И еще более резко и благородно.
«Ваш ультиматум, пан граф, превышает границы моих моральных понятий. Неужели вы действительно не считаете меня джентльменом, если могли предположить, что угрозой лишить денег вы заставите меня отказаться от женщины, которую люблю?»
Или еще иначе.
«Ваш ультиматум — шантаж. В ответ я могу лишь попрощаться с вами и попросить, чтобы вы считали наше знакомство завершенным».
Однако задумавшись, Гого признал, что так категорично решать дела не следует, тогда не останется уже никакой надежды на получение пенсии. Пожалуй, нужно осторожными словами объяснить Тынецкому, что его предложение неделикатное и нечестное, и склонить его к добровольному отказу от ультимативного требования и тем самым усилить по отношению к нему свою позицию.
В действительности Гого не знал, что решила Кейт, не мог надеяться, что она не будет требовать развод и согласится жить с ним, но в любом случае отказ от пенсии был бы бессмысленным легкомыслием.
Когда в обеденное время, садясь к столу, он увидел только один прибор, то спросил:
— Пани обедает в своей комнате?
— Пани плохо чувствует себя, — ответила Марыня, — и вообще не хочет есть.
— Спроси у пани, можно ли войти.
Служанка пожала плечами.
— И спрашивать нечего. Пани сказала, чтобы никто не входил.
Подумав, Гого решил написать ей записку.
«Мне звонил Тынецкий с просьбой о встрече. Пойду в семь. Так как не трудно догадаться, о чем он хочет говорить, а я не знаю, будет ли он говорить от своего имени или у него есть твое согласие, прошу позволить мне зайти на несколько минут. Гого.»
Он вложил записку в конверт и послал Марыню к Кейт. Ее возвращения он ожидал довольно долго и уже начал нервничать, когда служанка вернулась с запиской.
Кейт писала:
«Ни пана Тынецкого, ни кого бы то ни было другого я не уполномочивала вести переговоры от моего имени и касающиеся моих личных дел. Если кто-нибудь будет утверждать, что у него есть какие-то права относительно меня, он сознательно будет говорить неправду. Кейт.»
Тон этой записки привел Гого в изумление. Из нее было совершенно ясно, что с Тынецким, по крайней мере, ее не связывают никакие чувства. Если осознанно она написала после его фамилии «никого другого», то, значит, хотела таким образом подчеркнуть, что не выделяет его среди других. В таком случае вчерашние подозрения не имели никаких оснований? Тогда Кейт не была с Тынецким, потому что Гого ни на минуту не допускал мысли, что Кейт могла сблизиться с каким-нибудь мужчиной, не питая к нему серьезных чувств и не собираясь разводиться с ним. Кейт и мимолетный роман, даже Кейт и флирт казались просто несовместимыми и противоестественными.
«Итак, если не Тынецкий?»
Гого вспомнил поочередно всех тех, кто мог входить в круг его подозрений. Фред?.. Полясский?.. Стронковский?.. Нет, наверняка никто из них.
«Неужели же я ошибался и совершенно несправедливо подумал о ней? Почему же она тогда вернулась такая восторженная и разгоряченная?»
Во всяком случае, идя на встречу с Тынецким, Гого кардинально поменял свои догадки о предложении, которое ему сделает Роджер. Может, как кузен он начнет уговаривать отправить Кейт отдохнуть за границу или в Пруды. А возможно, он хочет уменьшить пенсию или же оплатить его долги, о которых узнал каким-то образом? Из записки, написанной Кейт, можно было предположить, что разговор ни в коем случае не коснется Кейт. Гого считал Тынецкого тактичным и сдержанным. Не сомневался он также и в том, что такой человек без согласия никогда не попытается выступать от имени Кейт, если бы даже был в нее влюблен. Да и это предположение, как сейчас представлялось Гого, было относительным.
Правда, Тынецкий не скрывал особой симпатии к Кейт. Он действительно любил бывать в ее обществе и проводить много времени с ней. Его не видели с другими женщинами, но это еще не говорило о том, что он влюблен в Кейт, ни тем более, что он ее любовник или собирается стать ее мужем.
После таких размышлений Гого встретился с уже ожидавшим его Тынецким значительно теплее, чем настраивал себя заранее.
— Извините, но мне кажется, я не опоздал.
— Нет-нет. Сейчас семь часов ровно, это я пришел раньше.
Они сели за столик в конце длинного зала, где никого не было. Официант принес две чашки черного кофе и ушел.
— Прежде всего, — заговорил Гого, — я должен поздравить вас с успехом. Я, конечно, был вчера на премьере. Великолепно, просто грандиозно. Это общее мнение. Публика безумствовала. Сегодняшние газеты пишут, что подобных оваций не было в Варшаве очень давно. Так что мои искренние поздравления.
— Спасибо…
— Все предсказывают вам большой успех в будущем. Во втором акте зрители плакали, да я и сам, что там говорить, был взволнован. Мушкат сказал, а он уж знает толк в этих делах, что спектакль пойдет по всей Европе.
Гого умолк и закурил. Прошло достаточно времени, когда Тынецкий тихим и спокойным голосом объявил:
— Я люблю вашу жену…
Долгое молчание обрушилось на них. Они не смотрели друг на друга. Наконец Гого пробурчал:
— Извините… но подобные… признания…
— Я счел необходимым начать с этого, — сказал Тынецкий. — Хотя то, что я люблю вашу жену, непосредственно не связано с делом, о котором я собираюсь говорить. Мне не хотелось скрывать от вас причин, какими я руководствуюсь.
— Извините, — произнес Гого, — но зачем вы рассказали о своих чувствах, когда, как вы утверждаете, это не связано с делом?.. Если позволите, то я хотел бы попросить, чтобы мы исключили из пашей беседы особу моей жены.
— К сожалению, это невозможно, поскольку о будущем пани Кейт я как раз и намерен с вами поговорить, — жестко возразил Тынецкий. — Я мог бы выступить в качестве ее родственника, однако предпочитаю делать все открыто, потому что люблю ее и желаю ей счастья. Я люблю ее давно, с тех самых пор, когда впервые увидел в Прудах. Вы помните день переговоров с адвокатом Гимлером и мой категорический отказ назначить вам даже самую маленькую пенсию?
— Помню.
— Помните вы и то, что на следующий день неожиданно для всех я изменил свое решение и согласился выплачивать вам ее.
Гого усмехнулся.
— А сейчас вы опять изменили свое решение?
— Вовсе нет. Но вам известно, почему я поменял его тогда?
— Нет.
— Исключительно потому, что я узнал о решении пани Кейт выйти за вас замуж. Правда, мне не верилось, что она может быть счастлива с вами, но мне хотелось, чтобы она была обеспечена и ни в чем не нуждалась, а говорю это вам из желания доказать, что не с сегодняшнего дня начинается моя забота о ней.
Гого нахмурился.
— Я благодарен вам, но моя жена, наверняка, никогда вас об этом не просила.
— Разумеется, нет, — подтвердил Тынецкий. — Тем не менее я могу видеть, что в последнее время у нее бывают тяжелые минуты. Точнее говоря, она несчастна и несчастна, живя с вами и по вашей вине.
Гого нервно отодвинул свой стакан.
— Вы хотели меня увидеть, чтобы познакомить со своими выводами?
— Нет, только для того, чтобы поговорить с вами о будущем пани Кейт.
— Но, простите, у меня нет оснований разговаривать с вами, к тому же у меня есть доказательства, неоспоримо свидетельствующие о том, что она не нуждается в вашей заботе. Если у вас были какие-то заблуждения на этот счет, то, я думаю, несколько слов, написанных ее рукой, полностью развеют их.
Он вынул из кармана записку Кейт и подал Тынецкому. С нескрываемым удовольствием Гого всматривался в его лицо, которое вытягивалось в какую-то болезненную гримасу.
Возвращая записку, Тынецкий сказал:
— Меня удивляет ваша предусмотрительность, которая подсказала вам запастись даже такого рода… документом. Однако вы ошибаетесь, считая, что это может оказать какое-то влияние на наш разговор и наше дело, которого хочу коснуться. Речь не идет о согласии пани Кейт и разрешении заниматься ее судьбой, а о ней самой.
— И все-таки… — начал Гого.
— Позвольте мне закончить. Так вот, независимо от того, позволит ли пани Кейт когда-нибудь выступать от ее имени, получу ли я какую-нибудь выгоду за свой поступок или нет, я намерен сделать вам предложение, которое, как мне кажется, заинтересует вас. Простите меня, но я буду совершенно откровенен, потому что считаю, что искренность в данном случае необходима.
— Сделайте одолжение, — буркнул Гого.
— Мне известно, что Кейт несчастна с вами. Лучший выход для нее — развод. Я не знаю, любила ли она вас, выходя замуж, но знаю, что сейчас не любит, да и для вас это не новость.
— Предположим. Но вы упоминали о каком-то предложении.
Тынецкий кивнул головой.
— Да, но я не хочу быть неправильно понятым, и для меня это не торговая сделка, а просто, скажем, компенсация.
— Не понимаю, — заинтересовался Гого.
— Вы постоянно жалуетесь, что вам не хватает денег, делаете долги, твердите, что не можете привыкнуть к материальным ограничениям, которых вы не знали до двадцати восьми лет, пока были хозяином Прудов. Вы мечтаете путешествовать и жить за границей.
— И что из этого?
— Скажите, как бы вы ответили воображаемому волшебнику, который сказал бы, что возвращает вам Пруды, сахарный завод, деньги, словом, все, чем вы когда-то владели?
Гого усмехнулся.
— К сожалению, нет такого волшебника.
— Как сказать, а если есть?
— Вы шутите, — едва слышно произнес Гого.
— Я говорю серьезно.
— Вы согласны отдать Пруды?
— Да. Пруды, сахарный завод, деньги, все. Себе я бы оставил дом, который вы назвали лачугой, и каких-нибудь двести тысяч. Вы бы распоряжались многомиллионным состоянием. Вы сможете горстями разбрасывать деньги, устраивать жизнь по своему усмотрению, удовлетворять все свои привычки и желания.
— Не могу поверить, — сказал Гого дрожащим голосом.
— А вы попробуйте.
— И что же вы хотите взамен?
Тынецкий медленно, но четко заявил:
— Прежде всего, вы дадите жене развод. Во-вторых, фазу же после оформления всех формальностей о разводе уедете. И еще: вы никогда не будете преследовать пани Кейт.
Воцарилось долгое и тягостное молчание. Гого был совершенно ошеломлен неожиданным предложением Тынецкого. Сотни противоречивых чувств отозвались в нем. Он не мог определить, счастье или оскорбление встретило его, должен он обеими руками ухватиться за эту возможность или с достоинством отказаться. Перспектива, развернутая перед ним Тынецким, разбудила в нем все мечты и желания, которые суровая действительность диктовала ему гасить в себе. И вот сейчас они воспламенились еще с большей силой. Быть богатым, не задумываться о расходах, поражать людей своей изобретательностью в выборе развлечений, щедростью, изысканностью пристрастий… Вернуться к старым знакомым, вращаться в высших кругах зарубежных магнатов, жить весело, беззаботно, по-барски. Оказаться в том мире, где тебя оценят, где ты будешь желанным, и забыть всех из нынешнего окружения, которые его едва терпят и презирают, для которых какой-то мазила Хохля или рифмоплет Стронковский во сто крат важнее и достойнее.
В возбужденном воображении перед глазами Гого возникали чарующие картины будущего: изысканные балы в посольствах, приемы в садах резиденций английских лордов, роскошные отели, клубы, пляжи, выезды на охоту в Индию и Африку, Эпсом и Аскот, Брайтон и Ривьера, Майами, рой слуг, сверкающие автомобили, прогулки на яхтах…
Лихорадочные мысли теснились и кружились в нетерпеливой радости. Где-то в глубине сознания начинали зарождаться планы: маленький замок в Шотландии, вилла в Ницце, путешествие в Австралию.
А с другой стороны, непреодолимым бременем тяготили все-таки условия Тынецкого. Расстаться с Кейт и расстаться навсегда. Отказаться от нее. Не то же ли самое, что обречь себя на пожизненное отчаяние, на постоянную тоску и безнадежную пустоту?.. Отказаться от Кейт… отказаться от… ради богатства во имя веселой и бурной жизни. А откуда ему знать, утешит ли его это богатство или вместо радости его ждут лишь страдания?
«Я никогда не перестану ее любить, — думал Гого, — никогда не забуду ее».
Действительно в последнее время его жизнь была полосой мучений, действительно каждый день, каждый час Кейт угрожала, что уйдет, и он отчетливо понимал, что ее чувства он уже не вернет, но все еще оставалась искорка надежды, и этой надеждой можно было жить, а еще он мог бороться за нее, мог видеть ее. Если бы она его бросила, если бы даже, то и тогда это не было бы равнозначно его добровольному отказу от нее. И ему не надо было бы уезжать. Прислушиваясь к общественному мнению, Кейт позволила бы видеть ее время от времени.
Принимая предложение Тынецкого, он не просто отказывался от Кейт. Как он будет выглядеть в ее глазах? Эта мысль была для него пощечиной, ведь тогда у Кейт были бы основания презирать его и считать негодяем. Да, у нее было бы право сказать, что он по сути продал ее Тынецкому. Самое постыдное, что можно придумать!
Лицо Гого стало пунцовым. Так скажут она, Тынецкий да и все.
«Уеду и их не услышу, но уеду опозоренный, с клеймом негодяя, и кто знает, не последует ли это мнение за мной, не настигнет ли меня и не станет ли известно моим зарубежным друзьям».
Он закусил губы и решительно подумал: «Нет, я не могу принять это».
И в эту минуту решения он вдруг почувствовал мучительную тоску: вот и развеялись все сны о настоящей, светлой и прекрасной жизни, сны, осуществление которых зависело только от него. А что ждет его в будущем?.. Серая, тяжелая жизнь, считаясь с каждой копейкой и оставаясь в глазах общества нулем, ничем… Кейт, Кейт, ненавидящая его Кейт, которая в любой день может бросить его.
Лоб Гого покрылся испариной.
«И все-таки я не могу, — думал он, — не могу, не могу…»
Гого резко поднял голову и взглянул прямо в глаза Тынецкому. Как он ненавидел этого человека! Из-за него он стал нищим, из-за него вынужден был жить на чужих хлебах и унизиться до заискивания перед ним, чтобы он не отказал в своей презренной и надменной милости. А сейчас этот человек, пользуясь своим материальным преимуществом, хочет окончательно его унизить, довести до роли животного, опозорить, растоптать.
В голове Гого пронеслась даже мысль о том, что Тынецкий свое предложение серьезно не рассматривал, что коварно хочет получить у него согласие, чтобы потом скомпрометировать и лишить последнего достоинства в глазах Кейт.
Подозрение это казалось, однако, необоснованным. В любом случае Гого понимал, что не может принять предложение Тынецкого.
— Я не знаю, — наконец заговорил Гого, — кем вы меня считаете, не знаю, как оцениваете мои моральные качества и совесть, но я никогда не давал вам повода представлять меня подлецом.
Тынецкий пожал плечами.
— Я не считаю вас подлецом.
— Так как же мне следует воспринимать ваше предложение? Ведь если выразиться проще, то это прозвучит так: продай мне свою жену.
Тынецкий не согласился.
— Вы сильно ошибаетесь.
— Я не ошибаюсь, — раздраженно повторил Гого, — за то, что я отдам вам Кейт, вы, правда, отдаете все, чем владеете, но это не меняет факта, что вы хотите просто купить мою жену. Нет, граф, вы ошиблись и ошиблись очень серьезно. Я не из тех людей, кто заключает подобные сделки, нет, не из тех…