не уверена, разрешил ли бы мне Станислав Леопольдович… Это, в сущности, его тайна — во всяком случае, скорее его, чем моя. А у Вас тайна — чья?
Петр пожал плечами. Он не понимал, чья это тайна. Но едва ли тайна Станислава Леопольдовича.
— Я расскажу Вам все, — решился он.
И начал говорить. И по мере того, как говорил, фиалковые глаза отцветали. Они отцвели полностью, когда Петр закончил. Резко обозначились морщины на лице Эммы Ивановны — и стало понятно, что это очень старая женщина. Что она действительно старше Петра лет на двести.
Впрочем, сейчас он не думал о таких вещах.
— М-да… — сказала Эмма Ивановна. — Более чем двусмысленное положение. И более чем опасное. Никто не знает, что там взбредет в чужую голову. Но Станислав-то Леопольдович ждет опасности с другой стороны. Подозреваю даже, что об этой стороне он вообще не осведомлен.
— Ну уж как раз он… я хочу сказать, он мог бы раньше всех догадаться. Если учитывать некоторую… как бы это выразиться, полуреальность… Скажите, — словно опомнился вдруг Петр, — а Станислав Леопольдович пишет… писал книги?
Эмма Ивановна развела руками.
— Я, знаете ли, Петр, в общем-то недалекая женщина — и у меня короткая память. — Она усмехнулась. — Как, впрочем, почти у всех… у Вас, например. Но я к тому же еще недалекая женщина. Со мной он не говорил о своих книгах.
Петр не то кивнул, не то помотал головой.
— А почему Вас это интересует, — спросила Эмма Ивановна, — просто так или… или есть причина?
— Да неважно уже, — вздохнул Петр. — Было важно… раньше, месяца два тому назад, когда мы познакомились с ним. А Вы бывали в его квартире?
— Разве у него есть квартира?
— Была. Недалеко отсюда. В двух шагах.
— Вот как? Странно… Он никогда не говорил мне.
— Может быть, это не его квартира. Скорее всего не его.
Эмма Ивановна подошла к Петру, положила руку на его плечо.
— Вы простите меня, дорогой мой, если я обманываю Ваши ожидания… Мне и самой тяжело молчать — хотя бы потому, что я не знаю, как поступить. Но пусть уж Станислав Леопольдович сам расскажет Вам о том, о чем собирался, — у него это лучше получится. И потом… он знает, а я только слышала. Впрочем, что-то надо немедленно решать. — Эмма Ивановна размышляла вслух. — Сейчас, стало быть, за ним следит два… следят две… службы. — Она вздрогнула, найдя нужное слово. — И обе хотят с ним покончить. У него начнется мания преследования… две мании преследования. — Эмма Ивановна почти рассмеялась — нервно.
— Я ничего не знаю про ту службу… о которой Вы не решаетесь мне сказать, но эта служба… что ж, ее, по крайней мере, можно обмануть как-нибудь.
— Да, да, Петр! — Казалось, Эмма Ивановна уцепилась за удачную мысль. — Там у Вас все же человек, человека можно обмануть, людей часто обманывают… Но как обмануть, Петр? Что сделать? Я готова, только… Вы должны мне посоветовать.
Теперь рассмеялся Петр.
— Милая вы Эмма Ивановна! Тут нельзя ничего советовать, тут каждый сам решает — и никому не сообщает о своем решении. Потому что эта система подслушиваний действует безотказно. Везде. Кажется, она подслушивает даже мысли. Так что решения следует принимать очень быстро — причем те, которые кажутся самыми дикими, самыми нелепыми: по-другому невозможно нарушить навязываемый ход событий.
Эмма Ивановна сжала голову ладонями и застонала почти:
— Ой, Петр, Петр… никаких диких мыслей не приходит на ум! Что же делать, миленький? Ах да… говорить же нельзя, я забыла. А за ним ведь сейчас уже охотятся — иначе его не предупреждали бы! Может быть, его даже… уби-и-или, — она закачалась в разные стороны, — или прямо теперь убива-а-ают. Убивают? — И Эмма Ивановна закричала в пространство: — Его убили, Петр, или вот-вот убьют!
— Есть у вас бумага и карандаш? Я все дома оставил, — быстро сказал Петр.
— Есть! — Эмма Ивановна спотыкаясь подошла к шкафчику, принялась искать. — Вот. А что Вы решили, Петр? Хотя… да-да, молчите, молчите, умоляю вас!
Петр что-то писал на листке — недолго. На короткое время задумался, встал. Прошелся по комнате. Эмма Ивановна стояла у стола увядшей такой фиалкой. А Петр остановился у двери на балкон.
— Я выйду покурить, можно? У меня привкус мяты во рту…
— Это я корвалолу напилась… Да Вы здесь курите!
— Не от корвалола… так уже было! Раньше… Я выйду все-таки. Он вышел на балкон и достал сигарету. Зажег. Посмотрел на улицу. Слегка повернув голову в сторону Эммы Ивановны, сказал: — Там листок на столе… прочитайте.
Эмма Ивановна потянулась за листком. На листке были цифры и что-то еще. Она взглянула на Петра — и увидела… увидела его в горизонтальном положении над перилами балкона.
— Петр! — крикнула Эмма Ивановна, все уже поняв, но успела сделать лишь один шаг к балкону. Над ним завис дымок и несильно пахло табаком. На улице было тихо.
— Петр выбросился из окна, — произнесла Эмма Ивановна и потрогала рукой сердце, выскочившее наружу и стучащее по платью. — Почему… выбросился… Петр? — Она задыхалась. Сердце грозило упасть на пол. Придерживая его, чтобы не упало, она дотянулась до телефона.
Взглянула на часы: одиннадцать. На улице уже может никого и не быть. Сивцев Вражек пуст вечерами. Набрала ноль-три.
— Человек выбросился с балкона.
— Фамилия?
— Немедленно приезжайте по адресу. — Она продиктовала адрес и уронила трубку. В трубке продолжали говорить. Потом трубка гудела, очень неприятно. Эмма Ивановна громко положила ее на место. Встала. Мир качался весь. Взяла записку Петра, долго читала короткий совсем текст:
«151-02-72. Эвридика Эристави. Позвоните сразу». «151-02-72. Эвридика Эристави. Позвоните сразу». «151-02-72. Эвридика Эристави. Позвоните сразу». 151-02-72…
— Алло. Эвридика Эристави?
— Да. Добрый… Добрая ночь.
— Это Эмма Ивановна Франк.
— Как? — опешила девушка.
— Эмма Ивановна Франк. Вы не могли бы сейчас прямо приехать ко мне?
— Куда?
Эмма Ивановна продиктовала адрес.
— Еду, — откликнулась Эвридика и опустила трубку. Спустя минут двадцать она уже вышла из такси в Сивцевом Бражке.
Дверь долго не открывали. В проеме еле держалась на ногах фиолетовая женщина-из-телепередачи. В облаке больничного запаха. Она почти упала на руки Эвридике. И заплакала — так тихо, что как бы и не заплакала. Эвридика стояла прямо и держала ее за плечи. Потом повела в комнату, усадила в кресло. Эмма Ивановна сидела, как посадили. Не двигаясь вообще. Не глядя на Эвридику. Не говоря ничего. Эвридика подняла листок бумаги около кресла. Прочитала. Почерк Петра. Позвоните сразу. Сразу — это когда? Сразу после чего?
— Там на улице — что, возле дома? — Голоса у Эммы Ивановны почти совсем не было.
— Я не понимаю Вас… Там ничего.
— Петр выбросился с балкона.
— Насмерть? — в голове у Эвридики стало пусто.
— Нет! — срочно солгала Эмма Ивановна. — Я уже позвонила в больницу. Его увезли на «скорой».
— Спасибо, — зачем-то сказала Эвридика.
— Вы сядьте, сядьте, — забормотала Эмма Ивановна. — Вы сядьте, девочка.
— Позвонить можно от Вас?
— Конечно.
Эвридика набрала номер. Долго ждала соединения. Когда соединение произошло, ровным голосом сказала:
— Преступник. — И трубку опустила.
— А-а, Вы туда… — догадалась Эмма Ивановна и слабо помотала чуть дрожащей головой. — Там не виноваты. Петр сам.
— Вы, значит, в курсе? — Эвридика присела на подлокотник, поближе к Эмме Ивановне.
— Теперь да. Мне Петр рассказал сегодня. Сейчас… — уточнила она, глядя, как в бинокль, в две фиалковые слезы.
— А СтаниславЛеопольдович… тоже уже?
— Он просто исчез за полчаса до звонка Петра. Я оставила его в очереди в булочной, а сама пошла чайник ставить. Дура.
— И я дура, — сказала Эвридика. — Надо было мне вместе с Петром к Вам идти. — Она долго молчала. — И Марк Теренций Варрон исчез. Это птица такая, синяя. Мы из Тбилиси вернулись, а его нет… Вообще-то, говорят, птицы целенаправленно не летают: зона-миграции и все такое прочее. Мы в самолете с орнитологом разговаривали.
Эвридика обняла Эмму Ивановну. Та пахла фиалками и корвалолом.
— Скоро и мы с вами исчезнем, — начала как бы утешать она старушку. — Исчезнем или погибнем. Во-имя-общего-дела! — усмехнулась Эвридика, и ее передернуло. — Исчезнем-или-погибнем.
— Опять? — спросила Эмма Ивановна.
Эвридика пропустила это «опять» мимо ушей. И сказала:
— Надо куда звонить, чтобы узнать… о Петре?
— Как это называется… справки о несчастных случаях, вроде. У меня где-то есть телефон. Хотя, наверное, можно и в «скорую»: они же забирали.
Эвридика взяла телефон на колени..
— Минут пять… или десять — подождите звонить. — Выслушайте меня, я постараюсь очень быстро. Выслушайте меня внимательно. И запомните все, что я скажу. Это, девочка, Вам нужно знать обязательно. Станислав Леопольдович благословил бы меня…
Телефон не зазвонил — он взвыл, взревел, как «скорая помощь», как пожарная машина, как милиция — как все сразу. Эвридика чуть не уронила аппарат с колен. Трубку взяла Эмма Ивановна.