—
Она всегда на передок была слаба... — сказал Костюха и тут же осекся, встретившись с бешеным взглядом хозяина.
—
Ты при мне таких слов про нее не говори! — просипел хозяин. — Она тебе давала? Хоть раз?
—
Да нет. Я и не просил... — замотал головой Костюха.
—
Врешь! Набивался к ней, и не раз, — стукнул кулаком по подлокотнику хозяин. — Она мне говорила! Как ты лапы к ней тянул...
—
Да по пьяни чего не бывает, — заступился младший. — Я, бывало, тоже к ней — на автопилоте. Но она себя блюла. Обидно было, что Томиле досталась.
—
Что ж вы о покойнице ни одного хорошего слова? Зоя! — гаркнул Гоша через плечо. — А ну подойди, чего скажу... Да знаю, стоишь за дверью, подслушиваешь...
Зоя — в вечернем платье, с макияжем — ресницы стрелками, помедлив, вошла в гостиную.
—
Случилось что? Опять кого пришили?
—
А ты не слышала? — спросил хозяин.
—
Ты так орал... Я и подумала: опять кореш твой дуба дал.
—
Да не кореш... Ленка Томилина! Прямо в постели с Чердынцевым порешили.
—
Ты-то чего разволновался? — спросила она. — Что с другим мужиком пристрелили? Так у нее муж есть! Небось он и шлепнул.
—
Томила — никогда! — сказал Леха. — Интеллигент. Кого другого подослать — это он может. А сам — никогда.
—
А куда это ты вырядилась? — спросил хозяин, притягивая ее к себе.
—
Так сам же говорил, на прием в посольство... забыл уже?
—
Так еще рано. — Гоша снова взглянул на часы. — Еще почти пять часов до начала.
—
Больно ты из-за своей Ленки, смотрю, разволновался, про все забыл. Пусти! Прослезился даже.
Она отпрянула от него и вышла из гостиной. Гоша развел руками.
—
Вот и поговори с ней... Прямо одно к одному. Одно за другим.
—
Думаешь, Томила не замешан? — спросил старший брат, налив себе коньяка.
—
Возьмешься разузнать? — подался к нему хозяин.
—
Я не прокурор, — сказал Костюха. — Но разузнать можно.
Они молча, не чокаясь, выпили.
—
Полетишь в Тюмень? — спросил Гошу Леха. — Похороны-то когда?
—
Надо бы, — вздохнул Гоша. — Распустились в мое отсутствие, я смотрю... Но меня больше тревожит наш южный фланг, если честно.
—
Сынуля уже вернулся к папане под крыло, — сказал Костюха. — Охрана такая — не подступишься... Самое время переходить ко второму варианту, как считаешь?
—
Опять чеченцы твои? — поморщился Гоша. — Может, других найдешь? Эти уже засветились. А рот ему заткнуть не мешало бы... Еще журналистов там не собирали?
—
Я сказал Кадуеву... — произнес, помедлив, Костюха. — Только ты не ори, мол, они засвеченные и все такое. Они тем более теперь обозленные. Раньше без проколов, ни одной осечки, понимаешь? А тут две осечки подряд.
—
Три! — показал на пальцах Гоша. — В Акапулько и дважды в Тегеране.
—
Они же этого Алекпера выкрали и в Мексику отправили. Это же они сделали.
—
Нет, — мотнул головой Гоша. — Это я забыл. Я помню, что Серега и Андрюха прокололись, царство им небесное... А теперь с этой певичкой, или кто она, чеченцы справятся?
—
А других нет. И времени нет. И другого способа закрыть рот этому сынку нет, — сказал Костюха. — Так что сиди и не дергайся. Чеченцы по вопросу умыкания баб — дошлые, им палец в рот не клади.
—
Если этот американец опять не встрянет, — заметил Гоша.
—
Насчет американца много неясного, — сказал Леха. — Говорят, будто он русский. Вроде эмигрант. Шпарит на всех языках, владеет всеми приемами... Специально его готовили, что ли?
—
ЦРУ больше делать нечего, — усмехнулся Гоша. — Ладно. Остановимся на этом варианте. Денег хоть за это не требуют?
—
Нет. Говорят, вопрос чести. Сами, мол, горим желанием исправить свои промахи. Тут посерьезнее дела намечаются.
—
Мансуров? — быстро спросил Гоша. — Он же в Москве.
—
Ну... Денежный мешок. Все в рот ему смотрят. А в Москве сплоховал. На Петровке в СИЗО сидит. Стал права качать в своем посольстве, те милицию вызвали. Он и там стал выступать, а менты на принцип пошли...
—
Хорошо бы его подольше подержали, — сказал Гоша. — Это можно сделать?
—
С ним МУР сейчас занимается, — ответил Костюха, почесав в затылке. — Раз сидит, не выпускают под залог, стало быть, им тоже насолил.
—
Или еще ихнюю цену не знает, — добавил младший брат.
—
Ну вы, я вижу, сами все знаете, как и что... — заключил Гоша. — А мне что-то сейчас ничего в голову не идет...
Братья замолчали, изобразив на лицах сочувствие.
—
Ну, если Томила это сотворил! — угрожающе произнес Гоша.
—
Я вообще не понимаю, зачем ты его приблизил, — сказал Костюха. — Не наш ведь человек, издалека видно.
—
Черт его знает... — вздохнул Гоша. — Ну еще по одной — и разбежимся. Я вас зачем позвал? Поняли хоть?
—
Чего тут не понять, — ответил Костюха, наливая себе и брату. — Очную ставку хотел устроить с Джамилем... А мы и так с признанкой явились. Чего уж теперь его ждать? Может, он и вовсе не позвонит больше.
—
Он небось там в своем гареме кувыркается, а мы тут жди... — сказал Леха.
—
Надолго его там не хватит, — засмеялся Костюха. — Я раз с ним сидел в турецкой бане и разглядел его хозяйство. Там на раз поссать осталось, а не то что на гарем...
Они охотно посмеялись.
Их смех прервал телефонный звонок. Гоша схватил трубку.
—
Алексей Акентьевич! — Гоша даже привстал. — Да. Собираемся с женой... А что хоть за посольство, напомните. Ну да, грузинское. А нам они нужны, грузины эти? Понял. Да надо бы им тоже понять... А что у них — Поти, Сухуми? Нефтяного терминала нет... Может, вы на сей раз тоже придете? Ах, президиум Совета Министров... А то меня супруга запилили. Все ходим, говорит, по бывшим союзным... Ваша то же самое? Ну вот видите. В следующий раз хоть во французское, что ли, устроили бы. В качестве разрядки. А то осточертели, скажу вам, наши бывшие братья по Союзу. Мы сами нищие, а тут еще эти в рот заглядывают. Я позвоню вам, да... Значит, пока за горло не берем, так? Но предупредим. Я вас правильно понял?
Положив трубку, он крикнул:
—
Зойка! Сегодня к грузинам идем! Надень чего получше и соусом там не заляпай...
—
А что, шашлыки там подают? — спросил Леха.
—
Хуже, — сказал Гоша важно. — Сациви с лобио. Аппетитно, сволочи, готовят! Повара из «Арагви» вызывают. Сначала все только сухое пьют, да бутербродиками закусывают. А потом как налетят... Только хруст стоит. Особенно коньячок у них — «Тбилисо» называется. Это вам не французский, даже не армянский... Выпьешь и думаешь: а на хрена мне вся эта политика с экономикой!
—
Наверное, специально такой завозят, — вздохнул Костюха. — Вот бы посидеть там вечерок.'
—
Какие твои годы... — успокоил его Гоша. — Еще сходим, покажем тебе, как пить надо национальные напитки. Ну где этот Джамиль? Опять спутник уйдет.
—
А чего бы им Луну не использовать? — спросил Леха. — Висит над землей целую ночь без всякой пользы.
—
Это ты меня спрашиваешь? — поднял брови Гоша. — С этим к американцам обращайся. Это ж какие деньги надо вложить!
Снова раздался звонок по спутниковому телефону.
—
Ну если это опять не он!.. — угрожающе произнес Гоша, поднимаясь.
6
Володя Фрязин никак не мог привыкнуть к смене часовых поясов. Днем спал на ходу, ночью таращил глаза в темноту, стараясь не злоупотреблять снотворным.
И тем не менее приходилось мотаться в Тюмень и обратно в Москву, пытаясь свести воедино собранные улики по убийству двух тюменских нефтяных «генералов».
Там и там их лишили жизни опасной бритвой — в этом были единодушны эксперты-криминалисты. Опытная, безжалостная и твердая рука. По-видимому, нападавший обладал незаурядной силой.
Бригадное, сам бывший борец, оказался с поврежденными шейными позвонками — с такой силой ему запрокинули назад голову.
Володя отсыпался в самолетах, на аэровокзалах в ожидании маршрутных автобусов, поскольку на такси ему денег родное ведомство не выделяло.
—
Здоровый малый, — говорил он Грязнову. — Мог бы просто свернуть шею с такой силищей. И бритва не нужна.
—
Тоже, поди, бывший борец, — сказал Грязнов. — Причем классик, в тяжелом весе. Таких полно, кстати сказать, на все том же благословенном Кавказе. Я говорю про бывших... Знаешь, такие разъевшиеся, после того как бросили тренировки, махнули рукой на свою форму... Но силу отнюдь не утратили.
—
Что ж, это неплохая зацепка, — сказал Володя, по-прежнему борясь со сном. — А почему вы уверены, что классик?
—
В детстве я увлекался борьбой какое-то время. Ходил на соревнования. Там борьба в партере — обязательный элемент. С такой силищей гнут друг другу шеи... Только хруст стоит.
—
Итак, с одной стороны — бывший борец, с другой стороны — что-то ритуальное в способе убийства жертвы, — сказал Володя, старательно разлепляя глаза. — Кавказ всегда славился своими борцами. В этом что-то есть, по крайней мере какая-то вероятность...
—
Хотя и не факт, — хмуро заметил Грязнов. — Но стоит здесь покопать. У тебя все?
Володя кивнул, и было видно, каких усилий ему это стоило.
—
Иди отоспись, — ворчливо сказал Грязнов. — А я еще обо всем этом подумаю.
—
Один маленький момент, — сказал Володя. — Мне вот какая идея пришла...
—
Ну давай, — устало сказал Грязнов.
—
Вот смотрите... — Володя стал что-то чертить на листке бумаги.
—
Просто Илья Ефимович Репин, — улыбнулся Грязнов.
—
Вот погибший Ивлев. — Володя нарисовал квадратик.
—
Похоже, — кивнул Грязнов.
—
А это его зам... — Володя нарисовал еще квадратик. — А это ранее погибший Абросимов, генеральный директор «Сургутнефтепрома».
—
Тоже горло перерезали? — спросил Грязнов.
—
Этим занималась региональная прокуратура, — ответил Володя. — Не в Москве... И что их всех объединяет?
—
Вот именно — что? — нетерпеливо сказал Грязнов, взглянув на часы.
—
Они же все должны нефть куда-то качать, правильно? — Володя провел несколько линий от каждого квадратика и в том месте, где они сошлись, написал «Транснефть». — Я спросил себя: что у них общего, кроме скоропостижной кончины? И ответил: «Транснефть», государственная корпорация, своего рода монополия, которая вроде бы должна их обслуживать.
—
Ну мало ли, — протянул Грязнов. — А банки, а страховые компании?
—
Возьмем банки, — согласился Володя. —
Их несколько... Пусть это будут кружочки. Кто владеет в них уставным капиталом либо контрольным пакетом акций? Я проверял на компьютере в прокуратуре Тюмени. — Он быстро провел несколько линий от кружочков ко все той же «Транснефти».
—
Допустим, — пожал плечами Грязнов. — Вовсе не факт, но допустим.
—
И последнее, — сказал Володя. — Прокуратура. — И нарисовал большой треугольник. — Вот куда сошлись поданные ими иски на все ту же «Транснефть». Только за последний год...
—
А это что? — спросил Грязнов, когда Володя стал пририсовывать какие-то цифирки к линиям от фирм к прокуратуре.
—
Время передачи материалов различных проверок, ревизий и время гибели «генералов», — сказал Фрязин. — Правда, есть одно исключение. «Регионнефтегаз» во главе с Олегом Томил иным. Кстати, как и убитые Ивлев и Бригадное, он земляк господина Козлачевского, фактического управителя «Транснефти». Этот Томилин жив. Но я не поленился и пошарил в файлах Генпрокуратуры. Так вот недавно Томилин отозвал свой материал о злоупотреблениях.
—
И потому остался жив? — нахмурясь, спросил Грязнов.
—
Возможно, — уклончиво ответил Фрязин. — Но зато погибла совсем недавно, когда я там еще был, его супруга... Ее и ее любовника зверски застрелили.
—
Застали вдвоем? — спросил Грязнов. — А убили до того, как он отозвал материал о злоупотреблениях или после?
—
Неужели в этом должна быть какая-то связь?
—
Все может быть, — задумчиво произнес Грязнов. — Что-то у тебя не ясно с этой дамой. А в остальном — интересно.
—
Я узнал от тамошних детективов, что сам господин Козлачевский собрался лететь на похороны сегодня ночью на специально зафрахтованном самолете... Вот бы и мне туда, Вячеслав Иванович.
—
На этом же самолете? — спросил Грязнов. — С его командой? Знаешь, все это пока из области фантазий... Хотя картинка мне нравится своей простотой. Главное, центр тяжести обозначился. Что-то я слыхал про этого... Козловского.
—
Козлачевского, — поправил Володя.
—
Пока особой разницы не вижу, — сказал Грязнов. — Вот когда возбудим против него дело, тогда и буду заучивать его фамилию. А насчет полета в одном самолете — не знаю... Засветишься раньше времени. И будут ли там места? Ты ведь отоспаться собирался...
Володя потер кулаками покрасневшие глаза и улыбнулся.
—
Не понимаю, чему ты радуешься, — сказал Грязнов. — Опять будешь мотаться из одних часовых поясов в другие. Мне Борисыч знаешь что завещал? Чтобы я приглядывал за тобой. Мол, чуть что — вернусь и заберу его.
—
Я к нему не хочу, — ответил Володя. — Он прекрасный человек, но в конторе его душно.
—
Вот-вот, а я про что? — обрадовался Грязнов. — Мы всегда тут, как на семи ветрах. Текучка кадров, но зато не закисаем, не погрязаем... Сам в самолет сядешь, в смысле напросишься, или пособить? Какую-нибудь бумаженцию организовать?
—
Хорошо бы бумаженцию, — кивнул Володя. — Мол, командируется сотрудник Московского управления внутренних дел такой-то. Чего прятаться?
—
Не прятаться, а светиться, — поправил Грязнов. — Пойди к ребятам, они знают, как такие бумажки делают. И ничего не бери с собой лишнего, никакой аппаратуры, никаких записей и подобных картинок... Все, надоел уже, иди.
И вялым движением руки указал на дверь. Когда она закрылась, Грязнов встал и прошелся по комнате. Предстоял разговор с Меркуловым. О законности задержания гражданина суверенной и дружественной страны.
Самому, что ли, позвонить? Чего дожидаться милости от прокуратуры? Взять ее — наша задача!
И, полный решимости, он набрал номер.
Костя был на месте.
—
Ты уже освободился? — спросил Грязнов.
—
В общем-то да... Ты про этого, про Мансурова и его брата?
—
Костя, послушай меня. Ведь что получается: мы применяем закон неукоснительно, а в Чечне черт знает что творится: наших ребят в рабстве держат, продают, обменивают, а мы сопим и бездействуем. Ты согласен со мной?
—
С тобой попробуй не согласиться... — вздохнул Меркулов. — Думаешь, я не понимаю?
—
Погоди, не перебивай. Когда ко мне в руки работорговец попадает, я, значит, должен подойти к нему с правами человека наперевес, так, что ли?
—
Мы это с тобой уже обсуждали, — сказал
Меркулов устало. — У тебя против него доказательства есть? Хоть какие-нибудь?
—
Да какие доказательства, если он сам мне предлагал деньги за свое освобождение! — вскипел Грязнов. — Ну было это один на один. Однако если следовать букве, а не духу закона, то пацаны наши так там и останутся, понимаешь?
— Неужели тебе надо объяснять, что закон не состоит из двух частей — духа и буквы? Он един! Газетные дискуссии, что дух иногда может подменить собой букву, давно кончились.