Алексей больше не стал спрашивать. Он и так уже выставился в роли сопливого щенка, не замечая очевидного, того, что Егор и Ермашка отмечают с ходу.
С реки наползал туман. Вскоре он окутал весь берег. И Алексей в своем легком костюме продрог до лязганья зубов. Теперь он уже с тоской вспоминал дневную, почти африканскую жару и сердился на самого себя за то, что поспешил, не переоделся в форменный сюртук. Вон Егор сидит себе и не тужит в своем кафтане. И еще с Ермашкой о чем-то успевает переговариваться. К тому же вдобавок забурчало в желудке. Только теперь он вспомнил, что в хлопотах они забыли не только пообедать, но и поужинать.
Он вытащил часы и попытался рассмотреть, который час. Кажется, пятый? До рассвета еще добрый час. Но кто сказал, что Таиска появится с рассветом?
И словно в ответ на его невеселые мысли раздалось вдруг шлепанье весел по воде и скрип уключин. К берегу подходила лодка! Егор и Ермак оживились и короткими перебежками между кустами бросились к кромке берега и затаились там среди камней. Алексею Егор приказал жестом не двигаться. Но он все же переместился ближе и, подняв ствол револьвера вверх, тоже стал ждать приближения лодки.
Вот уже стал слышен быстрый говорок, скользнул над водой счастливый женский смех, и неожиданно из тумана вывернула не одна лодка, а две, которые шли одна за другой. Не доходя до берега, они остановились. В передней поднялись две фигуры – мужская и женская. Обнялись и стояли так некоторое время, видимо, целовались. Затем мужчина что-то проговорил, женщина засмеялась в ответ и легко перескочила во вторую лодку, которую мужчина подтянул ближе за цепь. Они враз взялись за весла, и первая лодка отвалила назад и ходко пошла в туман. Вторая, с женщиной, направилась к берегу.
Сквозь серую предрассветную муть Алексей заметил, как напряглись плечи у Ермака и Егора. Присев на корточки, они оперлись руками о землю, в любую секунду готовые к прыжку.
Нос лодки коснулся берега. Женщина соскочила на песок и, повернувшись спиной, ухватилась за цепь и подтянула лодку выше, намереваясь захлестнуть цепь за торчащий из песка обрубок дерева. И в этот момент Егор и Ермашка прыгнули на нее с двух сторон. Но женщина, низкорослая и ширококостная, оглянулась чуть раньше, чем приземлились рядом с ней два мужика. Удар веслом пришелся по обоим. Егору прилетело лопастью, а Ермаку – рукоятью. Тем не менее удар был не по-женски сильным. Урядник и Ермак упали на колени, схватившись за головы руками.
Но Алексей уже бежал из кустов. Подняв вверх револьвер, он выстрелил в воздух.
– Стой! Стрелять буду! – выкрикнул он на бегу и снова выстрелил, теперь уже в сторону лодки, пытаясь пробить дно. Но пуля прошла мимо и взбила фонтанчик в вершке от кормы. Таиска заблажила не своим голосом, заглушая не только все звуки вокруг, но и выстрелы. Оттолкнув лодку от берега, она запрыгнула в нее и, орудуя веслом, как шестом, погнала ее на стремнину. При этом она не только визжала, но попеременно голосила:
– Тикай, Захарка, тикай!
Алексей выстрелил еще раз, но Таиска упала на дно лодки, продолжая работать веслом. И лодка в момент скрылась в тумане. Алексей заметался по берегу, ища, на чем можно броситься в погоню.
– Туда беги! – прокричал ему Егор и показал залитой кровью рукой вправо. – Со скалы видно, куда завернут...
Берег шел круто вверх, но Алексей не заметил, как взлетел по камням на обрыв, и выругался от досады: туман стоял невысоко над водой, но этого хватило, чтобы скрыть беглецов с головой. Он опять выругался и сбежал вниз.
Егор, с перемотанной кое-как головой, бинтовал лоб Ермашке, очевидно, разорванной в клочья рубахой, потому что стоял на коленях по пояс голый. Увидев расстроенное лицо Алексея, замотал раненой головой, как стреноженный бык, и промычал от бессильной ярости:
– Н-ну-у, чудилы! Надо ж было так хреново пролететь!
Глава 26
Два дня прочесывали они острова в надежде отыскать место стоянки беглецов. Но поймать их самих даже не чаяли. После неудачной попытки захватить Захара и Таиску вряд ли те выжидали, пока полиция сядет им на хвост. Становой пристав распорядился выделить в помощь уряднику дюжину сотских и десятских.[28] Михаил прислал пятерых «нукеров» – стражников горной стражи, крепких и коренастых, один в один со Степкой и Тришкой, таких же немногословных, но вертких и ловких. Один из них, Елизар, как раз и обнаружил на дальнем острове тайное жилище беглецов – шалаш в стоге сена.
Судя по оставленным следам: увядшему пучку лука и забытому ведру с пойманными щуками, которые успели провонять, беглецы покинули остров утром того же дня, когда Захар и Таиска чуть было не попали в засаду.
Егор растормошил сено, пытаясь найти еще что-нибудь подтверждающее его догадки, что Захар и Ерофей входили в банду, досаждавшую Никодиму Кретову.
И нашел, только не в самой копне. Чуть в стороне, в кустах шиповника, один из сотских заметил проплешину желтой травы. Егор полез в колючие заросли, ободрал руки, но с торжеством явил свету рулон выбойки,[29] две новых плисовых мужских рубахи и суконные штаны, явно из загубленного обоза, а то из разбитой приисковой лавки. Их прятали в яме, прикрытой листьями медвежьей дудки.
– Ну, вот, – сказал он, оглядывая с довольной ухмылкой брошенные второпях вещественные доказательства. – Не все эта саранча уничтожала, кое-что и к рукам прибирала! – Он подмигнул Алексею. – И хорошо делала! Иначе как бы мы на них вышли! – Он из-под руки оглядел дальний берег реки, горбившийся высокими сопками, поросшими темным хвойным лесом. – Сейчас они в тайгу забились, только не понимают, что там они и вовсе от нас никуда не денутся. Через день-два непременно узнаем, где хоронятся.
– Таиска их в кедровые боры повела, – неожиданно подал голос Ермак и ткнул трубкой в невысокую горушку – одну из трех вершин взметнувшегося вверх скалистого монстра на противоположном от них берегу.
– С чего ты взял? – удивился Алексей, хотя и дал себе зарок чрезмерно ничему не удивляться, даже если это того и стоило.
Вместо Ермашки ответил Егор:
– Таиска – баба бывалая, Алексей Дмитрич, тайга для нее – что мать родна! А в кедровники поведет по той причине, что там сейчас тьма-тьмущая кедровок. Птица эта осторожная, но сварливая и горластая, не приведи господь! Только появись чужак в лесу, такой базар устроит! Причем на зверя орет одним манером, на человека – другим, на собаку – третьим, а с товарками вовсе душевно балакает, что та кумушка на завалинке.
– Но ведь беглецы тоже чужие в кедровнике?
– Ну, на них по первости тоже пошумят, потом привыкнут. Тем более они поначалу затаятся, вряд ли будут по лесу шататься, – пояснил урядник.
– Там у моего сеока[30] летник неподалеку. Кажись, табунщики еще остались, не всех коней в улус[31] пригнали. Надо бы их повидать. Может, что и расскажут, – опять подал голос Ермашка.
– Я тебя понял, – рассмеялся Егор, – на побывку захотелось, Ермашка? К молодой жене?
Ермак спокойно посмотрел на Егора, затем поправил висящий на поясе охотничий нож и с достоинством произнес:
– Сегодня ночью шаман камлать будет. У Адонай скоро ребенок родится. Надо знать, кого ждать, каким духам дары готовить.
– Ох, Ермашка, Ермашка, – покачал головой Егор, – никак не отучу тебя с духами якшаться. – И повернулся к Алексею. – Православному богу молится – и тут же своим идолам жиром рты мажет, разве можно такое стерпеть, Алексей Дмитрич?
– Если духов не кормить, они рассердятся, помогать не станут! Русский бог один, его много людей помочь просят. Разве всех он услышит? А у нас духов много. У каждой горы свой дух, и у реки, и у дерева, и у огня... Один не услышит – так другой поможет, – пояснил невозмутимо Ермашка. – Завтра в горы пойдем, Захарку и Ерофея искать, а сегодня вечером камлание смотреть будем!
– Так ты нас в гости приглашаешь, Ермак? – удивился Алексей и посмотрел на Егора. – И правда, давайте съездим на камлание.
Егор пожал плечами.
– Как прикажете, Алексей Дмитрич! Только распорядитесь насчет завтрашней облавы. Прикажите всем, – кивнул он на полицейских и «нукеров» Михаила, расположившихся на отдых в тени кустарника, – завтра на пароме собраться. По времени, думаю, часов в шесть утра...
– Ты лучше меня знаешь, что следует делать, поэтому сам и распорядись. – Алексей понял, что Егор щадит его самолюбие, но он давно осознал и то, что ради пользы дела стоит иногда уступать главенство в этой операции более опытному и хваткому уряднику.
Егор воспринял это как должное и отправился выполнять распоряжение.
Через час трое всадников взбирались по крутой горной тропе на перевал. Раскаленный шар солнца перекатился на западную сторону неба, по которому табуном бежали легкие облака, сбиваясь в курчавые тучи, зависшие над горизонтом. В ущельях затаились прохладные тени, срывались вниз с отвесных стен похожие издали на серебряные ленты потоки горных ручьев.
Справа от тропы гигантские уступы серых, изломанных временем и стихиями скал образовали огромный цирк, над краем которого навис ледник. Из-под него выбивался мощный водопад, который, преодолев несколько каскадов, сбегал на дно долины, укрытой зарослями кедрача и пихты.
Слева дыбилась гора, заваленная обломками огромных камней. Снизу ее подбивали пожелтевший снежник и свежая осыпь. Тропа то терялась среди этих камней, то возникала вновь, поднимаясь на небольшие террасы и прилавки с альпийскими лужайками, заросшими гигантскими травами с резными листьями и пряным запахом.
На седловине перевала они обнаружили полуразрушенный охотничий балаган. Ермашка объяснил, что неподалеку находятся солонцы, куда приходят маралы, козы, косули полакомиться солью. Здесь же проходит тропа, по которой звери кочуют из одной долины в другую. И правда, вся седловина была истоптана копытами многочисленных животных, а среди кустов карликовой березки они заметили несколько лежек с клочками бурой шерсти на ветвях.
Сама тропа вскоре ушла влево, а всадники стали спускаться по косогору, пока не попали на медвежью тропу. Сам бы Алексей ни за что не догадался, что они едут по тропе, тем более по которой недавно бродили медведи. Привычной утоптанной борозды не просматривалось, так – какие-то лишенные камней и травы проплешины... Но Ермак спешился и показал ему лунки, выбитые медвежьими ступнями и расположенные друг от друга на расстоянии шага взрослого зверя. Оказывается, медведи на своих тропах не ходят строго след в след, как волки, поэтому их дороги почти не заметны в тайге, тем более для неопытного глаза.
Но вскорости и эта тропа ушла вбок и затерялась на узких карнизах ущелья. Высокие травы укрывали всадников с головой, и Алексей удивлялся, как Ермашка умудряется определять дорогу в этой мешанине камней, травы и редкой покуда тайги. Но вскоре они выбрались на открытое пространство каменистого плато, затянутого сплошным моховым ковром, в котором лошади утопали по самые бабки. И здесь Алексею впервые пришлось испытать, что такое ливень в горах.
Ветер притащил с запада похожую на медвежью шкуру огромную тучу. Встряхнул ее что было мочи, обрушив на головы людей громовые раскаты и сполохи молний. Дождь накатился валом белесой мглы, поглотив сразу и окрестные горы, и темнеющую внизу тайгу. Струи воды, словно нагайкой, хлестали всадников. Они спешились и бросились к скалам, пытаясь укрыться среди гигантских камней. Лошадей вели в поводу. Животные вздрагивали и приседали на задние ноги, пугаясь звериной ярости грома и голубых всплесков страшного огня.
К счастью, в скоплении камней обнаружили довольно приличное укрытие: каменная плита под углом накрыла огромный валун. Завели под нее лошадей, сами кое-как пристроились между ними. Дождь под плиту не попадал, но под ногами змеились и журчали желтые от глины ручьи, между камнями гуляли сквозняки. И у промокших насквозь путников через несколько минут уже зуб на зуб не попадал от холода.
Егор выглянул из-под камня, пытаясь разглядеть небо, и тут же втянул голову обратно. С фуражки его водопадом стекала вода, но глаза сверкали шальным огнем восторга:
– От ввалило нам так ввалило! Ешкина мама! Ведь еще на перевале видел, что натягивает тучка. Думал, обнесет стороной...
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Ослабевшая туча убралась восвояси за дальний хребет, оставив после себя прорву ручьев на земле и ушаты воды на деревьях и травах. Вновь засияло солнце на отмытом до ослепительной голубизны небе. Засуетились притихшие было птицы и хором принялись перекликаться с далеким и уже нестрашным громом.
Ермак ехал первым и как гейзер парился на солнце. Повернув к Алексею лицо, он радостно прищурился:
– Ай, Алексей Дмитрич! Совсем мокрый, как рыба карась! Надо на солнце подвялить немного, а? – и расхохотался.
За спиной ему вторил Егор. И Алексей тоже не выдержал, рассмеялся. На душе было легко и прозрачно, что ли. Как легок и прозрачен был окружающий их воздух, настоянный на горьковатых запахах уходящего лета!
Пронзительно и насмешливо заорала над их головами кедровка, разорвав очарование, которое внезапно охватило их, заворожило, заставило на какой-то миг забыть о гнусностях мира, оставшегося далеко внизу за рваной цепью гор, за стеной бескрайней тайги.
– У-у-у, вражина, раздолбанила глотку! – выругался Егор и погрозил сварливой птице кулаком. – Патрона на тебя не жалко!
Кедровка ему не поверила и, взлетев на самую вершину громадного кедра, заголосила и вовсе отвратно, предупреждая окрестную тайгу о появлении людей. Но они уже перевалили пологую горушку, и Ермашка, вытянув вперед руку, весело провозгласил:
– Кажись, приехали, Алексей Дмитрич!
И его Ханат радостно заржала, узнавая родные места. Внизу, в умытой дождем широкой долине громоздились с десятка два рубленых изб с пологими крышами и столько же, наверное, приземистых деревянных и войлочных, крытых корой юрт. В огороженном жердями загоне бродили овцы и небольшой табун лошадей. Между юртами сновали собаки и голопузые ребятишки.
Завидев всадников, первыми навстречу им бросились собаки. Рослые рыжие и пестрые лайки обступили их полукругом, напыжились было, заворчали грозно, приподнимая верхнюю губу и обнажая клыки. Но Ермашка что-то крикнул им сердито на родном языке, и собаки, признав его, завиляли виновато хвостами и расступились, пропуская гостей в аал.[32]
Ребятишки, радостно галдя, взгромоздились на жерди загона, наблюдая за приближающимися всадниками. Из юрт высыпали взрослые: мужчины в длинных, подпоясанных кушаками или кожаными поясами с кисточками рубахах, в островерхих, обшитых овчиной или выдрой шапках, в мягких сапогах без каблуков. Из-за их спин робко выглядывали женщины в темных широких платьях с яркими узорными обшлагами и вставочками на плечах. Пестрые платки были завязаны узлом на затылке. В ушах – массивные медные или серебряные серьги, на руках – браслеты, тоже тяжелые, причудливой формы. На шее мониста или ожерелья из кораллов.
Из толпы вышел навстречу им плотный седоватый мужчина, с черными усами скобкой на полном лице. Узкие глаза почти утонули в складках продубленной солнцем и ветрами кожи. На голове у него была суконная шапка, обшитая горностаем, рубаха – шелковая, пояс украшен серебряными бляшками, сапоги юфтевые, с косой колодкой, сшиты на русский лад. На поясе, как у каждого уважающего себя жителя тайги, широкий нож в серебряных ножнах и огниво в кожаном мешочке.
– Это сеок Савелий Кирбижеков, отец Ермашки, – успел шепнуть Егор Алексею и, спешившись, поспешил навстречу главе рода.
– Изенер. – Егор приложил ладонь к сердцу и церемонно склонил голову, приветствуя сеока.
– Изенох, – широкое лицо Савелия расплылось в радостной улыбке, – здравствуй, Егор Лукич, – сказал он уже по-русски и обнял урядника. Потом повернулся к сыну, стоящему рядом и держащему в поводу Ханат. – Спасибо тебе, что привел в гости своих друзей, которые стоят моего «звериного» коня[33] Кугурта. – Он посмотрел на Алексея и хитро прищурился: – Твой желтоволосый друг не решается сойти с коня? Он думает, что мы сделаем из него сохажи?[34]