Игра по крупному - Фридрих Незнанский 22 стр.

— 

Этот ликбез мне ни к чему. — Грязнов не мог успокоиться.

—   

Ты лучше скажи, что делать, если генераль­ному звонят то из Баку, то из посольства, то из «Белого дома». И все спрашивают: как можно держать в СИЗО такого человека, как Рагим Мансуров? С ним, мол, согласован и уже готов к подписанию пакет соглашений... Меня теребят, а у тебя, Слава, ни единого доказательства. И вы­глядит все это как элементарный произвол.

—  

Я сказал, что его брату грозит вышка, если Панкратов не выживет.

—  

Не о брате сейчас речь, — перебил его Мер­кулов, — а о самом Рагиме Мансурове. Из по­сольства отозвали заявление о его хулиганском поведении. Потерпевший тоже отказывается под­твердить свои прежние показания, изобличаю­щие Рагима Мансурова. Так что надо, не затяги­вая, освобождать его.

Грязнов положил трубку. Поговорили... Чего доброго, и младшего подонка освободят. Рагим Мансуров сейчас развернется на свободе.

Он представил, как усмехнется этот младший Мансуров, когда его передадут азербайджанской стороне... Ну что? Чья взяла? — спросит этот на­сильник. Тут уж и духу, и букве, и самому закону каюк.

Но старшего Мансурова освобождать надо. Туг уже все формальности соблюдены.

И все же он медлил. Пару раз рука тянулась к телефонной трубке, потом снова опускалась на стол. Конечно, не он распоряжается свободой или несвободой господина Мансурова — для этого существуют следователи прокуратуры, но все в курсе развязанной им борьбы. Все ждут, что предпримет он, Вячеслав Грязнов, гроза всякой нечисти.

Надо позвонить Борисычу, сказал он себе. Ту­рецкий — человек мудрый. Зря, что ли, позвали его бороться с мировым терроризмом? Вот так всегда: не можем решить свои проблемы — бе­ремся решать мировые.

Вячеслав Иванович набрал номер в Баку.

Наверное, торчит в гостинице, боится нос вы­сунуть. Как бы друзья Мансурова не взяли его в заложники. Хотя при нем Витя Солонин. Этот сам кого хошь возьмет...

Турецкий сразу откликнулся.

—  

В общем, деваться мне некуда, Борисыч, — начал Грязнов. — Придется отпускать Мансуро­ва. А там, возможно, и его братцу дадут условно или передадут азербайджанской стороне.

—   

А я тебе что говорил? Помнишь наш разго­вор? — спросил Турецкий.

—  

Такое не забудешь... — вздохнул Грязнов. — Ты был прав. Только что теперь делать? Голова почти не работает. Проблема на пробле­ме. А тут еще — выпить есть что, а не с кем.

—    

Сочувствую, — отозвался Турецкий весе­ло. — Ну, выкладывай свои беды.

Они говорили недолго. Грязнова потрясло, что друг его почти слово в слово повторил доводы Меркулова. Если коротко, то закон есть закон и выше его не прыгнешь.

—   

Ты заработался, — сказал Турецкий, — не­ужто так уж совсем не с кем выпить?

' — Не хочешь ты меня понять, Саша. — Гряз­нов скрипнул зубами. — Выпустят этого монстра, и завтра он уже будет в Баку. И тогда ищи-свищи ветра в поле. А про наших пленных ребят придет­ся забыть. Вот что меня гложет.

Через полчаса, успокоившись, Грязнов позво­нил в ДПЗ.

—    

Пал Антоныч, не выпустил еще Мансуро­ва? Уже на старте стоит? Ну ладно, пусть идет по холодку. Но скажи ему, что не как арестованный или задержанный, а как свободный гражданин он может зайти ко мне. Попрощаться, скажи. Для его же пользы. Так и скажи. Думаю, придет. Для собственной пользы отчего не прийти?

Мансуров появился в его кабинете, небритый и осунувшийся, уже минут через двадцать.

—  

Ну что, есть претензии к следственным властям? — спросил Грязнов, глядя на визите­ра. — Да вы садитесь.

—   

Нет, претензий никаких, — помотал голо­вой Мансуров.

—   

И со своими в посольстве поладили, надо полагать? С этим, как его, Самедом Аслановичем. Интеллигентный молодой человек, таких те­перь редко встретишь. Приятное производит впе­чатление.

Мансуров молчал, глядя поверх головы Грязнова.

—  

Дело против вас будет прекращено. Но что касается вашего брата, то все остается по-преж­нему. Состояние Панкратова тяжелое, если он не выживет, вашему брату грозит самое худшее...

—   

Вы об этом уже говорили. — Мансуров по­молчал и добавил: — Я думал, что вы хороший человек, Вячеслав Иванович...

— 

Разочаровались?

—  

Ваши условия? — Губы Мансурова дрогнули.

—  

Вы их слышали.

—  

Пленные? Сорок человек?

—  

Сделайте мне такое личное одолжение, — сказал Грязнов, глядя прямо в глаза Мансурову.

—   

Но вы же понимаете, что это невозможно. Пленные находятся по деревням, их прячут, ис­пользуя как работников...

—   

Но если пройдет слух, что появился дядя с тугой мошной, который платит хорошие деньги... Мне ли вас учить, господин Мансуров?

—   

Это очень большие деньги. — Лицо Мансу­рова потемнело. — Просто не знаю. Придется брать кредит.

—  

Я вас очень прошу, — наседал Грязнов. — Коля Панкратов очень плох... Молитесь вашему Аллаху, чтобы он остался жив.

—   

Но я уже дал кое-какие обязательства вашим деловым и правительственным кругам. Это миллионные расходы.

—   

А я прошу о личном одолжении. — Грязнов даже ему нежно улыбнулся.

—   

Извините, Вячеслав Иванович, у меня есть пес пит-бультерьер... Вы чем-то сейчас его напо­минаете.

—   

Уж лучше бы волкодава, — согнал улыбку с лица Грязнов. — А чего это ваш пес на меня похож? Хорошая собака должна быть похожа на своего хозяина.

Какое-то время они оба молчали.

—  

Наш разговор останется между нами? — спросил Мансуров. — Какие вам нужны гаран­тии?

—  

А меня о гарантиях вы не спрашиваете? — усмехнулся Грязнов.

—  

Вам я почему-то верю, — сказал Мансуров.

7

Солонин подъехал к бельгийскому посоль­ству, когда на часах уже было начало второго ночи. Благодаря инфракрасным очкам, которые он надел еще в автомобиле, Солонин быстро со­риентировался. Перелез через высокий бетонный забор с помощью тонкого троса. Когда был на гребне забора, огляделся. Улица была пустынна, охранники в будке возле въездных ворот курили, и огоньки их сигарет мерцали голубоватыми точ­ками.

Первым делом надо на время вывести из строя электронную сигнализацию.

Солонин включил миниатюрный генератор де­циметрового диапазона. Сейчас у них на экране перловая каша... Сирены садняще ревут, там жмут на кнопки и хватаются за тумблеры, щелкая и переключая... Но вот все прояснилось. Все — чисто. И на территории, и вокруг особняка.

Он недаром мерз в своей машине столько вре­мени. Выследил, как госпожа Мансурова вышла из своего дома, а вот как добралась до посоль­ства, не видел, но представлял себе.

Великая штука этот прибор ночного видения! Чувствуешь себя зрячим в стране слепых либо невидимкой в людской толпе.

Правда, госпожу Фирюзу он толком не рас­смотрел. Тогда на приеме, краем глаза заметил, что она довольно изящна, но не от природы, а скорее от усиленных занятий аэробикой, от кото­рой эти богатые бездельницы тащатся, как преж­ние скучающие барышни тащились от танцев на балах.

Цепляясь за выступы на стене особняка, при­жимаясь к стене всякий раз, когда тусклый зра­чок телекамеры бездумно смотрел в его сторону, Солонин забрался наконец на крышу, потом через слуховое окно на чердак. Здесь пахло, как пахнет на всех чердаках мира, начиная от хрущоб и кончая посольскими особняками, — запусте­нием и пылью. Здесь было очень тепло, почти жарко, так что пришлось ему расстегнуть куртку. Он отмерил, согнувшись, чтобы не удариться го­ловой о скат крыши, девять метров.

Атташе, или кто там он по чину, живет где-то здесь...

Виктор быстро собрал миниатюрную дрель, предварительно подключив ее провода к кабелю. Чуть-чуть поискрило, когда закрепил на обна­жившихся проводах «крокодилы», и дрель то­ненько завизжала.

Это был ответственный момент. Не дай Бог, если на спящих, если только они спали, посып­лется штукатурка. Обороты у дрели сумасшед­шие, но все равно даже пылинка не должна про­сочиться.

Наконец тончайшее сверло провалилось в пустоту, он быстро его втащил и замер. Кажется, не заметили. Он вставил в отверстие припасен­ную оптическую нить из стекловолокна. Такую штуку обычно вставляют в кишечник больному при операции.

Вот они, голубчики. Самому смотреть — неза­чем да и противно. Присоединил портативную видеокамеру. И решил передохнуть.

Закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать.

Впервые он увидел госпожу Мансурову обна­женной и почему-то при этом вспомнил о госпо­же Амировой. О ее многообещающей улыбке.

Он привез ей ее возлюбленного из Тегерана. Их почти официальная связь наверняка возобно­вилась, обновленная и потому еще более страст­ная, но этот ее взгляд почему-то не уходил из памяти.

Он не решался даже назвать себе то, что ис­пытывал к ней... Вот у кого природная грация, женственность и обаяние, несмотря на возраст и отсутствие занятий шейпингом и бодибилдин­гом.

Он, Солонин, был поклонником античной красоты. Рубенсовские телеса его не влекли, как и спортивная худоба.

И никогда не помышлял о том, чтобы под­сматривать либо готовить компромат на кого- то... Однако пришлось.

Представил себе на секунду, что кто-то вот так же снимал бы на пленку его с госпожой Амировой. Он даже протянул руку, чтобы отключить камеру. Но остановился.

Говорят, господин Мансуров имеет связи где- то в Чечне. И может освободить русских пленных благодаря своим деньгам и знакомствам.

Александр Борисович тоже такой вот компро­мат не одобряет, но понимает, что это от безвы­ходности. Сказал недавно: представь, мы сидим здесь, а наш паренек откуда-нибудь с Вологодчины сидит в яме и получает корм, который сбросят сверху эти его хозяева. А держава по имени Рос­сия, со всеми ее межконтинентальными ракета­ми, атомными подлодками и спутниками-шпио­нами, унижаясь, просит этого хозяина-бандита, чтобы он пожалел парнишку, отпустил его во славу Аллаха...

—   

Мне легче пойти самому туда и освободить этого пацана, — сказал тогда Солонин, — чем заниматься всей этой клубничкой и собирать компромат на подонка...

—  

Я тебя понимаю, — сказал Александр Бо­рисович. — Но нет другого выхода, Витя. Я тоже лучше бы сам пошел выручать наших ребят. Но как это сделаешь? В этих горах всякий чужак на виду, у всех вызывает подозрение. Ну освобо­дишь одного, ну двух, трех... И тебя в конце концов окружат, расстреляют с этими ребятами вместе. И твое умение там окажется столь же ненужным, как не нужны там все наши атомные подлодки и другие достижения военной техники. Вот чего не учли наши бездарные стратеги, когда пошли на них войной. Вот почему нам теперь порой приходится собирать этот компромат, чтобы обратить его во благо. Чтобы спасти моло­дые жизни — потерпим, побудем немного в шкуре мерзких циников.

Турецкий прав, хотя трудно с ним согласить­ся. Особенно когда камера снимает, ты сидишь на чердаке, а внизу — запретная, греховная лю­бовь. Даже если не любовь, а просто блуд — все равно твоя роль не из лучших.

Он продолжал сидеть, зажмурив глаза, за­ткнув уши руками, чтоб ничего не видеть и не слышать, и потому не сразу заметил, что на чер­даке появились люди.

Пришедшие, похоже, что-то искали. Солонин услышал скрипы и шорохи, когда они были уже совсем рядом.

— Вот здесь, — сказал один из них. — Здесь находится этот люк...

Затаив дыхание, Виктор следил за происходя­щим. И это продолжалось минут пять, прежде чем он понял, зачем они пришли...

Эти люди явно были не из посольства. Инте­ресовал их тот же объект — госпожа Фирюза.

Видимо, им тоже был нужен компромат, чтобы шантажировать ее, пока, правда, непонят­но, с какой целью. По-видимому, они неплохо знали, что и как здесь устроено. Нашли люк, который искали, приоткрыли его и стали снимать с помощью фотоаппарата все происходящее внизу.

Солонину стало не по себе. Чем он лучше их? Экипирован лучше, подготовлен тоже, аппарату­ра у него самая современная, да и цель — навер­няка куда выше. А в остальном ничем не отлича­ется.

Наверное, они тоже хорошо подготовились к этой акции. Следили за ней. Кто еще в городе знает о связи жены известного нефтепромыш­ленника с бельгийским дипломатом?

Если это стало секретом полишинеля, можно ожидать, что появятся еще желающие, готовые ее скомпрометировать. И труды Солонина не будут стоить и гроша. И те, ради которых он пошел на это сомнительное дело, останутся в рабстве.

Что-то надо было делать. Никакой конкурен­ции не допустим, сказал себе Солонин и осто­рожно, оставив камеру работать дальше, отполз со своего места в сторону пришельцев.

Подобравшись к ним сзади, он натянул на себя маску — так будет страшнее... Но не вспуг­нуть бы их. А то поднимут крик, переполошат тех, кто внизу.

Итак, их всего двое. Через прибор ночного видения он различил их молодые, безусые лица. Надо решительно и аккуратно действовать.

Он сунул им обоим стволы двух пистолетов под ребра.

—  

Только тихо, — сказал на фарси. — Осто­рожно поднялись и, не привлекая к себе внима­ния, пошли, — закончил он по-русски. И ногой отшвырнул подальше их карманный фонарик.

В зеленоватом полумраке прибора был виден смертельный ужас на их лицах. Выражение такое, будто перед ними предстало привидение.

А так и есть. Под привидение в таких ситуа­циях работать лучше всего. Тем более что при­зрак, приходящий в этот особняк по ночам, хо­рошо вооружен и прекрасно говорит на двух по­нятных им языках.

Он поставил их к стене, метрах в пяти от места, где они были застигнуты врасплох.

Они смотрели прямо на него. Наверное, осо­бенно жуткими им казались очки — огромные, как глаза у пришельца.

—    

Кто вы? Кто вас прислал? — спросил Соло­нин на русском, который на них, как ему пока­залось, действовал особенно подавляюще. — Ну?

И еще сильнее прижал, буквально вдавил стволы в их податливые животы. В кромешной тьме голос его звучал глухо и грозно.

—  

Хозяин приказал... — всхлипнул один из них. — Велел за ней наблюдать. Мы подумали, что он решил с ней разводиться.

—   

Обещал нам заплатить хорошо, — всхлип­нул второй. — Велел сделать к его возвращению из Москвы. Сегодня звонил, спрашивал. Она часто сюда приезжала, а мы все никак не могли...

Они свободно говорили по-русски.

—   

И давно он ее подозревает? Да опустите руки. Давно, спрашиваю, выслеживает?

—  

Не знаем, — вздохнул один из них.

—  

Почему он вам это поручил? — спросил Солонин.

—  

Мы агентство открыли. Сыскное. Высле­живаем дамочек, которые изменяют мужьям. Или наоборот. Ему нас рекомендовали.

—  

Хорошо заплатил? — спросил Солонин, опустив пистолеты.

—  

Да... А вы нас отпустите? — Голос спросив­шего прозвучал жалобно.

—  

Оружие, — сказал Солонин. — Живо вы­кладывайте все, что в карманах. И без шуток. Я вас вижу — вы меня не видите!

Они вытащили и протянули в темноте что-то вроде старого дамского «бульдога» и выкидного ножа.

Он не решился взять. И подался в сторону на случай, если кому-то из них захочется выстрелить или ударить в темноте... Но это была излишняя предосторожность. Особой угрозы они не пред­ставляли. Тем более что друг друга они не видели. И это снижало их способность к отпору.