Его показывают во всех школах КГБ, в том числе показывали и у нас, в Минске. Как и все игровые фильмы, изготовленные на секретных студиях КГБ, он очень правдив: ведь играют в нем и себя, и осведомителей-агентов, и даже наших врагов — антисоветчиков — сами чекисты. Наша профессия настолько близка к актерской, что предложение сыграть чью-либо роль в учебном фильме не вызывает ни у кого из нас ни удивления, ни протеста. Если бы хоть один такой фильм показали по телевидению, он собрал бы миллионы зрителей. В той или иной степени учебные фильмы напоминают сериал «Семнадцать мгновений весны», который до сих пор пользуется огромной популярностью.
Учебный фильм, который я упомянул, посвящен исследованию проблемы греха. Та, первая стадия, когда истинный советский человек молчит в тряпочку, опущена. Действие начинается с того момента, когда герой фильма произносит роковое слово…
Оно влечет за собой первую стадию разработки, довольно вялую, как бы щадящую, оставляющую возможность исправиться.
Один из ваших сослуживцев, доселе мало знакомый, вдруг проникается к вам особым вниманием и приглашает к себе домой. И вот уже новые приятели сидят на кухне. На столе — бутылка водки. Стрекочет кинокамера.
— Да брось ты к чертовой матери эту антисоветчину! — убеждает один из них. — Ты же советский человек, понимаешь! Партия о тебе, дураке, проявляет заботу! Да, у нас есть недостатки, а у кого их нет?..
Затуманенные, но хитрые глаза агента внимательно наблюдают за реакцией собеседника.
— Да я за Родину жизнь отдам! — восклицает тот заплетающимся языком. — Чего ты привязался, в самом деле? Ну, говорил я, что в Америке живут лучше, чем у нас. А разве я не понимаю, сколько приходится нам тратить на оборону? Помощь развивающимся странам! Давай забудем об этом. Да я эту Америку собственными руками взорву!..
Приятели чокаются, и агент нетерпеливо посматривает на часы: его работа считается выполненной, а лечение души завершенным, правда, не до конца: болтуна, разочаровавшегося в своем антисоветизме, КГБ все же ставит на учет, тайно ограничивая его дееспособность до конца дней. Стоит ему попытаться выехать за границу, или подняться на одну служебную ступень, или перейти на другую работу, как районный отдел КГБ проверит его по картотекам, и через два дня бумажка с именем и фамилией вернется назад, обозначенная штампом на оборотной стороне: «Профилактировался через агентуру в связи с антисоветскими убеждениями»…
Однако если наш друг станет упорствовать в своем греховном правдолюбии и скажет агенту: «Что ни говори, а Ленин-то, оказывается, был не прав: производительность труда при социализме не выше, чем при капитализме, а, наоборот, ниже!..» — то лечение души переходит во вторую стадию, более жесткую. Пациента вызывают в отдел кадров или в 1-й отдел, занимающийся секретным делопроизводством, и строго предупреждают: «Вы допускаете антисоветские высказывания! Как вам не стыдно! Ведете себя как свинья под дубом, поносите партию, которая вас кормит!.. Подумайте о семье, а ведь у вас есть дети!..»
Считается, что после такого предупреждения незадачливый антисоветчик должен серьезно одуматься, а называется все это «профилактикой через доверенных лиц», то есть тех чиновников, которые поддерживают с КГБ деловой контакт, не афишируя этого, но в то же время и не особенно скрывая.
Если же наш герой и на этот раз не смирится, его официально вызовут в КГБ повесткой и там вручат отпечатанный на отличной финской бумаге типографским способом листок, на котором крупными буквами сверху написано: «Официальное предупреждение». Далее мелким шрифтом разъясняется, что в соответствии с решением Президиума Верховного Совета СССР этот документ считается официальным свидетельством при судебном разбирательстве в связи с распространением измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй.
Это означает, что терпение КГБ достигло предела и от более-менее гуманных действий он переходит к откровенным и злобным — тюрьмам, концлагерям, принудительному психолечению, отравлениям, уличным избиениям и кое-чему другому.
Все это оформляется соответствующими документами. Читая их, с удивлением отмечаешь, что главное внимание в них уделено не деяниям, которые наш пациент совершил, а тем мыслям и чувствам, которыми руководствовался. Все эти жестокие средства вольно или невольно рассматривались в КГБ не столько как наказание, сколько как способ исцеления души, то есть точь-в-точь как это было и у инквизиторов
IV
Когда я, уволившись из КГБ, исповедовался в церкви и вкратце пересказал то, что написано в этом очерке, терпеливый священник сам поднес к моим губам серебряный крест…
Глава 4
Военный обозреватель
Хорошая вещь — свобода пенаты! Она очень помогает шпионажу. Не случайно все разведки мира охотятся за военными обозревателями газет. Те хоть и не имеют прямого доступа к секретам, но выспросить у приятелей из Генерального штаба могут многое. Особенно если его попросит об этом московский друг, такой же вроде бы журналист… Как завербовать военного обозревателя?
I
Если вы хотите увидеть советского разведчика в Токио, вовсе не обязательно устанавливать секретную оптическую аппаратуру перед входом в резидентуру КГБ в нашем посольстве. Поезжайте лучше в самый большой книжный магазин Токио, «Марудзэн», и поднимитесь на третий этаж в отдел военной книги, кажется единственный на всю страну. Там обязательно торчит кто-нибудь из нас, украдкой листая книги.
А найти этот «Марудзэн» очень легко: достаточно свернуть со всегда оживленной Гиндзы налево, в сторону императорского дворца. Его построили из белого камня в средние века португальцы, намеревавшиеся колонизировать эту страну, но отступили, убедившись в том, что ее недра бедны. Дворец же, хоть и выстроенный в японском стиле, с плавно загнутыми кверху углами крыш, все же по-европейски основателен и массивен, что так нехарактерно дня изящной и легкой, словно плывущей в воздухе деревянной японской архитектуры.
Впрочем, и весь этот небольшой район Маруноути, прилегающий к Гиндзе, несколько чужеродный, хотя и появился на свет позже, после Второй мировой войны.
Его невысокие каменные здания, нередко даже облицованные гранитом, тяжеловесны и ничем не отличаются от своих европейских собратьев, если не считать низковатых по европейским стандартам потолков, напоминающих о том, что здесь Азия, Впрочем, может быть, и поэтому строгие громады Маруноути излучают надежность и покой, как и подобает расположенным в них учреждениям и банкам. Особенно бывают красивы они в новогодние дни, опоясанные красными лентами, словно праздничные коробки с тортом.
Узкие тротуары заполняет толпа людей, шествующих неторопливо, солидно, без спешки. Кое-кто заглядывает в «Марудзэн». В этом магазине продаются и книги, изданные за рубежом, и оттого тут часто встречаются иностранцы К ним отношусь и я — молодой капитан советский разведки, действующий под видом корреспондента ТАСС Я, впрочем, еще не решил, что для меня важнее — журналистика или разведка: ведь обе профессии весьма схожи, исполнены духа поиска, познания человеческих страстей, удивительно интересны. Оплачивались же они по-разному: тоталитарное и милитаризованное Советское государство с недоверием относилось к журналистам, как и ко всем другим представителям творческих профессий и, напротив, очень уважало разведчиков, усматривая в них свою опору. И поэтому совмещать в одном лице журналиста и разведчика было гораздо выгоднее и безопаснее. Вдобавок я получал две зарплаты — от КГБ и от ТАСС, причем первая в несколько раз превосходила вторую…
Возле полок с книгами по военной тематике уже стояли, углубившись в облюбованные ими издания и стараясь не глядеть друг на друга, трое молодых людей примерно моего возраста, около тридцати. Это самый продуктивный возраст для разведчика, который еще не успел стать начальником, но очень хочет добиться этого, и потому перед ним можно ставить любые задания, самые трудоемкие и опасные. И хотя все трое были одеты по-разному — кто в строгий деловой костюм, а кто нарочито небрежно, — их выдавала напряженная поза, словно все они ожидали удара сзади. Такова характерная поза разведчика, выработанная постоянным ожиданием слежки.
Когда я подошел, скрипнув досками пола, все трое настороженно оглянулись…
Один из них оказался знакомым болгарским журналистом. Мы понимающе улыбнулись друг другу, как бы говоря:
«И ты, дружок, тоже, оказывается, служишь в разведке!..»
Второго я, кажется, встречал несколько раз на приемах в посольстве ГДР. По его лицу пробежала тень узнавания, и он с облегчением отвернулся, вновь углубившись в японскую книгу. Разведки социалистических стран работают в тесном контакте, и сейчас нам нечего было опасаться друг друга.
Третий же оказался молодым советским дипломатом. Он приехал в Токио совсем недавно, и я, кажется всего только раз видел его в полутемном посольском коридоре.
«А ты, значит, служишь в ГРУ, военной разведке! — подумал я. — Учтем это обстоятельство».
Догадаться о том, что это был сотрудник другой, параллельной советской разведки, было совсем не трудно: ведь все сотрудники нашей резидентуры КГБ, прибывавшие в нее впервые, официально представлялись на общих собраниях. Это делалось для того, чтобы все мы знали друг друга в лицо и не перепутали разведчика с рядовым служащим советского посольства. Быть же настоящим дипломатом, пусть и агентом КГБ, мой новый знакомый также не мог, потому что ни один нормальный советский чиновник, служащий в Японии, и на шаг не приблизится к полкам военной книги, чтобы японская контрразведка не заподозрила в нем шпиона и на всякий случай не выдворила из этой благословенной страны, где в советском посольстве зарплата выше, чем в какой-либо другой стране мира. Командировка в Японию всегда считалась у работников советских внешнеполитических ведомств самой выгодной.
Сотрудник ГРУ метнул в меня строгий офицерский взгляд, давая понять, что хотя мы и служим одной стране, но все же в разных шпионских ведомствах, и потому не должны пи возможности ничего знать друг о друге в целях конспирации. И уж конечно, не стоит заглядывать друг другу в книжки…
Я подошел к другому концу полки и стал рассматривать корешки книг, но так, чтобы ни один из этих троих не смог понять, что именно меня интересует. Ведь главное для нас в этих книгах — не столько их содержание, сколько авторы, которых потом можно было бы попытаться завербовать и сделать агентами советской разведки.
Вооруженные силы Японии очень малы, и потому военные книги здесь также издаются малыми тиражами. В этой стране нет военной цензуры, и потому в тексты книг могут попасть данные, которые, например, в нашей стране считались бы государственной тайной. Чем больше таких сведений содержится в книге, тем большую ценность для нас представляет ее автор. Ведь и ему самому необходим для работы постоянный приток свежей военной информации, которую он получает от своих знакомых в Управлении национальной обороны, в его пресс-клубе, — советские журналисты туда доступа не имеют.
Хотелось бы, однако, отметить, что чисто военная информация мало интересует КГБ, который конечно же не отказывается от нее, если она сама плывет в руки. Но главным образом ее добычей занимается ГРУ, нас же интересует военная проблематика исключительно в контексте международных, научно-технических, экономических и, разумеется, политических проблем.
И поэтому я равнодушно пробежал глазами корешки книг, рассказывающих о военно-транспортной сети Японии, обучении личного состава и полевой тактике, и просто обомлел, увидев, что на одном из них было написано так: «Критика военной политики Японии».
Настороженно оглянувшись, я вытащил книгу с полки и стал читать предисловие. С каждой новой строкой во мне росло чувство удивления, ибо ничего подобного ни в каких японских газетах и книгах я не встречал.
«Военная политика Японии чревата ошибками», — кажется, так было озаглавлено предисловие, причем каждая из этих ошибок трактовалась почему-то в пользу Советского Союза. Например, осуждение Японией советской военной агрессии в Афганистане признавалось неправомерным, сама же агрессия, наоборот, справедливой с точки зрения СССР. Военный союз Японии с США преподносился как очень опасный для дела мира во всем мире, в то время, как военный союз социалистических стран, так называемый Варшавский Договор, наоборот, очень хорошим, хотя, почему именно, оставалось неясным. Северные территории объявлялись безусловно принадлежащими Советскому Союзу и присутствие на них большого количества советских войск вполне законным и даже необходимым для защиты Южных Курил от посягательств Японии. И наконец, в предисловии выражалась глубокая тревога по поводу роста военных расходов Японии, которые вот-вот могли превысить один процент валового национального продукта. Последнее утверждение выглядело особенно смехотворным, поскольку в СССР, например, едва ли не все сто процентов потенциала страны идут на вооружение, и армия вполне официально считалась приоритетом номер один для страны на протяжении всех семидесяти лет коммунистической власти. Однако никакой критики советского милитаризма в книге, разумеется, не содержалось.
Да, каждое из утверждений книги выглядело весьма спорным, но меня насторожило другое: не является ли она продуктом деятельности самого КГБ, а ее автор — нашим агентом? В этом случае моя работа с ним не имела смысла, а время, Ушедшее на поиски автора этой книги, оказалось бы зря потраченным.
Действительно, все это очень напоминало почерк службы дезинформации общественного мнения, имеющейся в разведке. Она называется «службой активных мероприятий», или, сокращенно, Службой «А». Задачи ее были чисто идеологическими. Она должна была внушить всему миру, что коммунизм — лучшая форма общественного устройства, Советский Союз — сущий рай на Земле, а советские руководители и особенно Генеральный секретарь ЦК КПСС — гении и непогрешимы, как святые.
Собственно говоря, этим занималась и вся огромная официальная пропагандистская машина, однако формы и методы Службы «А» были другими, чисто шпионскими, потому она и находилась в ведомстве внешней разведки. Она должна была обманывать западный мир с помощью самих же иностранцев, выдавая партийно-советские суждения и оценки исходящими как бы от их имени. Она подкупала иностранных журналистов, среди которых есть и немало японских, подсовывало им лживую информацию. Многие иностранные журналисты охотно использовали эти сведения в своих статьях, считая их достоверными, полученными из ближайшего окружения советских властей, в то время как они были состряпаны в недрах разведки и подсунуты им через респектабельных и известных советских журналистов, агентов и доносчиков КГБ.
Служба «А» работала грубо и часто попадала впросак. Статьи о ее коварстве и активности то и дело появлялись в американских газетах, и могло сложиться впечатление, что Служба «А» является едва ли не самым главным подразделением разведки.
В действительности же было наоборот: по своей значимости она занимала последнее место среди подразделений разведки, и оказаться там было для разведчика равнозначно завершению карьеры. В Службу «А» отправляли в наказание за пьянство или плохую работу. Ее сотрудники не имели права выезжать за границу.
Поэтому и работали они без всякого энтузиазма. Вымученные ими доклады и справки прочитывались и утверждались целой пирамидой начальников: начальником сектора, заместителем начальника отдела, самим его начальником, затем заместителем начальника Службы «А», курирующим работу против Японии, и, наконец, самим начальником службы. Все они, по извечному правилу советских чиновников, рассматривали эти материалы как служебные записки, в которых не должно содержаться никаких эмоций, а только факты. В результате этой многоступенчатой кастрации изначальный материал становился сухим, безликим, как, впрочем, и все, что выходит из-под пера Службы «А». Книга, которую я сейчас держал в руках, явно была написана ярко и интересно. А это значит, что автор ее пока не является нашим агентом официально — но реально-то он работает на нас уже давно, сам, видимо, не сознавая этого! И завербовать его не составит никакого труда, ибо эта вербовка станет лишь логическим итогом его деятельности. И таким образом, орден «Знак Почета» мне обеспечен! Моя карьера также совершит очередной виток!..