— Садист... — сурово сказал Лоскутков и в упор выстрелил в меня взглядом.
В дверь постучали.
— Войдите.
Заглянул крутомордый прапорщик внутренних войск. Физиономия весьма устрашающая, словно специально его подбирали для пугания непугливых “зечек” — со вкусом и старательно перебитый нос, угреватая кожа лица чем-то делали его похожим на генерала Лебедя. И количество звезд на погонах — такое же.
Козырнул и доложил. Голос тоже пропитой, как и у генерала.
Мы узнали, что подозреваемую привезли раньше времени, она с сопровождающими ждет в машине. Просто прапорщик хотел убедиться, что майор — уже на месте и освободился от других дел. — Веди ее, господин генерал-лейтенант...
А у Лоскуткова тоже глаз наметанный. Сам же “генерал-лейтенант” к таким шуткам, похоже, привык, потому и не удивился.
— Да, чуть не забыл... — смягчился я. Меня вообще легко купить юмором. — Я звонил по твоей просьбе майору Асафьеву.
И опять — пауза, чтобы вызвать его заинтересованность, его встречный вопрос. Но — упрямый, черт. Смотрит на меня, как безработный пролетарий на “нового русского”.
Ждет продолжения...
— Твой подопечный следователь, капитан Панкратов, — личность темная. Малообщительный. Несколько лет назад вернулся из командировки и застал жену в постели с мужиком. Избил обоих так, что попали в больницу.
Тогда еле-еле дело замяли. С тех пор — холост.
Интересный факт?
— Психический сдвиг на почве женской подстилочности? Это вариант... — задумался майор.
Но додумать ему не дали. Ввели Саньку Чанышеву.
Мелкая, худющая, как изгрызенная щепка.
Острота плеч видна даже через толстую кожаную куртку. И возраст, отмеченный в протоколе предварительного допроса, ей никак не дашь. Глаза — больше всего остального лица, и очень мутные. То ли от слез, то ли это остаточные явления от наркоты. Возможно, когда-то у нее были и красивые глаза. Взгляд измученный, хотя мне не показалось, что есть в этом взгляде следы “ломки”. А “ломка” у наркомана должна быть. Ладно бы, еще новичок в этом деле. А она принимала “дурь” уже постоянно. Странно.
Я положил на стол включенный диктофон, чем вызвал недовольный взгляд мента. Но возражать он не стал.
Пока я рассматривал Саньку, Лоскутков начал заполнять вводные данные протокола.
Она отвечала коротко и устало, равнодушная ко всему, ее окружающему. Словно допрашивали ее уже неоднократно и по многу раз в течение недели.
— Я не совсем понимаю, зачем вам захотелось в зону? — сказал майор не менее устало, чем она. Было в этом высказывании и осуждение, и равнодушие одновременно. Почти будничный тон, который настраивает на неторопливый разговор по душам. Я почувствовал умение майора правильно подойти к допросу.
Ловкач...
Большие глаза уставились на него:
— Я должна пригласить на допрос своего адвоката?
— У вас уже есть адвокат?
— Да, сегодня приходил. Мы два часа, разговаривали.
Молодец Гоша Осоченко, подсуетился мигом. Как только успел этот адвокат все документы оформить? Ведь всего несколько часов прошло после нашего разговора.
— Вы можете этого потребовать, — сказал Лоскутков жестко. — Хотя я лично необходимости в этом не вижу. Но вопрос все же задам.
Что вам посоветовал адвокат?
— Ничего. Расспросил обо всем в подробностях. Что спрашивать, если я ничего не помню... Сказал, что будет защищать меня на суде. Дал в каких-то бумагах расписаться.
И все.
Этого уже я не понял...
Я достаточно четко проинструктировал Гошу относительно того, что должен объяснить адвокат Чанышевой. Каким образом и на что он должен ее настраивать. Или это?..
— Адвокат вам назначен или вы его наняли? — невинно поинтересовался я.
— Кто-то нанял. Я даже не знаю кто. Друзья Валентина, наверное...
— А вы не спросили?
— Спросила. Он сказал, что это неважно.
— Я сегодня разговаривал с Гошей Осоченко. Он обещал вам адвоката нанять.
— Гошка? А он здесь при чем?
По ее реплике не скажешь, что Санька относит моего заказчика к близким друзьям. Холодный и равнодушно-непонимающий голос.
Думаю, его такой голос мог бы не только расстроить, но и попросту убить. Бедный Гоша — его личные дела, — даже при условии удачного выполнения мною заказа, достаточно неважные...
— Простите, я не представился. Толстов Сергей Иванович. Частный сыщик из детективного агентства “Аргус”. Меня нанял именно Осоченко, чтобы я доказал вашу невиновность следственными методами. Я посоветовал ему дополнительно нанять адвоката, чтобы тот действовал в паре со мной своими методами. Вместе нам бы это, думаю, удалось...
— Какая невиновность... — она вздохнула так громко, что этот вздох походил на одиночное рыдание. — Я — убила, я — призналась.
Вот и все. О чем тут говорить? Так адвокат сейчас нужен или нет? Он говорил, что все допросы должны проходить в его присутствии.
— Только если вы требуете этого... — холодно сказал Лоскутков. — Мы можем отложить допрос. Вы посидите здесь пару часов, пока адвоката найдут, потом продолжим.
Психолог хренов... Майор отлично знает, как мучительно тянутся для допрашиваемого минуты, проведенные в его кабинете. Пару часов подождать... Это выше ее сил. Санька и без того измучена тяжелыми думами.
— Давайте без него, — не сказала, а выдохнула она.
Она устала. Это ясно видно. Но абстинентного синдрома нет, и этот вопрос застрял у меня в голове острым гвоздем-”двухсоткой”.
Какая же она после этого наркоманка? Или в камере ее уже чем-то “подлечили”? По нынешним временам это вполне реальный вариант. Сами контролеры снабжают арестованных, это — известный бизнес для прапорщиков.
— На предварительном допросе вы сказали, что не помните самого момента убийства...
— Не помню.
— А почему же вы так уверены, что убили?
— Потому что до этого думала об убийстве.
Потому что хотела его убить.
— А чем были вызваны такие не женские желания?
— Надоело быть “дурой”.
— То есть?
— Вот вам и “то есть”... — она разозлилась, вспоминая. — Надоело унижения от него терпеть, надоело, когда относятся, как к кошке...
Я тоже — живой человек. А от него только и слышала: “Дура, не доросла еще...”, “дура, тебя не спрашивают...” А я — не собственность его, я тоже жить хочу своей жизнью. Не так, чтобы ему спокойнее и уютнее было.
А чтобы самой жить...
Интересно. А Гоша Осоченко рисовал мне совсем другую картину. Если я правильно понял, то она убитого, по словам Гоши, сильно любила. Или это только фраза в разговоре, своего рода повод, чтобы я сразу не отказался от безнадежного дела?
— Но само желание убить по закону ненаказуемо, — сказал Лоскутков. — А вы все же решили, что убили. Почему?
— Потому что в себя пришла с пистолетом в руке.
— А если этот пистолет вам кто-то в руку вложил?
— Кому это надо?
— Откуда у вас этот пистолет?
— Валентин у кого-то купил. Я не знаю, у кого. Меня уже спрашивали об этом на первом допросе.
— А при каких обстоятельствах вы его впервые увидели? Валентин сам показал?, — Да.
— И что он сказал при этом?
— Я спросила, зачем ему пистолет. Он ответил, как всегда, что это — не мое дело.
— Где пистолет хранился?
— В ящике письменного стола.
— Вы имели к нему свободный доступ?
— Конечно. Стол никогда не закрывался.
От кого закрывать, если мы только вдвоем жили?
— Но часто брали в руки? Просто из женского любопытства. Рассматривали?
— Ни разу. Терпеть не могу оружия...
Мне внезапно пришла в голову мысль.
Я коротко глянул на Лоскуткова, и он замер.
— Вы раньше когда-нибудь стреляли из пистолета?
— Нет.
— У меня к вам, Александра, просьба, — я достал свой пистолет и протянул ей. — Выстрелите, пожалуйста, вот в эту стену.
Лоскутков встал, но ничего не сказал, только замер в позе готовой к прыжку кошки.
Я, честно говоря, тоже был готов к действию.
Как-никак, а пистолет был с боевыми патронами.
Санька удивленно посмотрела на меня, потом на Лоскуткова и неуверенно взяла в руки оружие. А ладонь у нее — совсем детская.
— Стреляйте, — сказал я подбадривающе, а сам внимательно смотрел за ее тонкими пальцами.
Она подняла пистолет на уровень лица.
Руку вложила в руку, как профессиональный американский киноактер — фильмов все насмотрелись. И, тужась, нажала на спусковой крючок.
Выстрела, естественно, не последовало.
А она все тужилась и тужилась, все давила и давила...
— Спасибо, — сказал я, забирая пистолет. — Достаточно. Это и требовалось доказать. Скажите, Александра, вы знаете, что это такое? — показал я на предохранитель.
Она отрицательно покачала головой.
Лоскутков посмотрел на меня почти со злорадной улыбкой. Сам он не рискнул бы пойти на подобный эксперимент. Я попросил его:
— Будь другом, позвони в райотдел, пусть лысый Кудрявцев подсуетится и выяснит у дежурных, которые Александру принимали, был ли пистолет поставлен на предохранитель?
Лоскутков вышел в смежный кабинет и дал указание своему помощнику Володе. Аппараты в кабинетах были параллельные, и слышно было, как Володя несколько раз набирал номер. Очевидно, Кудрявцев оказался еще и любителем телефонной болтовни. Мы тем временем продолжили допрос, и я, взглядом попросив у мента согласия, попробовал взять инициативу в свои руки. Пора было совместить сказанное Гошей Осоченко с рассказом самой подозреваемой.
— Я не уверен, что вы, ни разу до этого не имея дело с пистолетом, сумели застрелить мужа. Но постарайтесь в этом убедить его, — я кивнул в сторону майора. — А мы пока перейдем к дальнейшему разговору. Теперь расскажите мне, чем занимался ваш муж?
— Он был программистом.
— Он где-то работал?
— Нет, выполнял заказы дома.
— Вы знаете, что это были за заказы?
— Программы делал.
— А кто были его заказчики?
— Разные. Много. В основном от Осоченко приходили. Валентин с ним дружил.
Интересно. А Осоченко говорит, что только нескольких клиентов Чанышеву “подогнал”. Насколько я понимаю, “несколько клиентов” и “в основном” — это совершенно разные вещи.
— А кроме этого, чем еще Валентин занимался?
— Он все время в Интернете сидел. Мне даже подруги жаловались, что нам дозвониться невозможно. Телефон постоянно занят.
Самому ему обычно по сотовому звонили.
А мне он номер сотового никому давать не разрешал.
Она снова вздохнула и, заметил я, непроизвольно сжала маленькие кулачки до побеления. Очевидно, последний мой вопрос вызвал из ее памяти какую-то сцену с очередным унижением.
— А кто были его последние заказчики?
— Я не знаю их имен. Какой-то солидный мужчина часто приходил. Они вместе в Интернет выходили.
— О самом заказе Валентин ничего вам не рассказывал? Это тоже была программа? Тогда каким образом она может быть связана с Интернетом?
— Нет. Когда он программу делает, он про Интернет забывает. А в этот раз именно в Интернете работали. Какие-то данные, наверное, искали.
— Хорошенько вспомните. Какую-то случайную фразу, слово... О чем они говорили?
— Они закрывались в комнате. Я не слышала... — она несколько секунд помялась, формулируя фразу помягче. — Я не в таком состоянии была, чтобы слышать...
— Понятно.
Я не рискнул углубляться в тему наркотиков, чтобы не спугнуть начавший налаживаться контакт. И правильно сделал. Саня вдруг встрепенулась:
— Вспомнила. С Осоченко они на кухне недавно беседовали, и я краем уха услышала, как Валентин сказал, что, по идее, если постараться, можно через Интернет даже президентом своего кандидата выбрать. И вообще, он сказал, все результаты выборов — это только работа нескольких грамотных хакеров.
— Еще один вопрос. Накануне убийства — если вы только помните — Валентин компьютер не ремонтировал?
— Он опять в Интернете работал. А что было потом, я не помню... Он мне уже укол поставил.
— Он? — переспросил я.
— Да. Он всегда мне сам ставил.
Лоскутков выполнял при частном сыщике роль секретаря, торопливо записывая вопросы и ответы. Это всегда приятно, когда не ты работаешь на ментов, а городская уголовка пашет на частное детективное агентство.
— Может быть, на сегодня прекратим допрос? — спросил я. — Вижу, вы устали...
— Нет, подожди... — хотел не согласиться майор, но перехватил мой взгляд и смолк.
Я тоже при необходимости могу смотреть не менее жестко, чем мент.
Саня просто кивнула. Ей было все равно.
Подписали протокол, вызвали страшилу-прапорщика.