– Что же они тебя одного гулять отпустили?
– Это я их отпустил, – хмыкнул Корочкин. – Они ж у меня ростовские. Тесть сосватал, когда я приподнялся как следует. Я теперь, конечно, не так чтоб сильно насчет его моральных взглядов беспокоюсь. А все ж таки зачем внаглую залупаться? Он у нас в Ростове главный мент, таким родством не разбрасываются... Все под Богом ходим. Ну, Матюха, бывай! – попрощался он. – Ненадолго, надеюсь, расстаемся. Мне такие люди, как ты, нужны.
– У тебя же и так охрана хорошая, – пожал плечами Матвей.
– А я тебя и не в охрану приглашаю, – прищурился Корочкин. – Похоже, парень ты с головой. И образование соответствует. Пора тебе теорию к практике применять. Управлять, в смысле. Жизни, как она есть, тебя ни в каких университетах не научат. В ней, знаешь, много специфики, и по бизнесу, и вообще, между людьми... Если на лету умеешь схватывать, при мне быстро все усвоишь. Типа, кому сказать «пошел на хер», а кому «извините, мне надо выйти». До скорого, короче.
В то утро Матвей был уверен, что видит депутата Корочкина первый и последний раз. Мало ли что наговорит человек в порыве похмельной благодарности!
Он и предположить не мог, как сильно переменит его жизнь эта встреча и насколько прав окажется Корочкин, утверждая, что рядом с ним Матвей научится тому, чему не научат ни в каких университетах...
Матвей и теперь не считал чрезмерной плату за ту учебу и не считал пустыми годы, прошедшие рядом с депутатом Корочкиным. Но можно ли все это повторить, можно ли снова войти в реку, из которой он сам выплеснул себя три года назад, и, главное, надо ли это делать?..
Он так задумался, вспоминая, что не заметил, как прошел половину Тверской, зачем-то свернул сначала в Мамоновский, а потом в Трехпрудный переулок и вышел почти к Патриаршим прудам. Утром шел снег, теперь его остатки клочьями белели на деревьях, время от времени тяжело плюхаясь на мокрый асфальт.
«Куда это я направляюсь, интересно? – удивленно подумал Матвей, спохватившись только возле маленького итальянского ресторанчика, который, оказывается, открылся вместо магазина «Дары природы» на углу Трехпрудного переулка. – Может, пообедать, раз уж забрел сюда?»
Ресторанчик выглядел привлекательно, народу в нем почти не было – за сияющим чистотой большим окном виднелись пустые столики. Да и весь этот до последнего камня знакомый переулок был почти так же уютен и пуст, как много лет назад, когда он считался тихим центром. Конечно, тогда рядом с «Дарами природы» не стояли сверкающие автомобили, которые теперь стояли возле итальянского ресторана, но в целом все равно было похоже.
Матвей уже направился ко входу, когда увидел, что к одному из этих автомобилей, к ярко-алой «Мазде», идет от ресторана высокая женщина в длинной серебристой шубе. Рядом с ней семенил мальчишка лет семи, маленький, в очках и такой худой, как будто вышел не из ресторана, а из концлагеря. Матвей невольно приостановился, пропуская их мимо себя. Вокруг этой женщины создавалась настоящая зона турбулентности – так решительно и властно она рассекала пространство; хотелось переждать, пока она пройдет.
И вдруг, поравнявшись с Матвеем, женщина остановилась.
– Ты что, ма? – удивленно спросил мальчик.
– Подожди, – пробормотала она, вглядываясь во что-то у Матвея за спиной.
Испуг, послышавшийся в ее голосе, так не сочетался со всей ее победительной внешностью, и даже не с внешностью, а с той глубокой уверенностью в себе, которую она излучала, что Матвей обернулся и проследил за ее взглядом. И сразу понял причину этого испуга.
Возле алой «Мазды» стояло трое мужчин самой что ни на есть мрачной наружности. Они делали вид, будто производят какие-то дорожные работы чуть не под колесом автомобиля, но поверить в их созидательную деятельность было трудновато. Ну не идут в дорожные рабочие такие вот коренастые небритые кавказцы!
Женщина оглянулась на ресторанную дверь. На лице ее при этом выразилась такая растерянность, что сразу было понятно: оглянулась она бестолково, машинально, а вовсе не потому, что ожидала от кого-нибудь помощи.
– Ма-а... – капризно протянул мальчишка. – Ну я же на римских кошек опоздаю!
Не обращая внимания на его нытье, женщина попятилась к ресторану. Один из кавказцев тут же взялся за дверцу ее машины, другой сделал шаг к хозяйке. Та торопливо выхватила из сумочки телефон и стала лихорадочно нажимать на кнопки. Понятно было, что если рядом нет никого, кто мог бы ей помочь, то вызвать помощь даже с соседней улицы она уже не успеет.
– Вы их знаете? – спросил Матвей.
Она вздрогнула и отшатнулась. Потом окинула его мгновенным взглядом и ответила почти спокойным голосом:
– Нет. Левые какие-то. У меня проблем нету.
– Значит, просто машину хотят, – сказал Матвей. – Ничего страшного. Пойдемте. Возьмите ребенка за руку.
Матвей подошел к водительской дверце. Женщина шла рядом. Матвей протянул руку, и она положила в нее ключи. Кавказец стоял вплотную к машине; открыть дверцу было невозможно. Матвей поймал его взгляд. Кавказец смотрел ему в глаза секунд тридцать, потом нехотя сделал шаг в сторону.
– Садитесь. – Матвей нажал на кнопку пульта, снимая машину с сигнализации.
– А вы не... – В ее голосе снова послышалась растерянность.
– Рядом со мной.
Она быстро обошла машину, втолкнула ничего не понимающего мальчика на заднее сиденье, где лежал большой пестрый рюкзак, а сама села впереди и торопливо захлопнула дверцу. Матвей заблокировал все четыре двери, включил первую передачу и резко бросил сцепление. С асфальтовым визгом и шлейфом грязных брызг машина рванулась вперед, в узкое пространство между припаркованными рядом автомобилями. Второй кавказец, стоявший у бампера, отпрыгнул в сторону.
– Как джигиты трогаемся, – улыбнулся Матвей. – С ветерком. Не волнуйтесь, все в порядке.
Похоже было, что она уже не волнуется. Победительная уверенность снова окружила ее; с ней тяжело было находиться в замкнутом пространстве кабины.
– Они на улице побоялись бы связываться, – сказал Матвей.
– Это с вами побоялись бы. А подругу мою средь бела дня на полном ходу из машины выкинули. Прихватили такие вот сыны гор на Ленинградке... Позвоночник сломала, второй год лежит. – Она достала из сумочки сигареты, закурила, поморщилась, разгоняя рукой дым; сверкнули бриллианты на двух широких кольцах. – Господи, ну как жить в этой стране? Выгораживаешь-выгораживаешь себе жизненное пространство, а все без толку!
Голос у нее был резкий, с московской хрипотцой. Скосив глаза, Матвей присмотрелся к ней получше и понял, что ей не сорок лет, как ему показалось вначале, а хорошо к пятидесяти. Она была ухоженная, с большими возможностями следить за собой, это было видно. Но точно так же было видно, что она относится к тому типу особенных, московских, очень энергичных женщин, которым бесполезно бороться с приметами возраста. Слишком умна она была и слишком хватка к жизни, чтобы это не отражалось на лице, несмотря на дорогие кремы и косметические салоны.
Покрутившись в переулках у Патриарших, Матвей вывел машину на Садовое кольцо.
– Ну, дальше сами доедете, – сказал он, притормаживая у красного «комода» чеховского музея. – Спасибо за компанию.
– Вам спасибо, – сказала женщина. – Не хочется говорить пошлости, но если бы не вы...
– Дядя нас спас от верной смерти, да, мам? – звонко спросил мальчик.
Матвей засмеялся.
– Начитался глупых книжек, – поморщилась она и посмотрела на часы.
Недавняя растерянность исчезла с ее лица совершенно, оно приобрело деловое, уверенное выражение.
– Ничего не глупых, – упрямо сказал мальчик. – А правдашних.
– Никитка, перестань, – оборвала она и вдруг, словно вспомнив что-то, взглянула на Матвея. – Скажите... – В ее голосе на секунду мелькнуло что-то похожее на неуверенность. – А нельзя ли проявить по отношению к вам невоспитанность? Дело в том, что я в полном замоте, в цейтноте – в жопе, короче, в полной. Не могли бы вы отвезти Никитку домой?
– А кого вы собирались отправить с Никиткой домой полчаса назад? – поинтересовался Матвей.
– Я как раз собиралась вызвать водителя. У меня было на это ровно полчаса.
– И что вам мешает сделать это сейчас? – усмехнулся он.
– Отсутствие этого времени, – спокойно заявила она. – Я потратила имевшиеся полчаса на криминальных придурков, и теперь их у меня нет. А везти Никитку в офис мне не хочется, потому что я освобожусь ближе к ночи.
– Мне тоже не хочется, – откликнулся мальчик. – По Би-би-си сейчас фильм про кошек будут показывать. Которые на римских развалинах живут.
– Так как? – нетерпеливо повторила она.
– Вы через рамку в аэропорте без проблем проходите? – спросил Матвей.
– Да. – Женщина ответила спокойно, хотя видно было, что она слегка опешила от такого вопроса.
– Странно! А должна бы звенеть – на стержень характера реагировать.
Она расхохоталась. Хрипотца ее голоса в смехе была особенно выразительна.
– Дядя, отвезите меня, пожалуйста, домой, – жалобно попросил Никитка. – У мамы на работе такая тощища, что только она выдерживает.
Похоже, с определением его возраста Матвей тоже ошибся. Вернее, у этого мальчика был какой-то плавающий возраст – выглядел он лет на семь, а говорил то совсем по-детски, то с какими-то слишком взрослыми интонациями.
Матвей уже открыл было рот, чтобы объяснить маме с сыночком, что у него есть более важные дела, чем обслуживать их цейтноты. Что, в самом деле, за проблема! Ну, привезет своего Никитку в офис и оттуда отправит домой с водителем. А фильм про римских кошек гувернантка ему запишет. Но, к собственному неимоверному удивлению, вместо этих абсолютно правильных слов Матвей произнес:
– Домой – это куда?
– В Зяблики, – поспешно сказала она. – Это совсем близко, за полчаса доедете!
– Особенно сейчас. По пробкам-то.
Поселок Зяблики в самом деле находился недалеко от города. Но в будний день любой выезд из Москвы являлся проблемой, и уж точно намертво стояло Можайское шоссе с его бесчисленными светофорами.
– Ну не торгуйтесь, – укорила она. – Я вам...
– Вы мне – что?
– Ничего, – пробормотала женщина. Конечно, она хотела сказать, что заплатит, и, конечно, вовремя спохватилась. – Просто мне показалось, вы склонны действовать нестандартно в различных ситуациях. Потому я и попросила. А совсем не потому, о чем вы подумали.
Он подумал, что она попросила его отвезти ее сына из-за своей глубоко въевшейся привычки распоряжаться всеми и вся и из-за такой же глубокой уверенности в своем над всеми превосходстве. Это точно было так, она наверняка и сама это знала. Просто ей вдруг стало стыдно оттого, что она попыталась отнестись так к человеку, который, как смешно сказал ее мальчик, «спас их от верной смерти».
Матвей почувствовал в ней этот живой порыв стыда и не стал на нее обижаться. Да он и вообще редко обижался на кого бы то ни было. Когда ему было лет десять, отец сказал ему: «Обижаться не имеет смысла ни в каком случае. Об этом свидетельствует обычная математическая логика: если человек хотел тебя обидеть, то не доставляй ему этого удовольствия, а если не хотел и это вышло у него случайно, то за что же на него обижаться?» Отец не любил пустых обобщений да и вообще был немногословен. Но если уж говорил что-нибудь вот такое, про жизнь, то всегда с абсолютной точностью.
– Ладно, – вздохнул Матвей. – Никита знает, куда в Зябликах ехать?
– Знает! Это между театральными дачами и парком, он вам покажет!
Она облегченно улыбнулась и распахнула дверцу машины.
– Погодите, давайте уж и вас довезу, раз подрядился, – улыбнулся в ответ Матвей.
– Я тут в двух шагах работаю, на Вспольном. Пешком скорее добегу, чем вы по переулкам будете крутиться!
Проводив взглядом ее высокую фигуру в развевающейся шубе, Матвей обернулся к Никитке.
– Доверчивая у тебя мама. Оставила тебя неизвестно с кем, даже фамилии не спросила.
– Просто она людей насквозь видит, – объяснил Никитка. – Она говорит, кто дешевка, а кто человек, за первые пять минут определяет и ни разу еще не ошиблась.
– Что ж, для бизнеса это неплохо, – одобрил Матвей.
– Ага, – кивнул мальчик. – Она успешная. Только ей в личной жизни не везет. Потому что – какому мужчине нужна сильная женщина?
– Это она тебе сказала?
– Ну да. Только, по-моему, она чего-то недопонимает. Я, например, не хотел бы, чтобы она была слабая. А вот вы, например, разве хотели бы, чтобы у вас жена была такая... ну, размазня, вроде меня?
– Кто тебе сказал, что ты размазня? Тоже мама?
– Не-а... Я сам пришел к такому выводу. На это указывают многие факты. Мне, например, ничего не интересно, что должно быть интересно настоящему мужчине. Если мама меня хорошо не устроит, я в жизни пропаду.
Взрослые и детские слова и интонации перемежались в его речи смешно и трогательно. Он сквозь очки смотрел на Матвея взволнованными детскими глазами с совершенно взрослым выражением.
– У тебя бабушка есть? – спросил Матвей.
– Есть, – кивнул мальчик. – Только она вообще-то не бабушка, а няня. Она меня с пеленок знает.
– В пеленках было одно, а сейчас другое. И не слушай ты все глупости, которые няня тебе внушает. Откуда ей знать, что интересно настоящему мужчине?
– Во всяком случае, не стихи придумывать, – вздохнул Никитка.
– А Пушкин? Он, по-твоему, был не настоящий мужчина?
– Ну, в те времена, наверное, было можно... – с сомнением протянул Никитка. – А сейчас, кто стихи придумывает, не ходи к гадалке – ленивый и работать не умеет. Это мама говорит, – уточнил он. – У нее есть знакомые современные поэты, она знает. Вот вы же не придумываете стихи, правда?
– Я не придумываю, – засмеялся Матвей. – Но хотелось бы. Вот моя мама тоже, между прочим, неглупая женщина, и у нее тоже бизнес. А она говорит, стихи все-таки надо придумывать. Тогда человек будет знать, что ответить, когда спросит себя, зачем он живет. Это она, правда, кого-то цитирует, но не в авторстве дело.
– А как вас зовут? – восхищенно спросил Никитка.
– Извини, – спохватился Матвей. – Зовут меня Матвей Сергеевич Ермолов.
– Как знаменитого генерала?
– Знаменитого генерала звали Алексей Петрович.
– А откуда вы знаете? – спросил Никитка с уважением в голосе.
– В школе историю любил. А сколько тебе лет, можно поинтересоваться?
– Десять. Просто я неспортивный, поэтому выгляжу моложе.
Благополучно проскочив поворот на Новый Арбат и вечную пробку возле Триумфальной арки, машина все-таки встала у выезда на Можайку. Декабрьский день был таким серым, что казалось, он уже сгустился в вечер. Хотя часы на приборной доске показывали только половину третьего.
Телефон зазвонил у Матвея за пазухой; высветился Гоноратин номер.
– Ты дома? – спросила она.
– Нет.
По тому, как безразличен ему был ее голос, Матвей понял, что не ошибся в своих утренних ощущениях.
– Если ты занят, то можешь меня вечером не встречать, – сказала она. – Меня Ринка пригласила, у нее сегодня девичник в честь дня рождения. Ну, помнишь, мы к ней в цирк однажды ходили пьянствовать?
– А! – вспомнил Матвей. – Там еще девчонка смешная была, фокусы показывала. Глаза как свечки.
– Вечно ты какие-то глупости запоминаешь, – засмеялась Гонората. – Бай, мой мушкетерчик, не скучай!
Матвей поморщился – он не любил идиотских прозвищ, которые почему-то выдумывали для него все его женщины.
Как только он отключился от Гонораты, запиликал телефон на шее у Никитки.
– Вас мама спрашивает.
Мальчик протянул Матвею ярко-красный – явно чтобы не потерялся – аппарат.
– Я полная идиотка, – услышал Матвей голос Никиткиной мамы. – От страха последнего ума лишилась.
– Что так?
– А как же вы в Москву вернетесь? Ваша же машина в Трехпрудном осталась!
– Во-первых, я был в Трехпрудном без машины. А во-вторых, мне почему-то кажется, что в Зяблики можно вызвать такси.
– Можно, – согласилась она. – Но денег же вы у Никитки не возьмете. А если сами заплатите за такси, это будет с моей стороны уже полное свинство. Поэтому я предлагаю более пристойный план. Вы обедаете с Никиткой, отдыхаете – ну, смотрите фильм про римских кошек, или что-нибудь более осмысленное, или просто спите, – а часам к десяти заезжаете за мной на Вспольный. Мы с вами ужинаем в каком-нибудь тихом местечке, и я отвожу вас куда скажете. Подходит?