— Ты сам этому не веришь, — заметил Ирвинг.
— Верно, когда я был моложе и менее опытный, то задавал еще один вопрос: «Что у тебя слышно, мое сокровище?». Но весьма быстро убедился, что это опасно: невозможно даже представить, сколько в ответе на такой риторический вопрос женщина может нащебетать, страшно: о близких, о знакомых, о кофемолке, о прекрасных чулках, о женихе, что она сказала, что он сказал и что она ответила. Говорю вам, страшно.
— Я согласен, если речь идет о женщинах такого уровня, — поддакнул Полясский.
— Теперь рассмотрим интеллектуалок, поговори хотя бы с уже упомянутой Вороничувной. Она уморит тебя своими глубинами души, инстинктивными отклонениями, Марселем Прустом и мистикой флагеллантов. Вот и получается одно и то же, не так ли?
Полясский запротестовал:
— Нет, разница велика. А, собственно, при чем здесь она, мы же говорим о пани Кейт.
— Пани Кейт, пани Кейт… И что пани Кейт? Я ее и о ней слишком мало знаю. Мы еще посмотрим, какой она станет, встретившись с жизнью.
В дверном проеме стоял Гого.
— Ха, я поймал вас, — воскликнул он с улыбкой, — обговариваете здесь мою жену?!
— Пытаемся, — подтвердил Тукалло.
— До сего момента безрезультатно, — добавил Полясский, — а где же пани Кейт?
— Я оставил ее на съедение чемоданам и не знаю, сможет ли она защититься от них: поджидают ее со всех сторон как драконы с открытой пастью. Брр… не переношу складывать вещи. Нет ничего лучше английского обслуживания. Там человеку не придется даже пальцем пошевелить. Все распаковано, потом все упаковано, отвезено на вокзал, оформлен багаж и сложен в купе. Обожаю Англию. Трудно мне как-то привыкнуть к Польше.
— А мне, наоборот, — сказал Полясский, — достаточно провести год за границей, как острая ностальгия добивает меня, начинают раздражать все их обычаи, кухня, режим питания, сами люди.
— Может быть, мне пойти помочь пани Кейт упаковать вещи? — спросил Ирвинг.
— Ну, что вы, стоит ли утруждать себя? — мягко заметил Гого.
— Это мое любимое занятие, — улыбнулся тот, вставая. — Из меня бы вышел хороший английский носильщик.
— Смотри только, снося вещи, не споткнись, — крикнул ему вслед Тукалло и обратился к Гого: — Я как раз говорил им, как я рад, что вы останетесь в Варшаве. Помните, я буду приходить к вам постоянно!
— Не пугай их, а то они еще откажутся от Варшавы, — предупредил Полясский.
— Наоборот, я счастлив и безмерно рад, что познакомился с вами. Моей жене тоже приятно, и мы даже говорили уже, что нам нужно будет выбрать определенный день недели, когда гости будут собираться у нас.
После обеда Ирвинг попрощался. Узнав, что отец в Кракове, ему захотелось встретиться и провести с ним вечер, а ночью отправиться в Варшаву. Несмотря на уговоры и просьбы Ирвинга, Тукалло на этот раз не согласился сопровождать его.
— Нет, дорогой, я предпочитаю веселую компанию и поэтому поеду поездом вместе со всеми.
— Жаль, конечно, но что поделаешь, — развел руками Ирвинг, — значит, вы точно выезжаете завтра утренним скорым?
— К сожалению, точно, — вздохнул Гого.
— Так я буду встречать вас на вокзале в Варшаве.
Он раскланялся, спустился к машине и уехал.
В Кракове он не застал отца в гостинице, так как тот был на какой-то конференции, которая закончилась только к одиннадцати. Отец пришел на ужин в ресторан «Гранд» с незнакомым еще толще себя паном, с которым был связан не только делами, но и, вероятно, дружбой. Они обращались друг к другу на «ты», и отец не стеснялся в его присутствии делать замечания сыну по поводу его расточительности.
— Я не понимаю, как можно так сорить деньгами. Насколько мне известно, за последнее время ты не сделал ничего полезного. Я бы еще понял, если бы ты тратил деньги на подарки женщинам, но такие суммы выбрасывать на гулянья с этими лентяями и дармоедами, это просто не укладывается у меня в голове.
Он тщательно отделил мясо ряпушки от костей и обратился к приятелю:
— Ты, Кароль, свидетель тому, что я никогда не был жадным. В нашей молодости у меня в однокомнатной квартире бывали интересные встречи, но, черт возьми, это же не была харчевня для убогих интеллигентов. Вчера секретарь сказал мне, что ты опять снял со своего счета пять тысяч.
— Мне жаль, что папа сейчас затеял этот разговор, — проворчал Фред.
— Я не жалею тебе денег, трать даже на развлечения, но с пользой для себя, а так только спиваешься и содержишь целую бессмысленную банду прихлебателей. Как ты оказался в Кракове, возвращаешься из Вены?
— Нет, я был в Закопане.
— В Закопане? — удивился отец. — А что ты там делал в это время года? Там же сейчас и дохлой собаки не найдешь.
— Я нашел знаешь кого, папа?.. Ту девушку, фотографию которой ты видел у меня.
Отец на мгновение задумался, отложил нож с вилкой и наклонился над столом.
— Та девушка? Что на увеличенных фотографиях?
— Да, только она уже взрослая. Ей двадцать лет и…
— И в жизни она не хуже, чем на снимках?
— Она прекрасна… я не могу тебе передать, как она хороша, — говорил Фред взволнованно, — олицетворение обаяния… такта, вежливости и ума.
Старый Ирвинг изменился в лице и воскликнул:
— Ну слава Богу! Наконец! Наконец, дорогой Фред, ты женишься. Подойди же, парень, я тебя обниму!
Он так радовался, что не замечал хмурого лица сына.
— Вот это счастливый случай! Закончились твои гулянья. Может сейчас из тебя выйдет человек. Ты привез ее с собой?
— Я не мог привезти ее, и она никогда не будет моей женой, — едва слышно произнес Фред.
— Почему?! — крикнул отец, и лицо его стало пунцовым.
— Потому что она не свободна, у нее есть муж.
— Черт возьми! — выругался друг отца.
— Именно в Закопане она проводила медовый месяц, — говорил Фред. — Ты можешь понять, что со мной творится?
Старый Ирвинг нахмурил брови.
— Дорогой мой, — начал он, — ты еще очень молод и неопытен. Разумеется, то, что она замужем, представляет собой некоторое препятствие, но переживать нет причины. В конце концов, в мире имеют место разводы. Я не сторонник их, но…
— Она не разведется с мужем, — прервал Фред.
— Любит его?
— Я не спрашивал, но мне так показалось.
— Что там тебе показалось! — передразнил сына отец.
— Хотя если бы даже она не любила его, то не бросила бы ради меня.
— Это тоже тебе кажется? — усмехнулся отец.
— Нет, она сказала мне.
— Подожди, а она знает, кто ты?
— Меня представили ей.
— Не об этом речь. Знает ли она, что ты мой сын, что это самая лучшая партия в стране?
— Конечно, знает.
Отец на минуту задумался, потом спросил:
— А кто ее муж?
Фред пожал плечами.
— Не могу сказать. У меня создалось мнение, что он человек среднего достатка. Сейчас он не у дел. Учился за границей, производит впечатление джентльмена. Вроде собирается открыть в Варшаве какое-то предприятие или искать подходящую должность. Я этим не интересовался специально, знаю только, что он откуда-то из Велькопольски. Фамилия у него весьма странная — Зудра, но, наверное, он из приличного общества.
— Как его фамилия? — спросил пан Кароль.
— Зудра, Матей Зудра.
— Зудра? Подождите-ка, я слышал об одном Зудре. Да-да, во всей Велькопольске ни о чем другом не говорят. Это не простая история. Сейчас, сейчас, как ее девичья фамилия?
— Помянувна.
Старый промышленник ударил себя по коленям.
— Да, они. Сейчас я совершенно уверен. Скандальная история в семье Тынецких. Вы не в курсе?
— Нет.
— Это случилось пару месяцев назад. В имении Пруды, под Познанью, умерла старая экономка и перед смертью призналась, что ее сын, который там служил в качестве писаря, и есть настоящий Тынецкий, а единственный сын Тынецких Ришард или Роберт, уже не помню, это ее сын. В молодости она была кормилицей при дворе и, воспользовавшись обстоятельствами, поменяла младенцев. Приехал прокурор, провел следствие, и все подтвердилось.
— Поразительно, — произнес старый Ирвинг.
— В самом деле, — продолжал его приятель, — бывший панич в
он
со двора, а бывший слуга принял в наследство огромное состояние. Он, однако, оказался великодушным, потому что назначил прежнему даже какую-то пенсию, чтобы дать возможность ему жениться на своей сестре Помянувне.
— Невероятно, — произнес пан Ирвинг, — все это кажется мне какой-то сплетней.
— За правдивость и точность этой информации ручаться не могу, но мне рассказывали об этом в Познани месяц назад. Кто же рассказал? Погодите, погодите, вспомнил… Волиновский. Он даже говорил, что его жена специально ездила в Пруды, чтобы собственными глазами увидеть, как выглядит настоящий Тынецкий. Не застала, однако, ни прежнего, ни нового. Оба они куда-то уехали, а спрашивать было неловко. Зудра! Ну, конечно, я именно и запомнил, потому что фамилия звучала как-то странно.
Старый пан Ирвинг поерзал на стуле.
— Послушай, отсюда вытекает, что если это не сплетня, не выдумка, значит, тот джентльмен, которого сын видел в Закопане, и есть сын экономки, воспитанный как Тынецкий?
— Конечно.
— В таком случае зачем Тынецкие выдали за него свою родственницу?
— Не знаю, может, это выяснилось уже после свадьбы, может быть, и вся эта история вымышлена или обросла пересудами. Кто может знать подробности?
Старый пан Ирвинг всматривался в тарелку, на которой лежал нетронутый кусок заячьей грудинки, и стучал пальцами по столу. После долгого молчания он поднял голову и посмотрел на сына.
— Во всяком случае, мой дорогой Фред, — сказал он, задумавшись, — когда встретишься с ними, не упоминай эту историю. Я проверю и, если получу подтверждение, постараюсь отыскать какой-нибудь способ для решения вопроса.
Фред неопределенно пожал плечами. Во-первых, он не верил, что рассказ приятеля отца может быть правдой, а во-вторых, его ситуации это никак не меняло.
— Я не собираюсь, — сказал Фред, — рассказывать об услышанном. Спасибо большое, папа, но я считаю, что надеяться не на что.
— Говорил же я тебе, сын, что многие из трудных дел мне удавалось завершать успешно. Я ничего тебе не обещаю, но сделаю все, что в моих силах.
— Спасибо, — произнес сдавленно Фред.
— Не смогу взяться за дело сразу, потому что сейчас должен ехать в Будапешт и Париж, но через месяц вернусь. Знаешь, а поехали-ка со мной. Путешествие пойдет тебе на пользу, а заодно и с Будапештом познакомишься, красивый и веселый город.
— Нет, папа, не хочется.
— А я советую. Не бойся, я тебя цепями к себе приковывать не стану. У меня там дела, а ты тем временем сможешь посмотреть Венгрию, а потом Францию. Нельзя постоянно сидеть в стране.
— Нет, папа, сейчас не могу. Мне нужно завтра во второй половине дня быть в Варшаве.
— Ты договорился с… ней?
— С ними, — поправил отца Фред.
— Ночуешь здесь, в гостинице?
— Нет, ночью выезжаю. Я на машине.
— Без шофера?
— Сам за рулем.
— Ну так, дорогой мой, не пей же, ради Бога, еще разобьешься.
И отец отодвинул рюмку сына.
Они простились теплее, чем обычно. Фред, уходя, еще слышал слова отца:
— Ты не представляешь, Кароль, как он любит ее.
Проходя через холл, Фред обратился к официанту:
— Прошу принести мне бутылку коньяку и счет в номер. Я сейчас уезжаю.
— Рад служить пану барону, несу сию же минуту, — отвесил низкий поклон официант.
ЧАСТЬ III
— Марыня, если ты найдешь редиску по семьдесят грошей за пучок, — заканчивала распоряжения Кейт, — возьми, пожалуйста, два. Если будет дороже, сделаем зимний салат. Мне кажется, что в банке еще осталось несколько грибов, и помни, Марыня, пожалуйста, что в тушеную говядину не нужно добавлять даже горошинки перца, потому что это вредно хозяину, а в его крем положи на две ложки сахара больше, чем всем остальным. Он говорил прошлый раз, что крем был не сладкий.
— Хорошо, я могу, но тогда он был слишком сладкий.
— Если ему так нравится, не о чем говорить. А мяснику скажи, что заплатим после первого.
Кейт взяла исписанный каракулями листок и вышла. Погасив свет в столовой и в комнате Гого, она подумала, что он никогда не выключает за собой свет, а плата за электроэнергию повышается ежемесячно. В комнате Гого было слишком жарко, и она открыла окно, чтобы проветрить помещение перед сном. Февраль этого года был по-весеннему теплый. Температура не падала ниже нуля, и снега в городе не было совсем. Она заглянула в кабинет, который служил им одновременно и комнатой для приема гостей. Гого сидел в халате за письменным столом.
«Значит, сдержал обещание, — улыбнулась она потихоньку, — разделся и следовательно уже не выйдет, даже перед ужином не выпил и рюмки водки».
Он разрабатывал организационный план проектируемого еженедельника, в который, кстати, Кейт не верила, равно как и ни в одну из затей Кучиминьского. Гого, однако, загорелся этой идеей и даже расчетами доказал, что
через год журнал будет давать более восьмидесяти тысяч дохода, из чего на долю Гого, как администратора и одного из главных участников, придется не менее тридцати тысяч в год.
Однако она уже окончательно потеряла веру в способность Гого самостоятельно работать и, оценивая ситуацию реально, хотела лишь одного, чтобы он получил какую-нибудь хорошую должность. Но и здесь пришлось сражаться с его нежеланием быть у кого-то в подчинении. В начале января, благодаря поддержке князя Залуцкого, Гого занял место заместителя директора управления делами его брата. Спустя четыре дня он отказался от работы, к великому сожалению Кейт. Барон Ирвинг уже дважды предлагал ему вполне достойные места: раз в промышленности Силезии, а второй — в Бориславле. Гого не согласился, потому что не хотел уезжать из Варшавы.
Сегодня снова барон прислал письмо, приглашая Гого на завтра к девяти часам утра, и Кейт, главным образом поэтому, умоляла его не идти в ресторан, откуда он всегда возвращался под утро и спал потом до обеда, чтобы остаток дня пить сифонами газированную воду и съедать по несколько лимонов. Она дрожала от страха за исход разговора, предчувствуя, что пан Ирвинг уже больше ничего не предложит, он ведь и так проявил, учитывая времена, небывалую заботу о Гого, хотя Кейт не сомневалась, что делал он это исключительно по просьбе сына. Она была бесконечно благодарна Фреду за это и за его деликатность, ведь она его никогда и ни о чем не просила. Он был настолько тактичным, что ни разу не вспомнил о своих обращениях к отцу, даже наоборот, делал вид, что ничего не знает.
Она закрыла окно, задернула шторы и вошла в кабинет. Гого поднял голову.
— Если дать трехцветные обложки, — сказал он, — стоимость повысится на пятнадцать процентов. Твое мнение на этот счет.
— Я думаю, что цену одного экземпляра следует снизить до возможно допустимых границ. У людей нет денег. В таких условиях логично избегать всякого рода ненужных излишеств.
— Потому что ты всегда боишься риска.
— Я не вижу тут риска, это…
Зазвонил телефон. Кейт подняла трубку и услышала хриплый, грубый голос Залуцкого.
— Можно ли пригласить пана Зудру? Это Залуцкий.