Передав, наконец, ему подзорную трубу, она воскликнула:
— О, Боже! Моя работа! Шевалье, я теряю здесь с вами время, а все из-за вас!
Он ничего не ответил и посмотрел в свою очередь на залив.
Он увидел около пятидесяти совершенно голых мужчин, выкрасившихся ярко-красной краской, которые выстроились в каре при входе на кладбище. Это была делегация с карибских островов. Чуть поодаль стояли солдаты вспомогательной части во главе с офицерами верхом на лошадях. Солдаты держали в руках мушкеты и пики, опущенные вниз в знак траура. А в это время пушечными выстрелами, гремевшими над фортом, люди выражали свою скорбь над гробом горячо любимого господина, который был им скорее отцом.
Вскоре орудийные залпы смолкли. Кортеж рассыпался и затем вновь выстроился на дороге. Он растянулся на три километра, а когда тронулся в путь к форту, то напомнил разноцветную извивающуюся змею, ползущую по зеленой траве прерии.
Реджинальд де Мобрей закрыл трубу. Он поискал глазами Жюли, но та уже ушла.
Он пожал плечами. Пора начинать новую игру. Реджинальд оставил служанку заниматься своими делами, а сам вернулся домой и стал ждать Мари и людей, которые должны были прийти обязательно вместе с ней, чтобы выразить ей свое соболезнование. Одни для того, чтобы поддержать Мари в ее неутешном горе, другие, чтобы поглазеть, как она будет держаться в ее новой роли вдовы.
Глава 4
Разглагольствования по поводу умершего
Те, кто надеялся увидеть, как Мари воспримет свой траур, были разочарованы, по крайней мере, в начале приема.
Многие выразили желание проводить вдову до самого замка. В большом салоне, где местами еще сохранились следы разрушений после извержения Горы Пеле, находились отец Шевийяр и отец Бонненон, настоятель монастыря иезуитов, большой друг и покровитель покойного. Несмотря на свой преклонный возраст, он, не колеблясь, приехал из форта Руайяль в форт Святого Петра. Рядом с ними был Мерри Рулз де Гурселя, шталмейстер, майор, на ответственность которого отныне, как, все полагали, будет возложена большая ответственность и в руках которого будет сосредоточена большая власть.
Военные были представлены капитаном Байярделем, капитаном Лестибудуа де Ля Валле и господином де Ля Усейемом, командиром роты колониальной вспомогательной части. К ним потом присоединились колонисты Босолей, Сигали и Виньон, которые всегда были верны генералу.
В других группах находились господин де Вассер, отец Фейе, настоятель доминиканского монастыря, колонист де Пленвилль дю Кабре, далее шли судья Фурнье, лейтенант Дювивье, занимающийся гражданскими и уголовными делами, интендант Лесперанс и, наконец, капитан Ля Гаренн, который подходил то к одной, то к другой группе, прислушиваясь к тому, о чем говорили.
Мерри Рулз изобразил на своем лице печаль сообразно обстоятельствам. Когда в течение грандиозных похорон, о которых все долго вспоминали потом, люди выражали свое горе, Мерри Рулз оставался суров и неприступен. Трудно было сказать, о чем он думал, глядя на жесткое выражение его оплывшего красного лица. Однако те, кто знал его лучше, могли бы увидеть скрытое беспокойство и нетерпение. Дело в том, что он не без основания считал, что в ближайшее время его власть и состояние будут поставлены на карту. Он задавался вопросом, сможет ли Мари заменить своего мужа. Решит ли Высший Совет, что она не способна выполнять столь сложные функции? Маловероятно, так как Мари может сама потребовать стать преемницей своего мужа, потому что, в конце концов, именно губернатор острова назначал членов этого Совета, который должен был назвать королю нового губернатора. Впрочем, не столь важно, станет ли Мари преемницей Жака дю Парке. В любом случае Мерри Рулз, майор острова, будет чем-то вроде регента. Надо только, чтобы Мари повиновалась ему, слушала его и следовала его советам. Слабая женщина в трауре, ей бы заниматься своими детьми, а не руководить островом. Если даже Мари не захочет занять пост дю Парке, Высший Совет, вне всякого сомнения, не назначит Мерри Рулза на этот высокий пост.
Правда, такое назначение Высшим Советом должно быть утверждено самим королем. Но знал ли король о том, что происходит на Мартинике? Наложит ли он вето на назначение Мари?
После смерти дю Парке Мерри Рулз только и думал об этом и, как видно, не он один.
Однако он заметил, что ему стали чаще оказывать знаки уважения, словно этим хотели добиться его расположения и дружбы.
Отец Бонненон, настоятель монастыря иезуитов, человек высокой культуры и всеми уважаемый, который был назначен на этот пост благодаря протекции кардинала де Ришелье, оценившего тонкость его ума и прозорливость, всегда уделявший внимание проблемам майора, был, по-видимому, занят в этот момент другими вопросами.
Поэтому сейчас он делал с определенной целью замечания, которые все слушали с большим вниманием.
Реджинальд де Мобрей вышел наконец к гостям из своей комнаты, иначе могли бы подумать, что он собирался прятаться там все время, чтобы избежать этой компании. Он спустился неслышным шагом, стараясь пройти незамеченным, что было сделать довольно легко, так как каждая группа была слишком увлечена разговором, и никто не повернул головы в его сторону. Мобрей направился к отцу Бонненону и Мерри Рулзу.
Подходя к ним, он услышал, как настоятель говорил:
— Мой дорогой майор, я уже сказал капитану Байярделю об опасности, грозящей острову и его процветанию со стороны этих морских пиратов, которых вооружил командор де Пуэнси на своем острове Сен-Кристоф. Я говорю об этих людях, грабящих как испанцев, так и англичан, с которыми, однако, мы не находимся в состоянии войны. Они подходят даже к нашим берегам и убивают наших несчастных колонистов.
В этот момент отец Бонненон заметил кавалера де Мобрея. Реджинальд низко преклонил колено и с почтением приветствовал его. Иезуит ответил ему улыбкой и легким наклоном головы.
— Святой отец, — сказал шотландец, видя, что настоятель замолчал, — позвольте мне напомнить, что я нанес вам визит несколько лет тому назад, когда приезжал к генералу дю Парке, чтобы сообщить ему секрет отбеливания сахара.
Он уже было собрался напомнить, как уговорил голландских специалистов выдать их секрет, когда отец Бонненон дал ему понять, махнув рукой, чтобы он не продолжал.
— Я хорошо помню вас, сын мой. Вы шотландец по имени Мобрей.
— Совершенно верно, — ответил кавалер.
Мерри Рулз окинул Реджинальда долгим взглядом, по которому трудно было судить, выражал ли он ненависть, злобу или беспокойство. Однако он приветствовал его взмахом своей шляпы с пером. Кавалер ответил на это приветствие.
— Я приехал, господа, в день смерти этого великого человека, которого похоронили сегодня. Могу сказать, что я высоко ценил его необыкновенные качества, — сказал Реджинальд. — Кончина генерала явилась большим ударом для Мартиники и ее жителей.
Он глубоко вздохнул и снова заговорил:
— Святой отец, я слышал, как вы говорили об этих морских пиратах, убивающих и грабящих беззащитных колонистов. Я думаю, что речь идет о людях, которых называют флибустьерами и которые бороздят карибские воды без всякого стеснения. Во время моих путешествий я слышал много страшных рассказов о том, как эти люди обходятся с пленными. Мне даже рассказали, что один капитан с острова Сен-Кристоф приказал посадить на кол одного английского капитана, но ведь так не обращаются даже с простыми матросами!
— Однако, вы сами шотландец! — вставил отец Шевийяр с легкой улыбкой.
— Ну и что же! — ответил Мобрей, нисколько не смущаясь. — Если я говорил об английском капитане, так это не от того, что сам я не англичанин, а шотландец. Никто лучше меня не знает, что бывают, к сожалению, английские флибустьеры, столь же жестокие и низкие, как и флибустьеры этого командора де Пуэнси. Кстати, я хотел бы напомнить вам, что этот де Пуэнси был долго связан с капитаном Варнером с острова Сен-Кристоф, а он мой соотечественник.
Мерри Рулз выслушал с большим вниманием рассказ шотландца. Ему тоже приходилось видеть, как действуют флибустьеры. Он не мог забыть методы капитана Лефора, как и того, что тот сделал с ним и с лейтенантом Ля Пьеррьером.
Никто так не ненавидел флибустьеров, как Мерри Рулз, никто на Мартинике так не желал их уничтожения, как он. Впрочем, он уже решил, что каждый арестованный экипаж флибустьеров должен быть повешен сразу же, как будут получены доказательства их грабежей и убийств.
Он решил уточнить:
— Я дал указание, чтобы все пираты, которые будут пойманы у наших берегов, были сразу же казнены. К моему большому сожалению, я вынужден сегодня сказать, что покойный генерал придерживался по этому вопросу иного мнения и часто противодействовал моим проектам.
Мобрей внимательно взглянул на майора. Он никогда ему не нравился. Он не мог забыть, что Мерри Рулз хотел купить Гренаду и гренадцев у генерала дю Парке, когда он сам хотел сделать это приобретение на имя де Сериллака, и что ему удалось это сделать только благодаря своей дипломатии, в особенности благодаря тонкому подходу к Мари, не гнушаясь прибегать то к ласкам, то к угрозам.
Тут вновь заговорил отец Бонненон:
— Господа, мне особенно докучает сегодня голландский корабль — я говорю голландский, потому что члены его экипажа родом из этой страны — на корабле был поднят черный флаг, развевающийся с неописуемой надменностью. Вооруженные до зубов, они вывешивают эту эмблему убийства и преступления — черный флаг!
— Святой отец, может, вы нам расскажете, что сделал этот голландец? — вкрадчиво спросил Мобрей.
— Ну, конечно! Этот корабль прибыл с месяц тому назад в Анс де Реле. По-видимому, он приплыл со стороны канала Сент-Люси и уже попытался было бросить якорь у острова Святой Анны, когда увидели там карибских дикарей, занимающих до сих пор эту часть острова, и испугались их. Жители с Сент-Люси видели это. Короче говоря, этот корабль бросил якорь у острова Анс де Реле. С него сошло примерно двадцать разбойников. Она напали на город, опустошили все, захватили табак и сахарный тростник. Но и этого им показалось мало… Эти мерзавцы принялись за женщин. Мужья самых красивых из них остались живы благодаря лишь самоотверженности их несчастных жен, согласившихся на издевательства этих негодяев.
На лице Мерри Рулза появился страх.
— У нас только три корабля береговой охраны, — сказал он. — Этого совсем недостаточно для обеспечения нашей безопасности. Придется приказать капитану Байярделю, чтобы он обращался с этими разбойниками так же, как он обращается с кучкой карибских дикарей.
— Да, — согласился отец Шевийяр. Эти голландцы много себе позволяют. Мне сказали, что недавно видели английский корабль с флибустьерами около Фонд Капота. Нет никакого сомнения в том, что у этого английского экипажа были те же намерения, что и у голландского, о котором только что говорил настоятель, но, к счастью, колонисты были предупреждены и встретили пиратов с мушкетами в руках, и английский корабль должен был ретироваться.
— Англичане опаснее французских или голландских флибустьеров, — с уверенностью сказал отец Бонненон. Шевалье де Мобрей извинит меня, если я скажу, что несмотря на то, что мы и не находимся в состоянии войны с этой страной, видно, что она стремится захватить наши владения. Нам уже много раз приходилось защищаться от них. Кромвелю хотелось бы стать нашим покровителем, как и покровителем своей страны, — добавил он с тонкой усмешкой.
— Я бы больше боялся англичан, чем голландцев, — заверил отец Шевийяр.
Реджинальд повернулся к нему. Он был немного бледен и, несмотря на усилия, которые делал над собой, воскликнул:
— Вы напали на меня за мою национальность, отец мой, но позвольте мне все-таки защитить англичан, напомнив вам, что совсем недавно один французский пират по имени Лефор высадился со своим экипажем в форте Святого Петра и напал на него. И под таким флагом, что один английский корабль посчитал своим долгом прийти вам на помощь.
Он не смог продолжить, потому что кто-то прервал его громким голосом:
— Что вы сказали, месье? Что вы сказали? Сможете ли вы повторить такому человеку, как я, то, что вы только что сказали?
Мобрей резко обернулся и узнал капитана Байярделя, который, услышав имя Лефора, произнесенное громко, покинул свою группу, чтобы защитить своего лучшего друга.
На какое-то мгновение Реджинальд растерялся, но потом решился и твердо произнес:
— Я напомнил, месье, о том, что какое-то время тому назад французский пират напал на форт Святого Петра.
— Вы лжете, месье! — гневным голосом сказал капитан, выпрямившись во весь свой гигантский рост очень сильного человека. — Вы лжете, потому что пиратом, имя которого вы больше не осмеливаетесь произнести, был капитан Ив Лефор. Ив Гийом Лефор, месье, и потому что на остров должны были напасть карибские дикари и англичане одновременно, — англичане сговорились с дикарями, — Лефор вмешался и выстрелил из пушки. Вам нужны доказательства, месье? Поговорите об этом с мадам дю Парке. Она вам расскажет, что только благодаря вмешательству Лефора остров, ее супруг, она сама и жители его были спасены.
Мобрей дрожал всем телом. В его глазах светилась ненависть. Он проклинал себя за то, что начал этот разговор, хотя в его планы и входило уничтожить всех флибустьеров, которые мешали делам англичан в водах Карибского моря, он не мог стерпеть того, что этот дерзкий гигант обозвал его лжецом и, кроме всего прочего, опроверг его слова.
Он сглотнул, взял себя в руки и ответил сухим, но вежливым тоном:
— Я, видимо, был неправильно информирован, месье. Вы могли бы просто сделать мне замечание по этому поводу. Судя по тому, как вы говорите, у вас есть немало доказательств в пользу вашего друга. Однако никто вам не позволял обзывать меня лжецом. Подобного оскорбления я вам никогда не простил бы, капитан, если бы не учитывал ваше нервное состояние в этот момент.
— Я к вашим услугам, месье, — ледяным голосом ответил Байярдель. Если вы требуете сатисфакции, я всегда готов.
Положив руку на эфес рапиры, он посмотрел на врага.
Тут вмешался отец Бонненон, который развел своими ласковыми руками обоих мужчин:
— Дети мои! В такой печальный день! Прошу вас, никаких ссор! Всем присутствующим здесь необходимо, как никогда, сохранять самообладание и не горячиться. Как вы думаете, капитан Байярдель, что бы сказал генерал дю Парке, если бы увидел, с какой быстротой вы хотели выхватить вашу шпагу в тот момент, когда все погружены в глубокий траур?
— Святой отец, — спокойно ответил Байярдель, — генерал знал, что моя шпага была всегда между ним и его врагами. Она всегда и при любых обстоятельствах служит моим друзьям и моим господам. И ни место, ни время, ни возможные последствия моего поступка не помешают мне скрестить мою шпагу с любым, кто осмелится напасть на тех, кто дорог мне.
— Капитан Байярдель! — воскликнул строгим голосом майор Мерри Рулз. — Пока что еще я командую моими солдатами! И прошу вас успокоиться.
Все еще кипящий Байярдель, много повидавший в жизни, который однажды со своим другом Лефором держал Мерри Рулза на конце шпаги, собирался было что-то возразить, когда Мерри Рулз властным жестом вновь остановил его:
— Капитан Байярдель, вы ответите за свое поведение, которое я рассматриваю как приказ подчиниться. Достаточно, вы можете идти.
Гигант оглядел всю группу и поклонился, прежде чем уйти.
Ссора не прошла незамеченной для других. Она лишь усилила беспокойство колонистов, таких, как Босолей, Виньон и Сигали.
Эти люди, живущие более реальной жизнью, чем военные и даже священники, думали не только об их достоянии, но и трудностях, которые могли возникнуть вследствие изменений, которые произойдут в администрации острова, например, изменение меры веса, новые налоги и обложения, иначе говоря, все новые постановления, способные их разорить.
Поэтому они потихоньку прислушивались. Они пришли сюда, чтобы выведать что-нибудь, что помогло бы им понять, какое будущее может ожидать их.