И он бросил часы так, что стекло разлетелось на мелкие кусочки.
— Я это животное научу, как оставлять свои… вещи в моем доме.
— Гого! Да ты пьян.
— А если даже?! Что, мне нельзя?
— Я тебя совершенно не понимаю.
— Да?.. Не понимаешь?.. Превосходно! Я нахожу это свинство в твоей спальне, а ты не понимаешь! Завтра, например, я найду здесь чей-то галстук или брюки.
Не проронив ни слова, Кейт вышла из комнаты.
Гого, раздраженный до предела, выбежал за ней.
— Я его научу! — кричал он. — Я научу его!..
Он понимал всю бессмысленность своего негодования, давал себе отчет, что ведет себя грубо, но, проведя бессонную ночь в тяжких размышлениях, охваченный презрением к себе и ненавистью ко всему свету, был не в состоянии призвать себя к порядку, скорее наоборот, находил какое-то дикое удовлетворение, выплескивая свое мерзкое настроение и свою грубость. Он хотел скандала и осознанно стремился к нему. Поскольку Кейт молчала, ему пришла в голову мысль о Стронковском.
— Я покажу ему эти цветы и эти часы! — шипел он, сжав зубы, разбрасывая на столе бумаги в поисках телефонной книги.
Наконец, найдя номер телефона, он позвонил.
— Пригласите пана Стронковского.
— Пан Стронковский еще спит, — ответила экономка.
— Так разбудите. У меня важное дело.
Спустя минуту в трубке раздался заспанный и хриплый голос:
— Что такое, черт возьми! Кто говорит?
— Гого. Послушай…
— А, как дела? Уже встал?
— Это неважно. Я бы хотел узнать, как ты смеешь присылать моей жене какие-то идиотские цветы! Что ты себе позволяешь?
— Я не понимаю тебя, — удивился Стронковский.
— Это я не понимаю! — крикнул Гого.
— Ты с ума сошел? Что в этом плохого?! Каждый ведь может.
— Каждый, но не ты! Твои неуместны!
— Но, Гого, что случилось?
— А то, что я не желаю! Моей жене не нужны твои глупые цветы, а мне не нужно, чтобы ты оставлял в моем доме свои часы или другие вещи.
Стронковский окончательно проснулся.
— Извини, но ты же не хочешь оскорбить меня, позволяя себе выражения, которые…
— Да, позволяю, — прервал его Гого, еще больше возбуждаясь, зная, что Кейт из соседней комнаты слышит каждое слово. — Позволяю себе, но не позволяю тебе, а твои паршивые цветы я выбросил в мусорницу!
Стронковский холодно ответил:
— Во всяком случае, я прошу тебя выражаться более сдержанно. У тебя есть право запретить мне присылать пани Кейт цветы. Я приму это к сведению, но не потерплю подобного тона, потому что ты хамишь мне.
— Сопляк, я выражаюсь, как мне нравится!
— Это уж слишком, прощай.
— Хлыщ! — крикнул еще Гого и бросил трубку.
Взволнованный и не зная, как поступить, Стронковский прошелся по комнате. Скандал, который закатил Гого, казался ему непонятным и оскорбительным. Не меньше часа сидел он неподвижно на кровати, после чего постучал в комнату брата.
Зигмунт сидел за рабочим столом и внимательно выслушал всю историю.
— Ну, что ж, — сказал он, — ты должен послать к нему секундантов.
— Ты думаешь?
— Не вижу иного выхода. Позвони своим друзьям.
Стронковский покачал головой.
— Это не лучший вариант. Видишь ли, все они знают пани Кейт, а мне бы очень не хотелось впутывать ее в эти дела. Надо бы кого-нибудь другого.
— Значит, позвони Вацеку.
— Вот это хорошая мысль, — согласился Стронковский.
Тем временем Гого, закрывшись в своей комнате, смаковал неприязнь и отвращение к себе. Вел он себя действительно глупо и по-хамски, незаслуженно оскорбив Стронковского, которого на самом деле любил, а хуже всего то, что в глазах Кейт вся эта история должна была дискредитировать его окончательно.
«Она никогда мне этого не простит, никогда», — думал он с грустью.
И его охватывало отчаяние. Гого был почти уверен, что Кейт уже ушла из дому, что не захочет его больше видеть, что бросит его и что он уже никогда не увидит ее.
Эти печальные размышления прервал стук в дверь.
— Кто там?
Послышался голос Марыни:
— Обед подан, и пани просит вас к столу.
Он
вскочил.
— Она здесь?
— Да, и зовет вас обедать.
Кейт сидела в столовой за столом и смотрела на него своим обычным спокойным взглядом. По выражению ее лица нельзя было понять, обиделась она или простила уже устроенный им скандал.
— Кейт! — обратился он от самой двери.
— Прошу тебя, садись, потому что суп не очень горячий.
— Кейт!.. Кейт!.. — повторял он, бросаясь ей в ноги. — Прости меня, я не знаю, что со мною происходит… Я же люблю тебя и ни минуты не сомневался в твоей порядочности. Я отчаянно тебя люблю, не злись на меня. Я не такой уж и плохой, вот только несчастный. Если бы ты знала, как я несчастен…
Всхлипывая, он положил голову ей на колени. После минутного колебания она прикоснулась к его волосам.
— Успокойся, Гого, и встань, я не обижаюсь на тебя. Встань, Марыня может войти, встань.
Он схватил ее руки и стал восторженно целовать, задыхаясь от переполнявших его чувств.
— Какая ты замечательная, какая благородная… Я — ничтожество, животное, но как же я люблю тебя!
— Встань, Гого, — повторила она мягко.
— Я знаю, что не стою тебя, — говорил он возбужденно. — И несмотря на это, не презирай меня, я изменюсь, клянусь тебе, и помирюсь со Стронковским. Даю тебе слово не обращать внимания на то, что он присылает тебе цветы. Какое-то безумие овладело мной, сам не знаю, что происходит. Извини, Кейт, пожалей меня немного.
— Но я не злюсь на тебя, Гого.
— Точно не злишься? — он смотрел ей в глаза с беспокойством и надеждой.
— Точно. Встань, Марыня идет.
Он тяжело поднялся и занял свое место за столом. В присутствии служанки они разговаривали о каких-то незначительных домашних мелочах. Однако Гого не мог избавиться от мысли, что в Кейт что-то изменилось. Внешне она была такой, как всегда, даже улыбалась, но в
ее
взгляде он улавливал нечто чужое и холодное.
После обеда Кейт вышла из дому но каким-то делам. Он сел за стол с намерением продолжить работу над проектом еженедельника.
«Нужно взяться за работу, — думал он. — Обязательно работать, потому что безделье разрушает мою нервную систему».
В передней раздался звонок, и появилась Марыня.
— К вам каких-то два пана.
— Пан Тукалло?
— Нет, незнакомые. Один офицер и один гражданский. Вот их визитные карточки.
Гого посмотрел на визитки. Эти фамилии ему ни о чем не говорили.
— Чего они хотят? — удивился он. — Ну, хорошо, проси.
В комнату вошел высокий молодой человек в черном костюме, а за ним поручик с отличиями одного из полков кавалерии.
— Чем могу служить? — обратился Гого, идя навстречу.
Офицер ответил:
— Мы — секунданты пана Яна Стронковского. Сегодня утром вы оскорбили нашего доверителя, поэтому просим вас назначить своих секундантов и заявляем, что будем ждать вас до пяти часов по этому адресу.
Гого не мог прийти в себя от изумления.
— Но, господа, у меня не было намерения оскорбить Яна Стронковского!
— Об этом мы можем говорить только с вашими секундантами, — ответил офицер.
— Хорошо, мои секунданты появятся у вас завтра около пяти.
— До свидания.
— До свидания.
Они откланялись и вышли.
Гого пожал плечами и рассмеялся. Ситуация показалась ему парадоксальной из-за придания официальности вызову Яся, милого блондина, с которым он всегда вел себя бесцеремонно. Было что-то гротескное, нереальное, когда он представлял Яся во время дуэли. Да он, наверное, ни разу в жизни пи шпаги, ни пистолета не держал в руках, а Гого. который считался лучшим фехтовальщиком в Оксфорде и попадал из пистолета в воробья на лету, действительно имел бы возможность продемонстрировать себя. Но в данном случае о дуэли, разумеется, не может быть и речи, поэтому Гого ни на минуту не задумывался об этом серьезно. Он охотно извинится перед Стронковским, и на этом все закончится.
«Самое забавное, — подумал он, — что я все-таки вынужден выслать секундантов. Попрошу Полясского, Кучиминьского и Ирвинга. Они умрут со смеху, когда услышат, с кем у меня поединок».
Он позвонил Полясскому, но его не было дома, и как раз набирал номер телефона Ирвинга, когда услышал его голос в прихожей.
— О, Фред, великолепно, что ты пришел! — обрадовался он. — А я как раз тебе звонил.
— Как дела? Пани Кейт нет дома?
— Сейчас вернется, вышла в магазин. Представь себе, что у меня будет дуэль!
— Что?! — удивленно воскликнул Ирвинг.
— Смехотворная вещь.
— С кем?
— С… только не упади со стула! С Ясем.
— С Ясем Стронковским? Ты, наверное, шутишь?
— Конечно, шучу, про дуэль, но он обиделся на меня и прислал секундантов.
— За что обиделся?
— Переговорили по телефону, а я был раздражен своими делами и, признаюсь, обругал его слегка.
— Но о чем речь?
— Ай, глупости… Он прислал цветы. В этом, собственно, нет ничего плохого, но, говорю тебе, я был взбешен из-за чего-то другого и действительно судил его слишком строго. Я даже не помню, что наговорил ему, кажется, назвал его сопляком и что-то там еще.
— Это очень неприятно, — сдавленно заметил Ирвинг.
— Согласен, я ведь считаю его своим приятелем, я не собирался оскорблять его и охотно извинюсь. Думаю, что мы по-прежнему будем друзьями. Самое глупое в том, что он все-таки прислал ко мне секундантов, вмешал в это чужих людей, лишив меня тем самым возможности извиниться только перед ним, и я вынужден послать к нему своих секундантов.
— Да, это досадно, но у Яся не было другого выхода. Пани Кейт не говорила, когда вернется?
— Скоро. Я только что звонил тебе. Хочу просить Адама и тебя быть моими секундантами. Я договорился, что вы появитесь у них завтра около пяти.
Гого встал, взял со стола визитки и сказал, подавая их Ирвингу:
— Это их координаты. Много времени не понадобится, потому что я согласен на любые условия. Мне кажется, что за одну встречу вы устроите все. Я полностью приму любую форму примирения, какую только они предложат, а позже мы обмоем договор. Вот и будет прекрасная оказия.
Он рассмеялся, глядя на Ирвинга.
— Возьми, здесь их адреса.
Однако Ирвинг не протянул руки. Он сидел неподвижно. На его щеках выступил легкий румянец.
— Я бы хотел, — произнес он тихо, — чтобы ты обратился к кому-нибудь другому.
— Но ты же не откажешь мне? — удивился Гого.
— А какая тебе разница?
— Но почему?
Фред посмотрел ему в глаза и ничего не ответил.
Вдруг Гого понял все сразу. Кровь ударила ему в лицо. Как он мог совершить такую страшную бестактность! История с портсигаром, вчерашнее поведение Ирвинга совершенно вылетели у него из головы. Он догадался, что Ирвинг решил всю эту ситуацию затушевать, просто постараться забыть. И ни в коем случае нельзя было подвергать его великодушие такому испытанию.
Фред был единственным человеком на свете, которого Гого не имел права просить о защите своей чести.
Он опустил глаза, но лицо его горело так, точно он получил две тяжелые оплеухи. Ситуация стала невыносимой. Он чувствовал, что следует что-то сказать, но не мог найти пи одного подходящего слова. Мучительные, пронизывающие, острые мысли проносились в голове. Вот сейчас Ирвинг назовет его вором, потребует, чтобы он не смел просить ни одного из общих знакомых, чтобы отказался от удовлетворения Стронковскому и растоптал свою честь.
Гого, потерев лоб, выдавил с трудом:
— Я… не настаиваю… если не хочешь. Это не совсем приятные обстоятельства…
— Мне бы хотелось, чтобы ты обратился к кому-нибудь другому, — повторил Ирвинг.
— Конечно, конечно, — к Гого постепенно возвращалось присутствие духа, — я не хочу тебя затруднять.
Он закусил губы и добавил:
— Ты и так предоставил мне достаточно доказательств доброжелательности и… великодушия, чем я имел… право ожидать.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — ответил Ирвинг, — но, во всяком случае, мне бы не хотелось, чтобы ты ошибался, оценивая мое отношение к тебе, чтобы не переоценил его. Поэтому скажу тебе искренне, что мое поведение зачастую, очень часто продиктовано эгоистическими мотивами.
Он говорил с некоторым усилием, взвешивая и акцентируя слова. Гого не понял, что Ирвинг имел в виду, и, предпочитая отдалиться от опасной темы, спросил:
— Как ты считаешь, я могу попросить в секунданты Полясского и Кучиминьского?
— Полагаю, что да, — не задумываясь, ответил Ирвинг.
— Если не возражаешь, я сейчас позвоню им.
Сложившаяся обстановка для обоих была такой тягостной, что оба облегченно вздохнули, когда Гого начал разговаривать по телефону. Как Кучиминьский, так и Полясский согласились и обещали вскоре прийти.
Спустя несколько минут возвратилась Кейт вместе с Иолантой Хорощанской. Они встретились на улице, и Кейт пригласила ее на ужин. После появился Тукалло, который довольно бесцеремонно привел своего знакомою, грузинского поэта, пана Солинадзе. Когда уже накрывали на стол, пришли Кучиминьский, Полясский и Хохля.
За столом было много выпито. Большинство гостей после ужина перешли в кабинет, куда подавали кофе.
Пани Иоланта хотела поправить прическу, и Гого проводил ее в комнату Кейт.
— Я оставил дверь приоткрытой, — заметил он шутливо. — Могла бы и оценить мои усилия по сохранению твоей достойной репутации.
— Моей?.. Ах, не стоит утруждать себя, — ответила она. — Хотя с твоей стороны ничто ей и так не угрожает.
— Должен ли я это понимать как выражение доверия?
— Как выражение уверенности, что никто из тех особ, — движением головы она указала на дверь кабинета, — даже не усомнится, что…
— Что я могу предпринять атаку, — подсказал Гого.
— Нет, что такая атака может быть успешной.
— Я кажусь тебе таким омерзительным? — весело спросил Гого.
Она смерила его кислым оценивающим взглядом, точно осматривала какую-то мебель, о которой нужно высказать свое мнение.
— Нет, ты не омерзительный, — произнесла она деловым тоном. — Ты просто никакой, серый, классически посредственный.
— Так-так, Иоланта, это делает честь моей внешности, даже льстит, за что я благодарен тебе, — он изобразил хорошую мину.
Иоланта покачала головой.
— Здесь не идет речь о внешности. Ты целиком посредственный.
— А может, мы слишком мало знакомы, чтобы ты была столь категоричной? — усмехнулся Гого натянуто.
— Возможно, — согласилась она.
— Меня радует, что, очевидно, не все придерживаются такого мнения. Людям приятно дружить, тем, кто далек от поисков посредственности.
— Ты говоришь о них?
— Да, о них.
— Боже, какими же легковерными бывают мужчины в своей самонадеянности, — рассмеялась Иоланта.
— Не понимаю, где тут легковерность, где самонадеянность?
— Потому что не замечаешь Кейт.
— Какое отношение имеет Кейт к нашей дружбе? — удивился он искренне.
— Огромное. Да только она и имеет! Дорогой мой, они же все обожают ее, именно ее, — подчеркнула Иоланта. — Осознаешь ли ты вообще, какая у тебя жена?
— Предполагаю, — усмехнулся Гого с иронией.
— Она необыкновенна.
— Поэтому я и женился на ней.
— Это понятно, — согласилась Иоланта, внимательно припудривая подбородок. — Это совершенно понятно, зато я не могу понять, какими мотивами руководствовалась Кейт, когда выходила за тебя замуж.
— Я
вижу, что ты сегодня очень озлоблена, — заметил Гого.