«Я был не прав, — писал он, — не сердись. Ты жила в своем мире, в который я внезапно вторгся, но никто не дал мне права вносить в твою жизнь какие-то изменения. Или, иначе говоря: из этого своего мира ты ушла, чтоб быть со мной, я тебе за это благодарен, но, оставляя меня, ты должна вернуться в этот постоянный твой привычный круг, ты должна туда вернуться, как и я, и другие возвращаются в свою жизнь. Все в порядке, моя красавица, не огорчайся. Важно лишь одно — какова ты со мной и для меня, а твои дела с другими людьми не имеют значения. Только так можно любить, чтоб не мучиться, ты научила меня этому. Я понял это, пока писал тебе письмо. Будь спокойна, все идет как положено, все хорошо, все отлично. Мне тебя очень не хватает».
Однако он уехал из Нью Фэйр Хэвен, не дождавшись Марты, и два дня шатался по нью-йоркским барам, пропил почти все сбережения. Марта не лгала, когда писала, что любит его, но лгала, что с Освальдом у нее ничего не было, он все думал об этом. Он простил бы ее, он знал, что сможет простить, но она должна была бы рассказать, почему была тогда с Освальдом, из-за чего и как это случилось.
Мысли об этой сцене жестоко мучили его, отравляли воображение. Однако он знал: Марта не расскажет. Может, даже не будет отрицать, и молчание подтвердит его подозрения, но никогда не расскажет, что и почему произошло между ней и Освальдом. Поэтому он и сбежал из Нью Фэйр Хэвен, поэтому и согласился на предложение рыжего парня из бара «Колорадо».
Именно этот рыжий тип после нескольких рюмок предложил ему полет, оговорил разные детали и выложил деньги под залог, который надо было оставить за самолет, в Линдене. Показывал свой нож на пружине — вот это нож! За такой не жалко и десяти долларов.
«Боже, а если б Марта уехала без этой истории из Нью Фэйр Хэвен и лишь где-нибудь по дороге, а то и в Утике, отдалась Тену, и я бы тогда ничего не знал, какая она, и ждал бы ее, как дурак, в этом скучном пансионате, ждал бы, когда Марта вернется, и не слонялся бы по барам, и не встретил бы этого рыжего субъекта, и не летел бы сейчас в Лантану! Боже, как все перепутано, и вся жизнь зависит от одной-единственной глупости, и никогда не знаешь, что выбрать и как кончится вот эта или другая история! Ох, кажется, есть у меня где-то поблизости коньяк?»
Он вытащил плоскую бутылку из кармана комбинезона и открутил золотистую металлическую покрышку горлышка — она могла служить и в качестве рюмки. Приложил к губам бутылку и хлебнул порядочный глоток коньяка.
Он обнаружил, что, летя над облаками, свернул на несколько градусов к западу. «Надо выправить это: хватит гулянья по небу, хватит думать о Марте, хватит вспоминать. Они платят за то, чтоб ты летел с этим, на носилках, и надо сделать то, за что мне платят. Если все пойдет хорошо, они могут дать мне еще какую-нибудь работу, почему бы и нет. И нечего думать об этой ерунде с Мартой, Теном, письмами, телефонными звонками, и об этом моем письме. Боже, как это меня хватило на такое письмо, я его писал чуть не весь день, никогда я таким не был… Тут надо дело делать как следует, а я раскис, как двенадцатилетний щенок, которого поймали в магазине, когда он стянул конфеты. А кто знает, не направят ли в Лантане пулеметы на мой самолет?..»
10
Бисли опять поигрывал банкой с томатным соком.
— Благодарю, Фрэнк, это был полезный урок. Однако де Галиндес меня тоже кое-чему научил.
— Не совать нос, куда не следует? — усмехнулся он.
— Нет. Деньги, слава, карьера и так называемое спокойствие — это не все, что человеку нужно. Ты знаешь.
Фрэнк пожал плечами: он уже не усмехался.
Я взял с письменного стола книгу, открыл ее на отмеченной странице и прочел.
«Некоторых вещей ты никогда не имеешь права терпеть. Никогда нельзя смиряться с некоторыми вещами. С несправедливостью и насилием, с позором и стыдом. Все равно, молод ты или уже стар. Ни для того, чтобы слыть парнем что надо, ни для заработка, ни для снимка в газете или счета в банке. Попросту не имеешь ты права соглашаться с этими вещами. Это ты хотел сказать?»
— Я? — спросил пораженный Бисли. — Ты меня об этом спрашиваешь?
Я положил книжку обратно.
— Нет, господин майор, — сказал я, — не вы. Но так кончается цитата. Именно это я и хотел сказать.
— Кому? — усмехнулся Фрэнк, — Читателям Микки Спиллейна, пожирателям комиксов, любителям снов, сфабрикованных в Голливуде, типам, которые с утра до ночи, высунув язык, гоняются за долларами? К кому ты хочешь идти с этим евангелием? Где найдешь верующих?
— Фрэнк, — сказал я, — тут речь идет не о политических, религиозных или каких-нибудь еще убеждениях. Но нечто такое, о чем я сейчас читал, живет в некоторых людях, старых и молодых, и эти люди не могут смириться с определенными вещами. Независимо от их убеждений, ибо это сильнее денег, почестей и покоя. Иногда я думаю, что бескорыстная непримиримость — всего лишь рудиментарный орган человечества и скоро совсем исчезнет. Однако такие люди, как де Галиндес, убеждают меня, что не все еще потеряно.
Висли встал. Я был доволен, что он собрался уходить, — мне надо было позвонить Лоретте Флинн.
— Лишь бы только твоя совесть, Майк, не пробудилась и связи с похищением Галиндеса. Не вмешивайся в это, оставь дело специалистам, не наделенным чуткой совестью Таким, которые знают лучше, чем ты, мерзкую сторону жизни и знают, что некоторые вещи надо терпеть. Оставь это дело таким, как я.
— Таким, — подхватил я ему в тон, — которые знают, как можно эту мерзость умножить, правда, Фрэнк? И таким тоже?
Висли отрицательно покачал головой. Я жалел, что начал этот разговор, надо было молчать или поддакивать. Пускай уж идет, все равно ничего он больше не скажет.
— Могу тебя заверить, — сказал он, — что мы не имеем ничего общего с исчезновением де Галиндеса. Почти в каждом случае, с которым приходится иметь дело, я принимаю в расчет самые неправдоподобные решения, но на этот раз возможность участия кого-либо из наших людей совершенно отпадает. Понимаешь, нам уже надоели бандитские выходки этого малограмотного типа с Карибских островов. Государственный департамент в ярости. Терпимость в таких делах не приносит нам славы в международной политике. Почитай только, что пишут в газетах.
— Значит, вы все-таки ведете следствие. Но ты ведь считаешься с тем, что материалы расследования нельзя будет использовать по причинам высшего порядка, например, из заботы об интересах «Юнайтед фрут компани»?
— Я убежден, что это не так. Разве ты не понимаешь, что они попросту издеваются над нами? Задачей определенных органов является обеспечить спокойствие гражданам нашей страны, и они чувствуют себя ответственными за похищение Галиндеса. Мы должны иметь улики против агентов Трухильо, хотя бы для того, чтобы доказать наш перевес и успокоить общественное мнение. Нам не хватает лишь какого-нибудь происшествия, которое послужило бы искрой, предлогом для крупного скандала.
— Еще одно убийство?
— Не знаю, Майк.
— Благодарю, Фрэнк. Пожалуй, так оно и есть, как ты сказал. Мне нужно позвонить Лоретте, я ей обещал. Она ждет уже больше часа… Когда мы увидимся?
Я подошел, чтобы попрощаться с ним, но Бисли сел. Очевидно он хотел услышать, о чем я буду говорить с Лореттой.
— Ты не стесняйся, — сказал он, — Звони к ней.
— Она потрясена, ты напугал ее, Фрэнк. Я, пожалуй, договорюсь с ней о встрече, надо ее успокоить.
— Твое дело, Майк.
Я подошел к аппарату и, прежде чем снять трубку, спросил:
— Ты не рассердишься, Фрэнк, если я скажу, что ты выпутаешь ее из этой истории? И еще мне хотелось бы заверить ее, что ты не имеешь к ней претензий за то, что она рассказала мне о похищении Галиндеса и о твоем допросе.
— Можешь ей это сказать. Я не имею претензий.
— Фрэнк, еще раз о Галиндесе. Автострады, наверно, взяты под контроль? Я так и думал. Но хорошо было бы распорядиться; чтобы контрольные пункты в соседних штатах отмечали частные самолеты, пролетающие над их территорией.
— Они, наверное, так и делают. Но это идея. Ты прав, будем ежедневно требовать рапорты. Ты думаешь, что Галиндеса переправляют самолетом?
— Железная дорога исключается. Не могут же они его втиснуть в чемодан, если он им нужен живым. Если б нужна была его смерть, они оставили бы труп на станции Колумбус Сэркль. Остается машина, либо самолет.
Я набрал номер Лоретты и довольно долго ждал, пока поднимут трубку.
Послышался голос старой женщины:
— Квартира сенатора Флинна. Слушаю.
— Добрый вечер. Могу я поговорить с мисс Флинн?
— Мисс Флинн только что уснула. Она плохо чувствовала себя сегодня, и я не хотела бы ее будить… Ей что-нибудь передать? Может, какое-нибудь важное дело и нужно разбудить мисс Флинн? Она сказала, что ей кто-то должен позвонить по важному делу, но не знаю, кто.
«Эта женщина любит поговорить, — подумал я, — и от нее многое можно было бы узнать, без всяких уговоров».
— Нет, не будите, спасибо, — ответил я. — Но прошу вас проверить, действительно ли мисс Флинн спит.
— Ну, конечно, спит… Я приносила ей стакан молока, но она уже уснула.
— Когда это было?
— С полчаса тому назад.
— Может, вы сейчас проверите, находится ли мисс Флинн в своей комнате и спит ли она? Если она не спит, попросите ее к телефону, я подожду.
Бисли внимательно приглядывался ко мне.
— Чего ты опасаешься, Майк? — спросил он. — Думаешь, могло что-нибудь случиться?
— Для этого я и проверяю, — сказал я, — чтобы так не думать.
— Ты интересуешься Лореттой? Лично?
Я прикрыл трубку рукой.
— Ровно настолько, чтобы хотеть ее успокоить. Если в вечерних газетах ее фамилия не упомянута, она уже могла немного успокоиться и заснуть.
— Там нет ее фамилии, — сказал Фрэнк.
Я услышал в трубке ускоренное дыхание старой женщины:
— Простите… Вы еще ждете?
— Да, я тут.
— Мисс Флинн спит. Она спокойно дышит, у нее хороший сон. Молодые девушки так легко расстраиваются…
— Благодарю вас.
— Передать ей что-нибудь? Ведь она будет спрашивать, кто звонил.
— Нет, благодарю вас. Я, наверное, позвоню позже.
Я положил трубку. Смотрел, как Бисли, держа банку с томатным соком и бутылку джина, наклоняет их и тонкими струйками вливает обе жидкости в стакан.
— Майк, — спросил он, — ты всерьез порвал с Гарриэт?
— В шутку такие вещи не делаются, Фрэнк.
Через минуту он посмотрел на меня.
— И она тебя уже не интересует?
— Интересует, Фрэнк, но это не имеет никакого значения.
— Трудно поверить, что она тебя бросила…
— Так не верь в это. Я от нее отказался и не о чем говорить. Гарриэт нужен кто-то получше меня.
— Извини, Майк, что я так расспрашиваю. Но я хотел… Ты разрешишь, чтобы я с ней договорился о встрече?
— Фрэнк, я тебе уже сказал, что расстался с Гарриэт и не могу разрешать или запрещать. Я не делал таких вещей, даже когда мы были вместе. Она всегда могла поступать, как ей захочется.
— Я мог бы застать ее сейчас дома, если б позвонил?
— Эту неделю она дежурит. Ты же знаешь, что она уже два года работает стюардессой в «Пан-Америкэн».
— Насколько помню, это ты ее и сунул в «Пан-Ам»?
— Просто помог немножко. Там можно хорошо заработать. Гарриэт знает французский и испанский, ей предложили прекрасные условия.
Бисли медленно, глоток за глотком, опорожнял свой стакан. Мне показалось, что он хочет еще о чем-то спросить и ищет подходящие слова.
— Майк, на каких линиях летает Гарриэт?
— «Латин Америка Сервис». Может, интересуешься, на каком самолете? «Дуглас Супер-6 Клиппер». Хочешь адрес? Сказать тебе еще, какие цветы она любит, какой номер туфель носит и сколько дюймов у нее в талии? Она ежедневно принимает ванну, пользуется парфюмерией Элен Рубинштейн и курит папиросы «Голд Флэйк». Хватит или еще что-нибудь хочешь узнать?
Бисли принужденно улыбнулся.
— Ты ведешь себя так, будто все еще влюблен. Если б я ей об этом рассказал, она немедленно вернулась бы к тебе.
— Она знает, что ей не к чему возвращаться. Не будем говорить об этом, Фрэнк, ничего ты не понимаешь. Мы больше не можем быть вместе, вот и все. Ты же знаешь, должно быть, сто тысяч подобных историй, когда люди, несмотря на любовь, расстаются и не могут снова сойтись… Фрэнк, вы оставите в покое Лоретту Флинн?
— Мы оставили ее в покое. Мы. Но не знаю, как они. Можешь ей сказать, чтоб она не болтала об этой истории и не поднимала шуму. Только при этом условии она может быть уверена, что с ней ничего плохого не случится. Скажешь ей это?
— Скажу. Выпьешь еще?
— Свари мне лучше кофе. Полчашки, но чтоб был кипящий и густой, как патока.
Я сварил ему кофе. Бисли выпил, не дожидаясь, пока он остынет.
— Майк; — сказал он, поставив чашку на стол, — надеюсь, ты не собираешься искать Галиндеса? Если тебе что-либо такое придет в голову, предупреди меня.
— А ты? Ты будешь его искать?
— У меня выхода нет. Знаешь, это одна из таких штук, которые делают под нажимом и лишь тогда, когда от этого не отвертишься. Насколько помню, ты не ответил на мой вопрос.
— Мне показалось, что спрашивал майор Бисли, которому на такие вопросы я не должен отвечать, не посоветовавшись с адвокатом.
— Не шути, Майк. Это я тебя спрашиваю, я, Фрэнк. Частным образом и по-дружески.
— Что ты сделаешь, если я отвечу, что собираюсь искать Галиндеса?
— Ты услышишь то же, что я сказал уже несколько раз: брось это дело.
— Ты знаешь больше, Фрэнк.
— Знаю. И только поэтому повторяю, чтоб ты бросил эту грязную историю. Забудь, что тебе вообще приходило в голову заниматься этим.
— Постараюсь, Фрэнк.
11
«Хорошо сел, — подумал Мерфи, приземляясь в Лантане. — Быстро, мягко, без единого скачка. Это смешно и грустно, что такой летчик, как я, слоняется без постоянной работы».
В Лантане его ждал Октавио де ла Маса. Они узнали друг друга немедленно, хоть никогда раньше не встречались. Де ла Маса приготовил сэндвичи, грейпфруты, бананы и несколько банок с фруктовыми соками. Он поспешно подошел, как только Мерфи вылез из кабины. Он был невысокий, щуплый, у него были маленькие нежные руки. В узких сжатых губах и в выступающем подбородке таилось нечто жестокое.
— Вы Джеральд Лестер Мерфи?
Мерфи снял зеленую перчатку.
— А вы Октавио де ла Маса?
Они пожали друг другу руки, кивнули.
— Все в порядке? Без вынужденных посадок? Как моторы? Что с пациентом? — Октавио говорил по-английски с певучим испанским акцентом.
Они заглянули в багажник. На трех ремнях висели носилки с телом, завернутым в белую простыню. Октавио быстро опустил крышку и проверил автоматический запор.
— Все правильно.
— Вы думаете, что он хорошо перенес путешествие? — спросил Мерфи.
— С виду будто бы…
— И вы думаете, что он еще жив? Может, откинем простыню и проверим…
Октавио замахал руками.
— Вы об этом не беспокойтесь, Мерфи. Получили груз — вот и летите с этой штукой, куда вам положено. Остальное — дело врачей. Вы медицину не изучали? Вот видите. Они-то хорошо знают, что надо сделать с больным и как его усыпить, чтобы он перенес такое путешествие.
— Деньги вы привезли?
— Пожалуйста, — сказал Октавио и полез во внутренний карман летной куртки. — Можете не пересчитывать. Остальное получите на месте.
«На месте… — подумал Мерфи. — Где же оно, это таинственное место? Ведь сказали, что об этом я узнаю в Лантане. Флорида наверняка не является целью это странного путешествия».
— Мы будем еще где-нибудь приземляться по дороге?
— Нет. Тут пополним запас горючего и полетим дальше.
— Вы поведете самолет?
— Нет. Я отвечаю только за больного.
— И за меня? — спросил Мерфи. — Будете меня стеречь?
— За больного, — с ударением повторил де ла Маса. — Вы сами отвечаете за себя. И за выполнение договора, заключенного с семьей больного. Мне платят за другое.